Джастин Халперн - Пи*ец, сказал отец
— Пап, да у меня вообще-то времени нет, — буркнул брат.
Но папа уже договорился за него о свидании, а Ивэн, в отличие от меня, человек кроткий.
— Она тебе понравится, — объявил папа.
Ивэн опасливо кивнул. Я подивился, что Ивэн даже не расспрашивает, кто эта женщина, как она выглядит. Впрочем, такой уж у него характер. Потом он мне разъяснил:
— Если отец мне что-то велит, я слушаюсь. Вот ты ему перечишь, и он на тебя орет. Ну, думаю, если кому нравится притягивать все громы и молнии — пожалуйста. Но мне лично проще промолчать — лишь бы не орал.
Итак, в субботу вечером Ивэн отпросился с работы пораньше. Я видел, как он уходил из «Хутерс»: весь мокрый и заляпанный, точно рядом с ним разорвалась граната с кетчупом и соусом из сыра-рокфор.
— Ну как, пойдешь встречаться с папиной дамой? — спросил я.
— Ага, — отозвался он, устало зевнув. — От меня, наверно, помойкой воняет. Душ принять, что ли?
С этими словами он уехал.
Через несколько часов я отработал, снял ненавистную униформу и поехал домой голый по пояс, чтобы машина не пропахла курятиной и горелым мусором. Дома сразу побежал под душ. Потом вышел и увидел, что папа дремлет в кресле-качалке в гостиной. Скрипнула входная дверь. В коридоре появился Ивэн. Пошел к себе в комнату на цыпочках. Так в мультике кот пытается проскользнуть мимо спящей собаки. Вот только я почему-то не сообразил, что лучше с ним не заговаривать. Меня снедало любопытство.
— Ну как, брательник? Красивая или так себе? — спросил я во весь голос.
Тут папа проснулся, и лицо Ивэна исказилось от ужаса.
— Ну как дела, великан? — спросил папа, запахнув на себе халат.
— Ничего, нормально, устал очень, — пробормотал брат, устремляясь к своей двери.
— Не ерунди. Подь сюда и расскажи мне все по порядку.
Обычно Ивэн тих и кроток. Но бывают в его жизни и срывы — очень-очень редко.
— Она ординатор в нейрохирургическом отделении, а раньше была мисс Оклахомой или типа того! — выкрикнул Ивэн и вдруг испепелил нас взглядом взбеленившегося наркомана.
— Знаю. Здорово, правда? — откликнулся папа, недоумевая, чем Ивэн недоволен.
— Да уж! Так здорово, что просто пиздец! Я в двадцать восемь лет живу с родителями! Я же в ебаном «Хутерсе» посуду мою!
Ивэн редко ругался нецензурными словами, а уж в разговоре с папой — никогда, что бы ни происходило. Не знаю даже, как папа воспринял его вспышку — рассердился или удивился. Но вскоре отец совладал со своими первыми эмоциями и сощурил глаза:
— И что ты этим хочешь сказать, паршивец?
— Я хочу сказать, что унизительно сидеть в кафе с женщиной, которая наверняка привыкла встречаться с врачами, манекенщиками и типа того!
Помедлив, Ивэн добавил:
— Я ей не пара! Я чуть не умер от унижения!
Эта фраза подействовала на папу, как красная тряпка на быка.
— Ты ей не пара? — тихо повторил он, опустив взгляд. И снова: — Ты ей не пара? — Словно Индиана Джонс, пытающийся расшифровать предсмертные слова дикаря из неведомого племени.
Затем папа вскипел:
— Ой, бля, какая же у тебя хуйня в голове!
Я выскользнул из гостиной и занял наблюдательный пункт в коридоре, чтобы ничего не упустить.
— Ты ей не пара? — еще раз повторил отец. — Откуда у тебя вообще такие мысли? Ты мужчина, она женщина, черт подери! Остальное не в счет!
Перепалка переросла в невразумительный вой на два голоса. Через несколько минут Ивэн юркнул в свою комнату. Я заглянул в гостиную и подметил: папа раскаивается. Обычно после споров он багровеет от гнева, но ничуть не сомневается в своей правоте: ни дать ни взять знаменитый иностранный президент, которого пытаются освистать в ООН. Но на этот раз лицо у него было печальное. Я пошел спать, рассудив: папу сейчас лучше не дергать.
Несколько дней мы не обсуждали случившееся. Я думал, ссору замяли. Но через неделю папа вернулся с работы и заявил нам с Ивэном:
— Садитесь в машину, едем ужинать в «Блэк Ангус».
На мой вкус, «Блэк Ангус» среди стейкхаузов — все равно, что «Канзас-Сити роялз» среди бейсбольных клубов: по формальным признакам ничем не хуже других, но почему-то не вызывает восторга.
— «Блэк Ангус»? — разочарованно переспросил я.
— Не привередничай! — прикрикнул папа.
