Пелам Вудхаус - Псмит в Сити
Мистер Бикерсдайк схватил одну из газет, развернул ее и начал шарить глазами по столбцам. Искать пришлось недолго. Газеты страдали от затишья, и его маленькая неприятность, которая в деловую неделю удостоилась бы разве что краткой заметки, теперь со всеми подробностями заняла три четверти столбца. Под заглавием «Забавные вопросы».
Мистер Бикерсдайк прочел несколько строчек и смял газету, свирепо фыркнув.
Следующая газета разделяла его собственные политические мнения. И она тоже отвела ему почти столбец под названием «Постыдная сцена в Кеннингфорде». И еще — редакционная заметка на ту же тему.
В ней излагалось именно то, что думал мистер Бикерсдайк, и на мгновение он утешился. Затем тяжкие мысли возобладали, и он нажал кнопку звонка.
— Пошлите ко мне мистера Смита, — сказал он.
Уильям, рассыльный, поставил Псмита в известность об отданном ему распоряжении.
Лицо Псмита просветлело.
— Всегда рад подсластить монотонность труда приятной беседой с Маленьким Кларенсом, — сказал он. — Я буду у него через секунду.
Он тщательно очистил свое перо, положил его рядом с гроссбухом, сдул пылинку с рукава и проследовал в кабинет управляющего.
Мистер Бикерсдайк принял его со зловещей сдержанностью тигра, изготовившегося к прыжку. Псмит с томной грациозностью встал возле стола в позе доверенного и любимого секретаря, ожидающего инструкций.
Тягостное безмолвие потяготело над кабинетом несколько секунд. Нарушил его Псмит, указав, что учетная ставка Английского банка не претерпела перемен. Он упомянул этот факт, словно черпал из него личное удовлетворение.
Мистер Бикерсдайк заговорил.
— Ну, мистер Смит? — сказал он.
— Вы пожелали увидеть меня по какой-то причине, сэр? — вкрадчиво осведомился Псмит.
— Вам прекрасно известно, почему я пожелал вас увидеть. Я хочу услышать, как вы объясните произошедшее вчера вечером.
— Можно ли мне сесть, сэр?
Он изящно опустился в кресло, не дожидаясь разрешения, и, поддернув брюки на коленях, просиял на управляющего чарующей улыбкой.
— Прискорбный случай, — сказал он, покачав головой. — Крайне прискорбный. Однако нам не следует слишком сурово судить этих неотесанных, необразованных людей. В периоды общего возбуждения эмоции низших классов легко выходят из-под контроля. Там, где вы или я…
Мистер Бикерсдайк перебил его:
— С меня довольно шутовства, мистер Смит.
Псмит поднял пару скорбных бровей.
— Шутовства, сэр?
— Я не понимаю, что побудило вас поступать так, как вы поступали вчера вечером, если только вы не совсем помешаны, как я начинаю подозревать.
— Но, право же, сэр, в моем поведении не было ничего особенного. Когда лавочник прикрепляется к вашему воротнику, что вам остается, как не ударить его по другой щеке? Я всего лишь защищался. Вы сами видели…
— Вы знаете, о чем я говорю. О вашем поведении во время моей речи.
— Превосходная речь, — учтиво прожурчал Псмит.
— Ну? — сказал мистер Бикерсдайк.
— Быть может, я несколько увлекся в моем усердии, сэр, но вы должны помнить, что мной руководили наилучшие побуждения. Мне казалось…
— Достаточно, мистер Смит. Признаюсь, я совершенно вас не понимаю…
— Именно так, сэр, — вздохнул Псмит.
— Вы словно бы, — продолжал мистер Бикерсдайк, входя во вкус своей темы и постепенно обретая все более богатые оттенки багровости, — вы словно бы задались целью досаждать мне. (— Нет-нет, — со стороны Псмита.) Я могу лишь предположить, что у вас помрачение рассудка. Вы следуете за мной в мой клуб…
— Наш клуб, — прожурчал Псмит.
— Будьте добры, не перебивать меня, мистер Смит. Вы преследуете меня по пятам в мой клуб…
— Чистейшая случайность, сэр. Мы встретились там, только и всего.
— Вы заявляетесь на митинги, где я выступаю, и ведете себя, как идиот.
Псмит чуточку застонал.
— Возможно, вы считаете это юмором, но могу вас заверить, это крайне неразумные выходки с вашей стороны. Новый Азиатский банк не место для юмора, и я полагаю…
— Прошу прощения, сэр, — сказал Псмит.
Знакомая фраза заставила управляющего подскочить. Сливовый цвет его лица стал еще сливовее.
— Я полностью согласен с вами, сэр, — сказал Псмит, — что банк не место для юмора.
