Владимир Кунин - Дорога к звездам
— По-моему, Твой даже понятия не имеет, о чем идет разговор...
— Да нет, — говорю. — Понятие-то он имеет — знаешь сколько лет он Водилой работает? А вот то, что Он сам лично ни в чем таком не участвует— я готов всем святым для себя поклясться!
Причем с этой секунды я в невиновности своего Водилы был стопроцентно убежден. Он о кокаине в своей машине и не подозревает!..
— А что для тебя «святое»? — сквозь сытую дремоту поинтересовался Рудольф.
— Как бы тебе это объяснить... — Надо сказать, что я так не люблю об этом говорить, что даже не понимаю, как можно задавать такие бестактные вопросы! — Двух примеров достаточно?
— Вполне, — говорит толстый Рудик.
— Пожалуйста: чтоб мне век Моего Шуру Плоткина не увидеть и чтобы мне больше в жизни ни одной Кошки не трахнуть!!!
— Тоже мне— «святое»!.. — презрительно усмехнулся этот жирный кабан Рудик. — Не будет какого-то там Шуры, будет кто-то другой. Никакой разницы. Плевать на них на всех с верхней палубы. А насчет Кошек... Я вот уже около трех лет плаваю — ни одной Кошки, не видел. Да они мне уже и не нужны... Подумаешь, невидаль — Кошки!..
Боже мой! И это говорит Кот, имеющий доступ к таким харчам!
.. — Так ты, может быть вообще кастрат? — испугался я.
— Да нет... Пожалуйста. — Рудольф перевалился на спину и предъявил мне небольшие, но достаточно явственные признаки несомненного Котовства.
Это поразило меня еще больше. Вот такого я никогда ни в ком не мог понять! Я просто обалдел:
— И тебе никогда, никогда не хочется ЭТОГО?!
— Когда начинал плавать — чего-то в голову лезло, а теперь я даже об ЭТОМ и не думаю. Иногда что-то ЭТАКОЕ приснится, я глаза открою — съем кусочек вестфальской ветчины, или чуть-чуть страсбургского паштета, или севрюжки немного, попью сливочек и снова спокойно засыпаю.
— Господи!!! Рудольф! Как же это можно так?! Ни привязанностей, ни наслаждений!.. Да что же это за жизнь, Рудик?!
— Прекрасная жизнь, Мартын. И если ты этого не понимаешь, мне тебя очень и очень жаль.
А мне чего-то вдруг стало жаль его — толстого, ленивого, обожравшегося, пушистого Кота Рудольфа... И его Бармена, которому пятьдесят два, а сердце у него как у двадцатилетнего. Только он им — этим сердцем — совершенно не пользуется. Во всем себе и своему сердцу отказывает. Не то что Мой Шура Плоткин. Или вот Водила...
Тут как раз слышу, Водила говорит Лысому и Бармену:
— Все. По последней сигаретке на ход ноги и разбегаемся по койкам, да?
— Погодите, я вам только пепельницу сменю, — говорит Бармен. Унес пепельницу с окурками, принес чистую и с упреком заметил моему Водиле: — А ты все куришь и куришь! Ну зачем ты куришь?!
— Курить хочется, — незатейливо отвечает Водила.
— Ты не заметил, что вся «крутизна», вся «фирма», все сильно упакованные — уже никто не курит. Как я, например.
— Почему? — простодушно спросил Водила.
— А потому, что люди, которые живут хорошо, хотят прожить еще дольше, — назидательно проговорил Бармен и, слышу, тут же воскликнул изменившимся голосом: — Ё-моё!.. Это откуда же у тебя такая зажигалка?! Это же настоящий золотой «Картье»!.. Ей же цены нет!
— Ну, парень, ты даешь!.. — ахнул Лысый.
Я чуть не зашелся от гордости! Водила снова опустил руку под стол, гладит меня и говорит:
— Это мне сегодня мой Кыся откуда-то приволок. Я после той черненькой прибираюсь в машине, а Кыся мне в зубах эту зажигалку волокет... Видать, кто-то обронил. Завтра утром хочу через корабельную информацию по всему судну объявить — дескать, кто потерял такую-то и такую-то зажигалочку...
— Что, совсем дурак?! — сдавленным голосом спросил Лысый.
— Почему? — удивился Водила. — Человек, может, ищет, с ног сбился...
— Послушайся доброго совета, — тихо сказал Бармен. — Спрячь эту зажигалку и не вздумай ничего объявлять по судну. Человек, который мог потерять ТАКУЮ зажигалку, может купить себе еще с десяток ТАКИХ зажигалок! Ей цена — минимум три тысячи баксов...
То есть Бармен чуть ли не слово в слово повторил то, что сказала Дженни! Только Дженни, чисто по-дамски, в сто раз преувеличила возможности бывшего хозяина этой зажигалки.
— Ладно вам, — сказал Водила. — Утро вечера мудренее. Посчитай-ка, браток, сколько с нас...
— Нисколько, — прервал его Бармен. — Имею право угостить старого знакомого и его друга?
