Мирсай Амир - Рыбацкие байки
— Я не шучу. Она трепыхается. На, возьми сам, убедишься!
Тази не успел передать Мухаметше конец капроновой жилки от кормушки, как та сама собой стала подниматься со дна реки.
— Отцепилась!
— А ты говорил — рыба!
— Даю слово, была рыба!
Всплывшая кормушка оказалась наполовину пустой. Но что ее держало на дне, мы так и не могли определить.
Я сказал:
— Будем считать это происшествие нашим коллективным бредом. Выбирайте якорь, и так сколько времени потеряла!
Стали выбирать якорь с того конца, где сидел Тази, а он не выбирается — тоже зацепился!
— Теперь ты, наверное, скажешь, что сом заглотил наш якорь? -сказал Мухаметша, обращаясь к Тази.
Плохие шутки. Крючок или кормушку можно еще оборвать. А якорь?! Нельзя же так просто, за здорово живешь, оставлять на дне такую дорогую штуку, как якорь, да еще с канатом из капрона! Если не осилим втроем, придется включать мотор и тащить.
К счастью, дело до этого не доимо. Я видел в главах Тази искорку надежды.
— Поддается! — закричал он, весь краснея.— Двигается!
Мухаметша растянул рот в улыбке.
— Сейчас ты вытащишь самого дива! Давай его сюда, негодяя, я ему покажу, где раки зимуют!
— Ты мне не языком помогай, а руками! Стали тащить якорь вдвоем.
— Раз, два... взяли! Еще раз... взяли!
Наконец вытянули! Но не сказочного дива, а вполне реальную длинную сеть! Концы ее остались на дне.
— Она битком набита рыбой! - воскликнул Тази.- Убей меня гром, тут стерлядки!
Мухаметша выпустил из рук канат, словно он стал сразу горячим, и пересел на середину лодки.
— Отцепи! От греха подальше! Тази продолжал, отдуваясь и пыхтя тянуть на себя зацепившуюся за якорь сеть.
— Нет уж, не буду отцеплять. Это явно браконьерская сеть. Пусть он, негодяй, сначала мне мои крючки вернет! За все наши мученья его рыба станет вашей законной наградой.
Он подтянул сеть к лодке и посмотрел с самого борта трепыхалась запутавшаяся в ячейках большая, с руку, стерлядь.
— Вот кто трепал мою кормушку! Какая красавица! Ну-ка, милая, иди сюда!
Мухаметша посуровел.
— Брось, не связывайся!
— Хочешь либеральничать с браконьером?
— Откуда ты знаешь, что он браконьер? Такой же рыболов как я мы с тобой,
— Если бы он был честным человеком, он бы буек здесь поставил. Тогда мы тут не стали бы забрасывать и сберегли бы свои крючки!
— Если он браконьер, тем хуже для тебя. Он сейчас за тобой наблюдает в бинокль. А потом появится — ну ступай, Варвара, на расправу!
Доставая стерлядку из сети, продолжая отдуваться и пыхтеть, Тази сказала
— Испугал! Как я могу упустить такой случай! Пусть мне за эту стерлядку дадут пятнадцать суток, все равно я ее никому не отдам!
Наконец Тази удалось высвободить стерлядь из сети, и он бросил ее в лодку. Но сеть из рук при этом не выпустил.
— Здесь, братцы, добра на всех хватит! Я заглянул за борт и увидел, что в сети действительно запуталось много рыбы. Отпустить сеть? Но тогда браконьер останется ненаказанным! С другой стороны, рыба-то все-таки не наша! Мы даже морального права не имеем распоряжаться ею по-своему!
ЧЕМ ВЫ ЗАНИМАЕТЕСЬ?
Пока мы разбирались в моральной проблеме, которую «выловили» из Волги вместе с этой явно браконьерской сетью, к нам с вихревой скоростью подлетела большая моторка. Мотор у нее был именно «Вихрь».
В лодке сидели двое. Один — здоровяк, с черными, закрученными кверху усами, другой — совсем мальчик. Тази все еще держал в руках сеть. Эй, чем вы тут занимаетесь? Тази ответил безо всякого смущения:
— А вы что, не видите, чем мы занимаемся?
— Браконьерством вы занимаетесь, вот чем!
— Как раз наоборот: боремся с браконьерством!
— Чья это сеть?
— Может быть, вы знаете, чья она?
— Ваши документы!
— Сначала ваши предъявите!
— Пожалуйста!
Усатый — он был в полувоенной форме — достал из нагрудного кармана кителя красную книжечку и показал ее Тази. Рыбнадзор! Я вздохнул свободно. Было бы куда хуже, если бы в моторке с «Вихрем» оказались хозяева сети. Встреча с браконьерами на бескрайнем просторе Волги да еще при обстоятельствах, подобных нашим, добром могла бы не кончиться!
Мы подробно рассказали рыбнадзорам о том, что и как с нами случилось. Но они не пожелали, видимо, сразу принять на веру наши объяснения. Запахло штрафом! Напрасно мы говорили, что, мол, наши крючки, застрявшие в сети, самое убедительное доказательство нашей непричастности к незаконному сетевому лову. Усатый рыбнадзоред стоял на своем: вы, браконьеры народ тертый, мастера на всякие хитрости и уловки, но и мы, рыбнадзор, не лыком шиты. Товарищ усатого сказал:
— Вон на Каме браконьеры до того дошли, что с вертолетов стали рыбу ловить!
