Владлен Бахнов - Тайна, покрытая мраком
— Дайте жалобную книгу! — повторил я.
— Ах, знаете, с вами очень трудно разговаривать! — сказал вдруг директор. — Вы типичный мещанин, и вас ничто не волнует: ни спорт, ни театр, ни музыка… Вас волнует только ваша частная собственность.
Я не ожидал таких слов, и мне стало как-то не по себе…
— Неужели вы хотите, — продолжал с укоризной директор, — чтобы интересы такого разносторонне талантливого человека, как Замойченко, ограничились вашим однобортным костюмом? Нет, лично я за гармоничное многогранное развитие личности. В человеке все должно быть красиво, как сказал Антон Павлович Чехов. Впрочем, я не знаю, говорит ли вам хоть что-нибудь это имя…
Чехов мой любимый писатель. И мне вдруг стало стыдно за то, что я, думая только о себе, мешал своим костюмом гармоничному развитию Павла Замойченко и стоял на пути его прогресса. Мне стало стыдно за то, что, заставляя переделывать плохо сшитый костюм, я отрывал Замойченко от искусства и коллекционирования пуговиц. Боже мой, какой же я действительно отсталый тип, какой я тупой и ограниченный мещанин!
— Ну, так как, давать вам жалобную книгу? — спросил директор.
— Давайте! — решительно ответил я. И когда приемщица принесла книгу жалоб, я, все еще негодуя и волнуясь, написал длинную жалобу на самого себя. Так мне и надо!
Требуется большая грустная собака…
Как известно, главный человек в кино — режиссер-постановщик. Все это знают. А Портос не знал. Не знал, потому что, во-первых, сниматься он начал недавно, а во-вторых, — был собакой.
Когда драматург Евг. Сослуживцев написал первый вариант сценария «На большой дороге», никакой собаки там не было И во втором варианте, доработанном и улучшенном, не было. И в третьем, дополненном и ухудшенном, не было. И в четвертом, исправленном и сокращенном… Собаки не было ни в одном из семи вариантов. А придумал ее сам постановщик фильма — молодой и целенаправленный режиссер Артамон Заозерный.
— Я вижу здесь собаку, — сказал режиссер. — Не могу вам объяснить почему, но вижу… Собака пройдет через весь фильм. Большая и грустная. В этом что-то есть. Поверьте мне!
— А что она будет делать? — уточнил сценарист.
— Ничего. Присутствовать. Быть беспристрастным свидетелем происходящего.
— А чья она, эта собака?
— Конечно, героя! — уверенно воскликнул режиссер. — А может быть, героини… Впрочем, нет: она ничья. Большая, грустная, ничья. Неужели вы не чувствуете?
— Собака для нас не проблема. Собаку можно провести по смете, — согласился многоопытный директор картины Творожный. Он знал, что Заозерный мог случайно увидеть своим режиссерским видением не собаку, а, скажем, слона. И тогда гораздо труднее было бы с кормами…
— Но имейте в виду, мне нужна не какая-нибудь обычная собака. Мне нужна такая собака, которая существует в единственном экземпляре, чтобы второй подобной не было!
— Второй такой не будет, — спокойно пообещал Творожный. — Дай бог, чтобы нашлась хотя бы первая.
…Три дня киностудия напоминала собачью выставку. На помещенное в вечерней газете объявление «Требуется большая грустная собака» откликнулись две тысячи владельцев грустных и больших собак.
Три дня оглушенные лаем ассистенты придирчиво отбирали кандидатов на ответственную роль ничьей собаки. А уж потом сам Заозерный выбрал из дюжины претендентов именно того пса, который наиболее соответствовал его творческим замыслам.
Звали победителя конкурса Портос. И следует сразу сказать, что второй такой собаки действительно не было. Огромный пятнистый дог, он даже среди аристократических догов отличался своими изысканными манерами и ростом. И было непонятно, о чем может грустить этот красавец.
— Его что — из двоих сшили? — спросил Творожный, опасливо поглядев на гигантского дога. Но Портос подошел к нему и, обнюхав его костюм из чистой полушерсти с лавсаном, привстал и так доверчиво положил свои могучие лапы на хилые директорские плечи, так ласково заглянул ему в очи своими грустными глазами! И растроганный директор тотчас подписал с хозяйкой Портоса трудовое соглашение, по которому владелица собаки Ольга Михайловна Рубашова обязалась за соответствующее вознаграждение приводить Портоса на съемки и сопровождать его в киноэкспедициях.