Мы приехали в «Блэк Ангус», устроились в темной кабинке с потертыми кожаными сиденьями, и папа заказал три стейка из вырезки — свои любимые. Понятия не имею, о чем думал в тот момент Ивэн. Я же гадал, за каким чертом папа повел нас в стейкхаус: сегодня вроде никакого праздника нет и отмечать нечего. А ведь у нас в семье стейк — блюдо для особых случаев.
Папа поболтал с нами о том о сем, спросил, как наши дела, как прошла неделя. А потом, когда нам подали стейки, объявил:
— Сейчас я расскажу вам, как заразился мононуклеозом[9] от одной стюардессы.
И принялся рассказывать долгую запутанную историю: как он познакомился со стюардессой, как они «провели время вместе», во что это вылилось…
— И вот я всем раззвонил, что подцепил мононуклеоз от стюардессы. А знаете почему? Сам дивился, что такая роскошная баба — и вдруг дала мне, замухрышке! Вот и хвалился этим говенным мононуклеозом! А потом получил осложнение — синдром Гийена — Барре.[10] Это, я вам скажу, не шутка. Я загремел в больницу, еле жив остался. Итак, к чему я все это рассказал? Я очень долго не врубался, что в глазах женщин кой-чего стою. Да, не врубался, что я и сам по себе кой-чего стою, и мононуклеозом хвастаться необязательно.
Повисла пауза. Все мы сидели молча. Потом папа подозвал официантку и сказал:
— Дайте-ка меню десертов, хочу себя побаловать.
Мы с Ивэном переглянулись, гадая, что нам теперь приличествует делать — прокомментировать рассказ или промолчать.
— Да, пап, очень интересная история, — саркастически прошипел я. Меня разбирал смех.
Ивэн хихикнул. Тут и я заржал во всю глотку. Папа скорбно покачал головой.
— Ну вас на фиг, — сказал он. — Я-то хотел вам умный совет дать. Тьфу на вас.
Это рассмешило нас вконец. Ивэн чуть не задохнулся. Люди поглядывали на папу сочувственно: вот ведь бедняга, а сыновья совсем распоясались, отца затюкали. Но папа в итоге сам заулыбался — заразился нашим весельем.
— Ну ладно, пока вы, распиздяи, радуетесь жизни, никакая беда — не беда, — сказал он, когда нам принесли меню десертов.
Когда я повез свою первую девушку в Лас-Вегас
— В Лас-Вегас? Что вдруг? В казино вас обоих не пустят — нос не дорос. В баре спиртное брать нельзя. Единственное, что вам, малявкам, доступно, — заселиться в гостиницу и… А, теперь понимаю. Ты гений!
Когда папа обнаружил, что с возрастом стал ниже ростом— Пять футов одиннадцать дюймов! Ой, бля, во мне шесть футов было. Да уж, Богу мало, что кишечник барахлит и башка лысеет. Он нам всеми способами дает понять, что старость — не радость!
На смерть нашей первой собаки— Славный был пес. Твой брат сам не свой от горя, будь с ним помягче. Он как полагается попрощался с Брауни до того, как ветеринар выкинул труп на мусорку.
Когда моя первая девушка меня бросила— Послушай, я понимаю, что ты расстроен. Но вам по девятнадцать лет. Неужели вы оба думали, что будете всю жизнь трахаться только друг с дружкой? «Люблю навек» — это только слова.
Когда я пытался утаить похмелье— Говоришь: «Наверно, грипп»? Рассказывай! От тебя несет брехней и перегаром. Сын, я родом из Кентукки. Если речь идет о пьянке или о лошади, кентуккца нипочем не обманешь.
О том, что ему подарить на день рождения— Все, кроме виски и тренировочных штанов, сразу отправится на помойку… Нет уж, будь добр, никаких оригинальных подарков! Время оригинальничать прошло. Теперь время треников и виски.
Думай не о смерти, а о жизни: умереть — дело нехитрое
— Умру так умру. Мне пофиг: это будет уже не моя проблема. Единственное — я предпочел бы уйти в незасранных подштанниках.
Вообще-то моя мама из семьи католиков, а папа, хоть и неверующий, отлично разбирается в иудаизме и его обрядах. Но нас с братьями они решили воспитывать в абсолютно светской атмосфере. Папа — небольшой поклонник официальных религий. Он ученый и верит в науку. Непоколебимо.
— Я вот как считаю: пусть люди верят во все что им в голову взбредет. Пусть верят, что Бог — это черепаха, например. Меня это не колышет: у них свои убеждения, у меня свои, — сказал он мне, когда в одиннадцать лет, за завтраком, я впервые спросил его о Боге.
Строго говоря, был в моей жизни период, когда я все-таки познакомился с религиозным воспитанием: мама настояла, чтобы я приобщился к моим «еврейским корням». Она записала меня в группу «Начала иудаизма» для детей из смешанных, католическо-еврейских семей. После третьего занятия раввин пожаловался моим родителям, что я донимаю его вопросами типа: «А докажите, что Бог правда есть? Откуда вы знаете, что он существует?»