Я усмехнулся, услыхав такое, во, откровенно говоря, мне было не до смеха. Положение наше осложнялось тем, что при нас не было никаких документов. Лишь у Мухаметши в кармане нашелся сезонный железнодорожный билет. Я сказал, что мы здешние садоводы, люди мирные и тихие. Да рыбнадзорцы, наверное, поняли по нашей манере разговаривать, что имеют дело не с злоумышленниками, и несколько смягчились.
Усатый перешел вдруг на татарский язык и спросил Мухаметшу:
— Уж не из газеты ли вы?
Мухаметша как будто ждал этого вопроса. Лицо его озарилось и засверкало, как у шахматиста, когда найден точный и верный ход, ведущий к выигрышу трудной партии.
— Вы братец, оказывается, провидец, насквозь видите человека! Вот он,— палец Мухаметши уткнулся в мое колено,— не только газетчик, но и наш замечательный писатель. Драматург! Знайте, что перед вами сидит сам Мирхайдар Файзи. Видели, наверное» спектакль «Галиябану»? Он написал эту замечательную пьесу!
— Он написал «Галиябану»?— Усатый расплылся в улыбке и речитативом пропел,— «Моя милая, красавица».
— А он знаете кто? — войдя в азарт, продолжал Мухаметша, показывая на Тази.—Про Каюма Насыри слыхали?
— Разве всех запомнишь!— смущенно сказал усатый рыбнадзорец.
— Должны знать и помнить.— В голосе Мухаметши зазвучали педагогическая непреклонность и строгость.— Каюм Насыри — ученый, литератор, критик!
— Критик, а сам рыбу ворует!
— Это не воровство!
— Вор у вора украл. Все равно воровство, хоть стой, хоть падай!
Я понял, что мне, как хозяину лодки, нужно вмешаться в этот диалог, и сказал:
— Если рассуждать формально, получается так. Но разве не правильней рыбу, выловленную незаконно браконьером, взять себе, а не оставлять ее преступнику?
— А вам известно, товарищ Файзи, что отлов стерляди запрещен законом?
— Но если она уже поймана...
— Поймана, но еще жива!
— Как бы вы поступили на нашем месте?
— Мы бы поступили так! — сказал усатый рыбнадзорец, быстро поднялся со своего места и взял из рук Тази сеть.
Его напарник стал помогать ему. С удивительной легкостью они вытащили из воды тяжеленную сеть. Потом отплыли подальше от нашей лодки и, высвобождая из браконьерской сети запутавшихся в ней стерлядок, на наших глазах побросали их в воду. Газоне выдержал.
— Что вы делаете?! Хоть бы две штучки нам оставили! Ведь мы же из-за этой проклятой сети совсем без рыбы домой поплывем!
Мухаметша принялся хохотать.
— Ой... братцы... у Ка... у Каюма как бы... сердце... не... валось... Ва... вали... валидолу дайте ему!..
Тази продолжал бушевать;
— И как у вас руки поднимаются! Хоть бы себе, дураки, взяли по штучке! Ведь такое раз в жизни бывает!
Не знаю уж, почему — то ли громкие литературные имена подействовали на волжских часовых, то ли отчаянные вопли Тази,— но только они смилостивились над нами.
— Возьмите! — сказал усатый рыбнадзорец и бросил к нам в лодку одного за другим шесть широких, с добрую сковородку, лещей.— Этих можно ловить.
Он обернулся к своему подчиненному и по-русски, объясняя ему смысл своего поступка, прибавил:
— Известные наши писатели! Пусть уж полакомятся!
Порылся в сети и бросил к нам в лодку пять трепещущих стерлядок.
— Возьмите и этих! Они почти задохлись, все равно, погибнут. Я вижу, что у Каюм-аги слюнки уже текут.
Тази расчувствовался.
— Ты, видать, хороший человек, дружок! В другое время я бы не принял от тебя такой щедрый дар. Но сегодня... мне нельзя без рыбы возвращаться. Положение такое: сам не поймал — купи, купить нельзя — укради. Гости у меня сегодня, понимаешь? Спасибо тебе за твою чуткость, братец!
— В жизни всякое бывает,— сказал усатый.— Вот встретился с вами, и стыдно мне немножко стало. Только не обижайтесь! — Он посмотрел на меня.— Вы сказали, что написали «Галиябану», так? Не стану врать, книжку вашу в руках не держал. Только песню знаю — про красавицу. А вы сами... извините, но я думал, что вас уже и в живых нету,.. Хотя, если всю правду говорить, я даже и не знал, что вы существуете на белом свете. Песня сама по себе, а вы сами по себе... Я ведь не очень грамотный, а уж на своем родном языке и вовсе. Писателей знаю русских: ну, Максима Горького знаю, Шолохова, «Василия Теркина» читал... А из своих, из татар,— только тех, кто особо прославился... Мусу Джалиля знаю. Но читал его по-русски. А других...— Он обернулся к Тази: — Насыри-ага, вы хоть ругайтесь, хоть деритесь, но врать не стану — ничего про вас не слыхал. А уж читать!..— Он махнул рукой. — Где там! Совсем мальчишкой был, когда в Сибирь подался по вербовке. Где только не работал там! В Нижнекамске был милиционером... Когда в новом городе открыли вытрезвитель, я нервного клиента доставил. Понравился нам своим открытым простодушием этот усатый рыбнадзорец. Хорошо бы поближе его узнать. Но только я открыл рот, чтобы спросить его имя и адрес, как моторист запустил «Вихрь». Мотор взревел. Наш новый друг что-то кричал нам, приветливо махал рукой, но мы ничего не расслышали. Наверное, он не слыхал слов благодарности, которыми мы с Тази его осыпали. А Мухаметша корчился от смеха. Я сказал ему:
