Метта Фуллер - Дневник проказника
«Милая Лиль, я не хотел этого сделать. Виноват пароход. Не беспокойтесь. Маленький Жоржи весел. Я вернусь с вечерним пароходом. Пожалуйста, распорядись, чтобы они подождали с обедом до моего приезда».
Этот же пассажир дал слуге доллар, чтобы он присмотрел за мною, и сказал мне, чтобы я целый день оставался в каюте, тогда я буду в безопасности. Они пожали мне руку на прощание, когда уходили с парохода. Такого множества кораблей я еще не видал. Был полдень. Пароход должен был идти обратно в три часа. Было очень скучно, потому что пароход стоял. Я съел несколько яблок, которые дали мне перед тем, как идти обедать. Вдруг я вспомнил о мистере Дженнингсе — женихе Бесс. Он как раз был из Нью-Йорка.
— Кажется я успею зайти к нему до отхода парохода, — сказал я себе и потихоньку улизнул, не сказав ни слова слуге из боязни, что он меня не пустит.
Когда я вышел из этого деревянного ящика на улицу, я подумал, что где-нибудь горит, — такая была страшная толкотня. Я перешел через улицу и стал искать на вывесках имя мистера Дженнингса, но я не нашел его и спросил одного прохожего, не будет ли он так добр сказать мне, где живет мистер Дженнингс?
— Не знаю, мальчик, — был ответ.
Я пошел немного далее, увидел булочную, вошел в нее и потребовал несколько пряников.
— Сколько? — спросила меня продавщица.
— Пожалуй, девять, — сказал я. Потом я поблагодарил ее очень вежливо и хотел уйти, а она стала так кричать, что и медведь бы испугался.
— А деньги где? Где деньги? Ах ты, маленький плут!
Тогда я рассказал ей, что я заблудился, положил пряники назад и печально вышел вон.
Я спрашивал каждого, кого только мог остановить, где пароход и где живет мистер Дженнингс. Никогда я еще не встречал таких необразованных людей. Никто ничего не знал. Я увидел на башенных часах, что уже четыре часа, и начал плакать, потому что ноги у меня страшно болели. Высокий и толстый человек в голубом сюртуке схватил меня за плечо.
— Что случилось, молодой человек?
— Сэр, — сказал я, — мне жаль, что я сел на пароход, и мне жаль, что я ушел с парохода, и мне хотелось бы, чтобы люди в этом городе не были так глупы. Они не могут даже сказать бедному, заблудившемуся мальчику, где живет мистер Дженнингс. Я маленький Жоржи Гаккетт, который всегда попадает в беду, но я в этом не виноват. Если б пароход не ушел прежде, чем я об этом узнал, я бы никогда не потерялся. Я, право, этого не хотел.
— Хорошо, Жоржи, — сказал он, — если ты потерялся, то надо попробовать тебя опять найти.
Он был очень добр ко мне, только хотел все выведать. Он так много расспрашивал меня, что едва мог пообедать. Эту ночь я крепко заснул на койке — смешной постели вроде ящика. Кто-то разбудил меня таким плачем, как будто сердце у него разрывалось. Я сел и протер глаза.
— О, ты, мой негодный, скверный, милый мальчик! — кричала Лиль.
Она была совсем бледная, а глаза ее были красны. С нею был Монтэгю. Они приехали по железной дороге, когда пароход вернулся без меня. Я спросил, не беспокоилась ли Мод, когда узнала, что я потерялся? Ждали ли они с обедом? Почему она плачет? Она сказала, что плачет потому, что, наконец, нашла меня. Я сказал ей, что она милая дурочка: она могла бы плакать, если бы не нашла меня, а теперь все опять хорошо, и она не должна дома рассказывать о том, что я опять набедокурил — я сделал это не нарочно. Я сказал Лили (по секрету), что мистер Дженнингс, должно быть, вовсе не такой уж значительный человек, как думает Бесс, иначе в Нью-Йорке знали бы о нем больше.
Глава 14. Последняя капля
Я люблю все времена года. Но особенно Новый год. Это так весело!
Кухарка злится, потому что ей приходится печь пряники и фруктовый торт или фаршировать дичь, так что бедный мальчик не может взять даже горсти изюму и куска корицы без того, чтобы она не зашипела на него, как фейерверк. Она не позволяет мне играть в шарики мускатными орехами или облизать ложку, которой она месит тесто, или тереть мел на ее железной терке и вообще пошалить немного на кухне.
Все это время я должен оставаться на дворе, а там так хорошо пахнет; такая обида для мальчика! Бесс и Сью хотят на Новый год принимать гостей. Они говорят, что ужасно неудобно принимать гостей каждый день, готовить кофе, холодного цыпленка и пирожное и постоянно надевать новые платья.
