Леонид Лиходеев - Я и мой автомобиль
И следователь решил принять игру.
— Интересно, что это за машинка?
— Это опытный образец… Наш институт испытывает его… Может быть, и вам когда-нибудь пригодятся такие вещи… Чем черт не шутит, когда бог спит.
Брюховецкая смотрела на аппаратик, как на царевну-лягушку, оказавшуюся обыкновенной дождевой жабой. Ей было холодно и тоскливо. Ее пробирал ужас. Но она не соображала, что по сравнению с происходящим детективом поимка взяткодателя есть не что иное, как тьфу! Она не ценила технику, и единственной задачей ее жизни в техническом отношении была заветная мечта наказать всех шоферов, автостроителей, слесарей — всех, всех, всех, кто имеет хоть какое-нибудь отношение к этим фырчащим керосинкам, укорачивающим жизнь людям.
Следователь повертел в руке аппаратец, спросил:
— Далеко берет?
— Пока сказать трудно, — ответил Крот как ни в чем не бывало.
— Понимаю, — веско сказал следователь.
— Но мы задерживаем вас, — спохватился Крот. — Итак, я должен принести извинения этой даме за то. что едва не наехал на нее.
— Чего уж, — сказала Брюховецкая, приходя в себя.
От автора
Вообще-то я хотел купить ему не чижа, а белку.
Мы подошли к зоомагазину перед концом обеденного перерыва и увидели мощную толпу. Я и раньше подозревал, что человек — лучший друг животных, но такой массовой привязанности не ожидал.
Людей, которые любят животных, получается больше, чем животных, которые любят людей.
Я поделился своими мыслями с Федором, и Федор, подумав, сказал, что животным труднее любить людей. Действительно, животные никогда не собрались бы возле какого-нибудь учреждения, чтобы выбрать себе какого ни на есть человека.
Почтительно оглядывая толпу, я подумал, что белок на всех не хватит, и обратился к приличному человеку в ушанке, драповом пальто и шерстяном шарфе.
— Скажите, пожалуйста, вы собираетесь приобрести белку?..
— Я не идиот, — просто ответил приличный человек. — У меня была белка. Она ела с рук и спала в моем рукаве. Я носил ее на работу. Она лазила за пазуху и вела себя тихо. Потом она перепугалась и укусила за нос референта по цветным металлам. Референт обиделся и написал на меня заявление…
Федор смотрел на рассказчика очарованно.
— У меня была белка умница, — продолжал приличный человек. — Она просилась на двор, как собака. Сосед повесил на балкон грибы. Сушить, Так она притащила всю связку. О чем это говорит? О том, что сосед — настоящий грибник. Он собирал только хорошие грибы. Белка никогда не возьмет плохой гриб. Шуму было! Сосед на меня заявление написал. Я эту белку еле-еле сбагрил…
«Может быть, он и в самом деле не идиот», — подумал я.
— Вы хотите купить белку? — спросил он. — Советую купить. Очень умное животное.
— Сейчас сезон, — сказал вдруг человек с острым носом и близко поставленными глазами, как у Гоголя. — Покупать надо пару.
Мы ощутили самое пристальное внимание.
— Видите ли, — проговорил вдохновенный старик с белой шелковой бородой, — белка будет скучать в одиночестве. Особенно в дни весны, когда природа пробуждается и всякое живое существо чувствует свой долг перед нею. Правда, мальчик?
Федор взглянул на старика и потупился.
— Это верно, — сказал вдруг парень в смушковом пирожке, — у меня кобель сдурел, суку ищу. А соседи обижаются.
Шелковый старик застенчиво поморщился. Он, видимо, был идеалистом.
— Видите ли, — сказал он, переводя разговор в более изящную область. — Природа — храм, а человек в ней — жрец, соблюдающий священные ритуалы… Человек чутко слушает веления природы… Белке необходим друг или, соответственно, подруга, чтобы совместно вить гнездо и ожидать детей. Бельчат в данном случае.
— Это верно, — подтвердил парень, в тоне которого явно проступали басовые ноты вульгарного материализма, — у меня у самого, конечно, был кроль. Здоровый, как баран. Его пускали гулять с крольчихами. Так он взял и окотился.
— Потому что сезон подошел, — вставил остроносый.
— А я гак думаю, — пояснил обладатель белки, — сезон здесь ни при чем. Просто был он не кроль, а крольчиха. Потому и окотился.
«Нет, он определенно не идиот», — заметил я про себя.
— Видите ли, — мягко произнес шелковый идеалист, — кролики более других животных склонны… как бы вам сказать… Их трудно различить внешне…
Федор слушал, с великим почтением глядя на говорящих.
— Это верно, — сказал вульгарный материалист, — не куры все-таки с петухами. Или павлины.