— Тем лучше. Вы…
— И я в нем ни малейшего юмора не допускаю. Я пунктуально прихожу утром, работаю усердно и без передышки, пока мои труды не завершаются. Думается, наведя справки, вы убедитесь, что мистер Росситер удовлетворен моей работой…
— Это тут не…
— Право же, сэр, — сказал Псмит, — вы заблуждаетесь? Право же, ваша юрисдикция кончается вместе со служебными часами? Маленькие недоразумения, которые могли возникнуть между нами по завершении рабочего дня, вы не можете официально рассматривать, как провинность. Например, вы не можете уволить меня из банка, если мы были партнерами в бридже, и я сделал ренонс.
— Позвольте сказать вам, мистер Смит, что я могу вас уволить за нарочитую дерзость в конторе или нет.
— Склоняюсь перед знаниями, превосходящими мои, — сказал Псмит учтиво, — но, признаюсь, я сомневаюсь в этом. И, — добавил он, — есть еще один момент. Могу ли я продолжить?
— Если вам есть, что сказать, говорите.
Псмит закинул ногу за ногу и поправил воротник.
— Пожалуй, это деликатный вопрос, — сказал он, — но откровенность тем более обязательна. Между нами не должно быть секретов. Чтобы изложить мою позицию наиболее ясно, мне придется вернуться немного в прошлое, к тому времени, когда вы гостили у нас в доме в конце недели в августе и были приняты с распростертыми объятиями.
— Если вы рассчитываете извлечь выгоду из того факта, что я был гостем вашего отца…
— Вовсе нет, — сказал Псмит с упреком. — Вовсе нет. Вы меня не поняли. Я имею в виду вот что. Не хочу будить горькие воспоминания, но невозможно отрицать, что тогда между нами порой возникали некоторые пикировки. Вина, — великодушно признал Псмит, — возможно, была моей. Возможно, я был слишком требовательным, слишком придирчивым. Быть может, да. Однако факт остается фактом: вас посетила счастливая мысль заполучить меня в этот банк в убеждении, что чуть я окажусь здесь, вы обретете возможность — если мне дано право прибегнуть к такому выражению — задать мне перцу. Помнится, вы примерно сказали мне что-то в этом роде. Мне тяжко говорить это, но не думаете ли вы, что уволив меня, хотя глава моего отдела находит мою работу удовлетворительной, вы тем самым почти признаете, что откусили заметно больше, чем способны прожевать? Я всего лишь высказываю предположение.
Мистер Бикерсдайк привстал в кресле.
— Вы…
— Именно так, именно так! Но, — возвращаясь к главной теме, — разве нет? Это прискорбное дело напоминает мне историю Агезилая и Обидчивого Птеродактиля, каковую, поскольку вам она заведомо неизвестна, я расскажу. Агезилай…
Из горла мистера Бикерсдайка вырвался странный клекот.
— Я вас утомляю, — тактично сказал Псмит. — Достаточно сказать, что товарищ Агезилай причинил досаду птеродактилю, который ничем ему не мешал, и умное создание, чьим девизом было «Nemo me impune lacessit» [2 — «Никто не будет мне безнаказанно надоедать» (лат.).], обернулось и укусило его. Укусило его хорошенько, так что Агезилай навсегда проникся отвращением к птеродактилям. Его нежелание тревожить их вошло в поговорку. Светские газеты того периода часто это обсуждали. Так давайте проведем параллель.
Тут мистер Бикерсдайк, который на протяжении этой речи все время булькал, попытался заговорить, но Псмит поспешил продолжить.
— Вы Агезилай, — сказал он. — Я Обидчивый Птеродактиль. Вы, если я могу так выразиться, по собственной доброй воле вмешавшись в мою жизнь, извлекли меня из безмятежно счастливого родного дома для того лишь, чтобы затащить меня сюда под свое начало и задать мне перцу. Однако, как ни любопытно, заметная часть указанной приправы достается вам. Разумеется, вы, если вам угодно, можете меня изгнать, что, как я уже упомянул, явится признанием провала вашего плана. Лично я, — сказал Псмит, — как близкий друг близкому другу, посоветовал бы вам стиснуть зубы. Никогда нельзя знать заранее, что произойдет. В любой момент я могу нарушить мой нынешний высокий стандарт усердия и превосходности, и тогда вам откроется, так сказать, случай взять меня за волосы там, где они покороче.
Он сделал паузу. Глаза мистера Бикерсдайка, даже в их нормальном состоянии несколько выпученные, теперь, казалось, в любой момент могли скатиться на пол. Его лицо из стадии сливовости перешло во что-то потустороннее. Иногда он испускал кудахтающий звук, но в остальном хранил молчание. Псмит, который некоторое время ждал чего-нибудь вроде отклика или критического замечания на свои высказывания, теперь встал.