С Новым Годом!
Я думаю, мне следует попросить некоторых знакомых передать другим, чтобы они не приходили, раз мои сестры говорят, что это их так беспокоит. Уже больше недели у меня в голове одна мысль. Вот какая. Я был в верхнем этаже и внизу. Вчера я попробовал влезть на крышу и заглянуть в трубу, но было так скользко, что я чуть не скатился и не разбился, так что я должен был это бросить. Я исследовал камин в маминой комнате. Никак не пойму, как этот старик трубочист может пролезть через такую тесную дыру. Если бы он там застрял — это было бы ужасное несчастье.
Сердечные пожелания всего самого лучшего к Рождеству и Новому Году
Я спросил папу, не позовет ли он печников, чтобы сделать трубу пошире, но он покачал головой. Я посмотрел в нашу трубу и подумал, что если вынуть несколько кирпичей, то трубочисту было бы удобнее работать.
Было около девяти часов. Лиль и Монтэгю, мистер Дженнингс и все остальные были в зале. Мы ели орехи, яблоки и пирожные, и мама сказала, что мне бы лучше идти спать. Вот я и стал подниматься по лестнице, но так медленно, как черепаха, потому что мне хотелось спать ничуть не больше, чем мистеру Дженнингсу. Пять минут спустя после того, как я дошел до последней ступеньки, послышался вдруг такой треск, точно рухнул весь мир, и что-то ударило меня по голове. Страшно больно — говорят, я около шести часов лежал без сознания.
Реклама! Реклама! Красный кирпич компании Ф.О. Пирса и Ко.
Оказалось, что камин в маминой комнате рассыпался на тысячу кусков и меня ударило кирпичом по голове сбоку — каким-то чудом меня не убило, потому что разрушение было полное. Все оконные стекла разбились, зеркала разбились вдребезги, потолок обвалился, а ковер промок насквозь, потому что водопровод лопнул. Нигде нельзя было развести огонь, кроме кухни. Мама от испуга заболела. Папа говорит, что это чудо, что не взорвало весь дом.
Когда я пришел в себя, они все удивлялись, как это случилось. Я сказал, что, может быть, у трубочиста было несколько ракет в мешке и их взорвало. Доктор Мур заметил:
— Да, вероятно так оно и было.
Тогда папа сказал:
— Жоржи, зачем ты насыпал в камин пороху?
Я вскричал:
— Папа! Я не хотел этого сделать, право же не хотел! Я насыпал туда только одну чайную чашку, ровно столько, сколько нужно, чтобы выбросить три-четыре кирпича, чтобы проход был свободнее. Разве это было дурно, папа?
— Нет, Жоржи, — сказал он насмешливо, — нет, нисколько. Починка обойдется мне не дороже трехсот долларов, и тебе, вероятно, все равно, что мама больна и что ты не получишь новогодних подарков.
Я очень печален с тех пор, как он сказал это. Я ввожу мое семейство в ужасные расходы. Неприятно в такую холодную погоду заставлять людей работать в доме. А самое скверное то, что я не получу подарков, которых жду уже несколько недель.
* * *Из замечаний некоторых людей я вижу, что им было бы приятнее, если бы я сам взлетел на воздух вместо всего прочего. Сестры очень заботятся о том, чтобы дом был исправлен еще до Нового года. Я думаю, им незачем беспокоиться, потому, что я еще до взрыва сказал молодым людям на почте, чтобы они лучше не приходили к нам — слишком много хлопот. Если смогу, я охотно избавлю моих сестер от беспокойства.
Шишка на моей голове понемногу проходит. Доктор Мур говорит, что завтра я уже смогу выйти. Теперь прекрасная погода, чтобы ездить на санках, снегу на фут глубины, все мальчики и девочки развлекаются и колокольчики звенят.
* * *Дорогой дневник, прощай, я должен ехать. Мой чемодан уложен, Бетти и мама плакали так, что глаза у них покраснели. Я должен ехать в школу, быть может, за сто миль отсюда! В письме сказано:
«Здоровый приют в деревне для мальчиков. Умеренные условия, хорошая пища, добросовестное преподавание».
Я жалею тех, к кому еду, потому что я такое чудовище, что мои сестры взбешены. Отец говорит, что я вредный человек, такой вредный, какого еще не бывало, но Бетти говорит, что это просто стыд и срам посылать одинокого мальчика в пансион.
Вот из-за чего весь сыр-бор загорелся.
Наступил Новый год. Но гости не приходили, девочки были уже вне себя от ожиданья. Много молодых людей проходило мимо, некоторые подходили к нашим воротам, но не входили, потому что к ручке звонка я привесил корзину для визитных карточек[30], чтобы избавить сестер от хлопот.
