Том Шарп - Флоузы
– Буду с вами откровенен, – сказал Флоуз. – Мой внук и ваш зять, Локхарт, – незаконнорожденный.
– Правда? – промолвила миссис Флоуз, не уверенная, придавать ли этому слову прямое значение[12]. Но старик развеял все ее сомнения на этот счет.
– Он – плод незаконного союза между моей младшей дочерью и лицом или лицами, мне неизвестными, и я сделал целью всей моей жизни, во-первых, узнать, кто же был его родителем, а во-вторых, вырвать с корнем те предрасположенности, которые находятся в пределах моей досягаемости, поскольку волею судьбы отчасти мой внук тоже является одним из Флоузов. Вы понимаете, что я хочу сказать?
Миссис Флоуз не понимала, однако с готовностью утвердительно кивнула головой,
– Как вы могли предположить после внимательного осмотра моей библиотеки, я – убежденный сторонник той точки зрения, что качества и наклонности предков, как физические, так и духовные, передаются по наследству, то есть являются врожденными. Перефразируя великого Уильяма, наш конец предопределен при нашем рождении, как бы мы ни пытались это изменить. Притом предопределен по отцовской линии, мадам, не по материнской. Селекция собак, в которой у меня значительный опыт, доказывает это со всей определенностью.
Миссис Флоуз пробрала дрожь. Она смотрела на старика, и во взгляде ее смешивались страх и гнев: если ее не обманывал слух, она вышла замуж за человека, страдающего невероятными извращениями.
Флоуз продолжал, не обращая никакого внимания на ошеломленный вид жены.
– Женщина, когда у нее течка, превращается в самую настоящую сучку, – сказал он, добавив: – Надеюсь, эта не очень деликатная тема вас не оскорбляет? – Миссис Флоуз слушала, непроизвольно покачивая головой. Приняв эти покачивания за уверения, что тема ее нимало не смущает, старик продолжил: – И такая сучка притягивает к себе целую свору мужчин, которые начинают везде и всюду преследовать ее, дерясь между собой за право оплодотворить ее – право, которое достается самому сильному и свирепому псу. Таким образом, вначале ее оплодотворяет самый лучший; но потом, чтобы гарантировать зачатие, она совокупляется со всеми остальными псами в своре, вплоть до самого слабого и паршивого. В результате, мадам, выживает род и выживают самые приспособленные. Это сказал Дарвин, мадам, и Дарвин был прав. Я – сторонник теории наследственности. Нос Флоузов и подбородок Флоузов – это материальные доказательства того, что физические качества, полученные от предков нашего рода, передаются по наследству из века в век. И я глубоко убежден в том, что по отцовской линии мы наследуем не только физические качества, но также и умственные. Короче говоря, собака – отец рода человеческого, а темперамент собаки определяется последующими поколениями людей. Но я вижу, вы мне не верите.
Он сделал паузу и внимательно, изучающе посмотрел на жену: на ее лице явно было написано сомнение. Однако сомневалась миссис Флоуз не столько в интеллектуальной обоснованности его аргументов, но скорее в том, нормален ли человек, за которого она вышла замуж.
– Вы можете спросить, – продолжал старик, – если характер определяется наследственностью, то какую роль в том, В что мы есть, играет образование? Вы ведь об этом подумали? Миссис Флоуз снова непроизвольно кивнула. Позволявшие ей что угодно родители и прогрессивно мыслящие учителя добились в свое время того, что полученное ею образование было настолько стерильным, что в принципе лишало ее способности следить сейчас за ходом мыслей Флоуза. Из всех его рассуждений она поняла только одно: он был, по-видимому, одержим проблемой сексуальных привычек и репродукционного процесса у собак, и открыто признавал, что родоначальником Флоузов был пес.
– Ответ, мадам, заключается вот в чем. Мы должны снова вспомнить, что собака – определяющий фактор, что она – домашнее животное не по природе своей, но в силу социального симбиоза. Собака и человек, мадам, живут вместе по причине взаимной потребности друг в друге. Мы вместе охотимся, вместе едим, вместе живем, вместе спим, но прежде всего мы учимся друг у друга. Постоянно общаясь с собаками, я узнал больше, чем от людей или из книг. Единственное исключение – Карлайл, но к нему я вернусь чуть позже. Во-первых, позвольте мне сказать, что собаку можно научить. До каких-то пределов, мадам, только до каких-то пределов. Я назову лучшим в мире пастухом того, кто смог бы обучить терьера так, чтобы тот стал овчаркой, превратился бы в хорошего сторожа при стаде. Но это невозможно сделать. Терьер – собака от земли. Если вы знаете латынь, вам это подсказывает само ее название: терра – земля, терьер – собака от земли. И сколько ни заставляй ее пасти овец, у нее не отбить привычку рыть землю. Дрессируйте ее как хотите, в душе она все равно всегда останется норокопателькицей. Пусть она даже не имеет возможности их разрывать – но инстинкт-то при ней! Точно так же и с человеком, мадам. Сказав все это, мне остается только добавить, что в отношении Локхарта я сделал все, что было в моих силах и возможностях, чтобы вырвать у него с корнем те инстинкты, которые присущи нам, Флоузам, и за которые мы дорого расплачиваемся.