— Павлинов я не разводил, — сказал востроносый, — условий нет. А вы хотите белку? Надо пару, чтоб не скучали.
— А где ее сейчас возьмешь? — спросил бывший беличий хозяин. — Тоже, посоветуете! Что он, идиот? Белку надо покупать в магазине. А го сунут ему с рук двух мальчиков или двух девочек — видно, человек еще неопытный…
Федор посмотрел на меня с испугом.
— Это верно, — сказал материалист в пирожке, — в одну клетку нельзя. Я читал, как дерутся олени или морские львы. Насмерть! Нет, нельзя в одну клетку.
— Сравнил! — сказал востроносый. — Это когда сезон. А когда не сезон — ничего.
— Все равно нельзя, — возразил материалист в пирожке, — не привыкнут. Зверь должен перво-наперво привыкнуть.
— Конечно, — сказал востроносый, — не человек все-таки. Ему сезон нужен. Человеку сезон не нужен, а зверю нужен сезон.
Приличный человек обиделся:
— Заладил — сезон, сезон! Я тебе в любой сезон животное приручу! Сезон — это для размножения важно, а без размножения…
— Как же без размножения? — удивился востроносый.
— А так! — отрезал приличный человек и, махнув рукою, ушел. Магазин открылся.
Я посмотрел на Федора испытующе. Отрок переваривал сведения, полученные у дверей магазина.
— Федя, как нам быть? Федор застеснялся:
— Так вы ж покупаете… Вот и решайте…
— Но это же для тебя все-таки. Ты снимаешь с себя ответственность. Это нехорошо.
— Дядя, — вздохнул Федор, чисто глядя в глаза. — Купим птичку. И выпустим на волю. Чего ей в клетке сидеть?
— Прекрасно, — сказал я, — тем более — весна. Мы приобретем певчего чижа. Я слыхал, будто чижи прекрасно поют.
— Чижи здорово поют, — согласился Федор, — у одного нашего малого есть кенарь. Он здорово поет.
Мы вошли в давку магазина и сразу увидели, что нам нужно. На клетке было написано: «Чиж-самец». Какой-то очень талантливый чиж пел, как соловей, — громко и вызывающе.
— Чижа решили? — спросил востроносый. — Ну, правильно!
— Вот этого пусть и выловит, — сказал приличный человек. Публика оживилась.
— Как же его выловишь?
— А его видно — вон тот, рябенький!
Продавщица, сухая старая женщина в железных очках и платке, накинутом на синий халат, усыпанный птичьим кормом, стояла возле вольеры безучастно, к чему-то прислушиваясь, может быть, к пению талантливого чижа.
— Вон тот, рябенький, — повторили в толпе у прилавка.
— Да нет, это не рябенький! Видишь, с зеленой головкой…
— Тоже сказал! Это реполов.
— Какой еще реполов? Реполовы в другой клетке.
— Ну, перелетел… Девушка! Нам надо того чижа — вот который чистится.
— Да этот не пел! Надо ему петь.
— Что же я — слепой?
Продавщица поправила платок, взяла сачок, сунула в вольер и наугад черпнула.
— Его самого! Вот точность! — одобрили у прилавка.
Несомненно, это был тот самый талантливый чиж, который пел соловьем. Чижи в вольере запищали, зачирикали и тотчас выделили из своей среды еще одного талантливого.
Продавщица осторожно порылась в сачке и вытащила оттуда маленькую птичку.
— Он!
— Не он. Тот остался! Слышишь — поет.
Теперь в вольере бесились штук пять талантов, среди которых скромно выделялся даже один гений. Гений мне не достался — было уже ясно. Старая продавщица ласково взяла чижиный клювик в рот. Чиж был напуган до смерти.
— Девушка! — закричали из-за прилавка. — Не сильно! Не сильно! Порциями поить надо! Вот так! Правильно!
— А кроликов поить нельзя, — сказал кто-то. — Им надо только смачивать морду.
— Птица сама пьет…
— Да?! А маленький голубь?
— Сравнил! Маленького чижа тоже родители поят…
Продавщица взяла кулечек, сунула туда затихшего чижа и стала загибать края кулечка.
— Дырки сделай! Девушка! Чтобы продувало! Он задохнется.
— Чиж никогда не задохнется. У него, знаешь, какие легкие?!
— Какие же у него легкие?
— А такие… Понял?..
Отрок Федор трепетно принял в руки кулечек. Черты лица индейского вождя приобрели ласковые формы, что вождям никак не пристало. А может быть, наоборот, именно ласка делает беспощадное лицо индейского вождя естественным, когда он принимает в руки живой, прямодушный, теплый комочек природы, которая не умеет хитрить.