— Ну, спасибо тебе, — просто сказал Водила. — Ежели что нужно из Мюнхена — не стесняйся. Привезу в лучшем виде. Айда, Кыся, в сумку. Прощайся с Рудольфом.
Но попрощаться с Рудиком мне так и не удалось. Он уже минут десять как дрых без задних ног.
Поэтому я в последнюю секунду подцепил лапой здоровенный кусок этой самой... ну как ее?., осетрины и захватил его с собой в сумку. Гостинец для Дженни...
* * *Остаток ночи я провел в серебристом «мерседесе» с Дженни, которая клялась мне в любви и в подтверждение искренности своих клятв ублажала меня столь изощренно, что я было сильно засомневался в ее утверждении, будто с ней это происходит впервые и я у нее самый что ни есть — Первый...
Но вот уж на это мне было совершенно наплевать. Важно, что с ней мне неожиданно было очень и очень неплохо...
Осетрину, которую я приволок для Дженни, пришлось сожрать самому. Оказалось, что ей всякие такие натуральные штуки есть категорически запрещено; Кормят ее обычно разными там «Гефлюгель-Крекс», или «Кляйне Либлингскнохен», или, на худой конец, «Крафтфолле Фольнарунг». И строго по часам! Что все это значило — я так и не смог понять. Хотя Дженни искренне пыталась мне объяснить преимущества той еды перед тем, что обычно жру я. Она перечисляла количество витаминов, лекарственных добавок, сухих овощей и еще черт знает чего, о чем я вообще слышал впервые...
Я же с печалью думал, что эта маленькая утонченная бедняжка, объездившая весь мир, так никогда и не пробовала нашего российского хека, замороженного, наверное, еще во времена ледникового периода, и не менее искренне сожалел по поводу ее столь примитивных представлений «О вкусной и здоровой пище». Это у нас о Шурой Плоткиным тикая книга есть. Шура очень дорожит ею. Он всегда говорит, что эта книга — образец полиграфического и идеологического искусства сталинского периода. Что это за период, я не знаю, но полагаю, что он слегка позже ледникового.
— Вполне вероятно, что завтра Твой Мудак снова станет обладателем своей собственной зажигалки, — сказал я Дженни.
И рассказал ей все, что заявил по этому поводу мой Водила. Назвал даже стоимость зажигалки — три тысячи долларов.
— Очень жаль... — вздохнула Дженни. — Мне так хотелось, чтобы наш Хам был хоть чем-то наказан! Зажигалка эта действительно от «Картье»: Он ее при мне покупал. Но стоила она не три тысячи долларов, а семь тысяч марок. Что в переводе на доллары по курсу того времени — четыре тысячи шестьсот шестьдесят шесть долларов с мелочью. А сегодня доллар упал, и поэтому теперь зажигалка стоит еще дороже — тысяч пять с половиной долларов...
У меня глаза на лоб полезли! Не от дороговизны этой дерьмовой зажигалки, а от того, как свободно Дженни оперировала всеми этими понятиями. Курсы, цены, валюты... Фантастика!
— Елки-палки!.. — поразился я. — Откуда ты все это знаешь?!
— Мартынчик, родной мой... Ну, подумай сам, в нашем доме говорят только о деньгах. Кроме биржевых ведомостей и сводок курсов валют — никто ничего не читает. Деньги, налоги, проценты... Проценты, деньги, налоги!.. Как скрыть деньги от налогов, как выторговать большие проценты, как обмануть партнеров. И все. А у меня есть уши. И я круглосуточно варюсь в этом котле. Чего же ты удивляешься, что я так хорошо в этом понимаю?
* * *Под утро, когда я, пресыщенный и опустошенный этой маленькой Мессалиной из серебристого «мерседеса», благодарно облизанный ею от хвоста до кончиков моих усов, снова оказался в кабине cвоего грузовика, — я, прежде чем сомкнуть глаза в тяжелом и заслуженном сне, все-таки решил подвести некоторые итоги увиденному и услышанному.
— Пора, Мартынчик, подбивать бабки и постараться понять, с чем мы остались и на что еще можем рассчитывать, — как обычно говорил Шура Плоткин после очередного скандала в редакции или внеочередного недельного загула с какой-нибудь девахой, заскочившей к нам в гости «буквально на две минутки». И добавлял: — Начинаем мыслить логически...
Мне иногда хотелось посоветовать Шуре начинать мыслить логически прежде, чем он совершит какой-то шаг, после которого нам волей-неволей с грустью приходилось «подбивать бабки».
Но как это сделать, я не знал, да и сам задумывался над этим только после произошедшего. Ибо одним из Шуриных качеств, которые меня роднили с ним и безумно в нем нравились, была непредсказуемость, очень часто осложнявшая наше существование.
Может быть, я был чуточку порасчетливее и похитрее. Но это во мне уже было, конечно, от моих предков — Тигров, Пантер, Леопардов, Ягуаров там разных... От Рысей, на худой конец.