– Рада слышать, – пробормотала миссис Флоуз, которой приходилось расплачиваться за присущие Флоузам инстинкты. Старик предостерегающе поднял палец:
– Но, мадам, не зная, кто был его родителем по отцовской линии, я оказался связанным по рукам и ногам. Прискорбно связанным. Мне неведомы те линии порока, что унаследованы Локхартом с отцовской стороны, а о том, что неведомо, можно только гадать. Мою дочь даже при самом сильном напряжении воображения нельзя было бы назвать разборчивой девицей. Это подтверждается хотя бы тем, как она умерла. Она умерла, мадам, возле канавы, при родах сына. И отказалась назвать имя его отца.
Старый Флоуз остановился, чтобы посмаковать свое отчаяние и избавиться от постоянно преследующего его подозрения, что упрямство дочери в вопросе о том, кто же был отцом Локхарта, было с ее стороны жестом предсмертного дочернего благородства, призванным спасти его от бесчестья кровосмешения. Пока старик пристально вглядывался в огонь, как если бы это было пламя самого ада, миссис Флоуз постепенно проникалась сознанием того, что внебрачное происхождение Локхарта – еще один камень в основание ее власти в доме. Старый дурак заплатит за это признание. Миссис Флоуз добавила в свое хранилище претензий еще одну, свеженькую обиду.
– Должна сказать, что, когда я думаю о том, что моя Джессика вышла замуж за незаконнорожденного, я нахожу ваше поведение непростительным и бесчестным. Да, именно так, – заявила она, решив воспользоваться настроением Флоуза, вроде бы склонного в этот момент к покорности. – Если бы я знала об этом раньше, я бы никогда не дала согласия на брак.
Флоуз смиренно кивал головой.
– Вы должны меня простить, – сказал он, – но, если черт куда потянет, приходится идти, а святость вашей дочери изгонит то зло, что есть в отцовской линии Локхарта.
– Искренне надеюсь, – сказала миссис Флоуз. – А если уж речь пошла о наследовании, то, мне кажется, вы что-то говорили о своем завещании. – Так от материй теоретических они перешли к практическим.
– Я пошлю за своим адвокатом, мистером Балстродом, и попрошу его составить новое завещание. Наследницей будете вы, мадам. Заверяю вас в этом. Конечно, в тех пределах, какие накладываются моими обязательствами перед слугами, и с тем условием, что в случае вашей кончины имение перейдет к Локхарту и его отпрыскам.
Миссис Флоуз улыбкой выразила свое согласие. Она уже представляла себе свое прекрасно устроенное будущее.
– А пока вы займетесь модернизацией дома? – спросила она. Флоуз снова кивнул.
– В таком случае я остаюсь, – милостиво произнесла миссис Флоуз. На этот раз какая-то тень улыбки промелькнула на лице старого Флоуза, но мгновенно исчезла. Незачем было преждевременно выдавать себя и затеянную им игру. Он только выиграет время, если будет демонстрировать покорность.
В тот же день, после обеда миссис Флоуз написала письмо Джессике. Это было даже не письмо, а скорее перечень тех ее вещей, которые надлежало отправить грузовым фургоном во Флоуз-Холл. Закончив писать, она отдала письмо Додду, чтобы тот опустил его в Блэк-Покрингтоне. Однако вечером, когда она отправлялась спать, письмо было еще не отправлено. На кухне старый Флоуз, подержав его над кипящим чайником, вскрыл конверт и прочел содержимое.
– Можешь отправлять, – сказал он Додду, отдавая ему конверт. – Старая рыбина проглотила наживку. Осталось ее только поводить.
Чем он и занимался на протяжении нескольких следующих месяцев. Удобств во Флоуз-Холле не прибавилось. Фирма, устанавливающая центральное отопление, постоянно обещала на следующей неделе прислать своих людей, но те так и не появлялись. Электричество временно не работало, а почта потребовала такую плату за подключение телефона, что даже сама миссис Флоуз не могла с этим согласиться. Везде и во всем возникали какие-то помехи. Прибытие ее вещей задерживалось из-за того, что владелец фургона для перевозки мебели никак не мог договориться о проезде по частному мосту на подъезде к имению, а в противном случае грузчики отказывались вручную таскать чемоданы и коробки на целых полмили, да еще в гору. В конце концов они просто выгрузили все там, куда смогли добраться, и уехали, и миссис Флоуз с Доддом пришлось самим перетаскивать вещи, причем этот и без того медленный процесс делался еще более долгим оттого, что у Додда было множество других обязанностей по дому. Была уже поздняя весна, когда всем финтифлюшкам и безделушкам, привезенным из дома номер 12 по Сэндикот-Кресчент, нашлось место в гостиной, где они тщетно пытались соперничать с древними богатствами, награбленными империей. Хуже всего оказалось то, что «ровер» миссис Флоуз, отправленный по железной дороге, благодаря вмешательству Додда на станции назначения и данной им взятке, был переадресован назад в Ист-Пэрсли через Глазго и вернулся к Локхарту и Джессике в непригодном для использования состоянии и с пометкой: «Адресат неизвестен». Без машины миссис Флоуз была как без рук. Она могла добраться с Доддом на коляске до Блэк-Покрингтона, но там ни у кого не было телефона, а ехать дальше этого места Додд наотрез отказывался.