Затем директор обстоятельно растолковал Ольге Михайловне ее права и обязанности. В итоге этой беседы Ольга Михайловна уяснила, что основным ее правом является право исполнять обязанности, а Творожный вдруг увидел, что Ольга Михайловна очень недурна собой, и в душу его закралось смутное предчувствие каких-то больших неприятностей.
…Заозерный был в восторге. Портос вел себя перед камерой так естественно и непринужденно, будто окончил актерский факультет ВГИКа.
— Нет, нет, я был неправ, — признался режиссер сценаристу. — Я был неправ, когда говорил, что собака та экране будет лишь присутствовать. Такая собака не может оставаться только беспристрастным свидетелем. У Портоса не тот характер! Портос должен действовать. Поверьте мне!
Хоть Артамон Заозерный ставил всего лишь второй фильм, слова «Поверьте мне!» он произносил так убедительно, что даже сам начинал себе верить. И Евг. Сослуживцеву не оставалось ничего другого, как написать еще один — на этот раз специально собачий — вариант сценария.
Постепенно Портос занимал в фильме все больше и больше места, деликатно оттесняя остальных героев на второй план. Теперь миловидной Ольге Михайловне приходилось доставлять Портоса на съемки почти каждый день. А потом начались экспедиции. Группа приехала в Батуми. И здесь, в субтропиках, Артамон Заозерный впервые по-настоящему заметил Ольгу Михайловну.
— Черт возьми! — только и воскликнул он в своей лаконичной манере. — Ах, черт возьми!
Действительно, было совершенно непонятно, как он до сих пор умудрился не заметить такой очаровательной женщины! И этот вечер Портос провел в полном одиночестве, грустно слоняясь по гостиничному номеру и безнадежно обнюхивая ножки стульев из чешского гарнитура.
И весь следующий вечер Портос был один. И все последующие вечера тоже…
А в понедельник Портос вдруг категорически отказался сниматься. Сначала он вообще не захотел выходить на съемочную площадку. А затем, подойдя к кинокамере, он поднял заднюю ногу и совершил такой хулиганский поступок, какого не позволяла себе по отношению к киноаппаратуре ни одна собака!
Кроткого и послушного Портоса нельзя было узнать. Когда Заозерный пытался погладить его по голове, Портос так рявкнул, что режиссер, отскочив, чуть не повалил юпитер.
На Ольгу Михайловну Портос не смотрел и на слова ее не обращал внимания.
Никто не мог понять, что случилось с собакой…
Расстроенный режиссер отправился перекусить в ближайшую шашлычную. Однако, едва он исчез, Портос вдруг вышел на съемочную площадку и стал перед камерой, всем своим видом показывая, что он готов к съемкам.
Обрадованные ассистенты помчались за режиссером. Но как только Заозерный, торопливо дожевывая шашлык, появился на площадке, Портос зарычал и демонстративно улегся, не подчиняясь никаким командам.
Лежачая забастовка продолжалась до тех пор, пока вконец издерганный режиссер не пошел к морю освежиться. И снова Портос поднялся, потянулся и, добродушно помахивая хвостом, приготовился к съемкам.
И опять помчались за режиссером. Опять прибежал Заозерный. И снова Портос, зарычав, бросился на постановщика.
И тут уж всем стало ясно, что пес абсолютно здоров и просто не желает сниматься у Артамона Заозерного. Зарвавшийся, слишком возомнивший о себе пес буквально предъявлял ультиматум: или я, или режиссер. Это даже было смешно! Наивный Портос не знал, что в кино первый человек — режиссер, и продолжал упорствовать.
Прошло еще три дня. Портос стоял на своем.
— Будем менять собаку! — решительно сказал Заозерный.
— Как это менять? — строго спросил директор. — С Портосом уже отснято три четверти фильма!
— Неважно! Собака не актер. Найдите второго такого же Портоса.
— Что значит «найдите»? Вы же сами требовали подобрать вам необычную собаку. Я вам подобрал. И вы прекрасно знали, что второго Портоса не существует в природе! Так что постарайтесь наладить с ним отношения! В конце концов, режиссер должен уметь работать с творческими кадрами!
Прошло еще пять дней. Пять съемочных дней! Заозерный пытался честно работать с кадрами. Он говорил Портосу такие неуклюжие комплименты, что даже осветители краснели. Он пытался найти с ним общий язык с помощью краковской полукопченой колбасы. Он старался восстановить с Портосом творческие контакты, выклянчивая для этого в ресторане сахарные кости. Но Портос бросался на режиссера с такой яростью, что Заозерный стал бояться съемочной площадки.
