Пелам Вудхаус - Укридж и Ко. Рассказы
— Привет, старый конь, — сказал Укридж, вставая, когда я вошел. — Рад тебя видеть.
Молотьба мистера Билсона, которую мое появление не оборвало, затрудняла разговор, и мы удалились в тихую гавань бара внизу, где я сообщил Укриджу о приглашении помощника министра.
— Я буду там, — сказал Укридж. — В одном на милого старого Билсона можно положиться безоговорочно: даже если спустить с него глаза, тренироваться он не перестанет. И конечно, он понимает, насколько это важно. Его карьера будет обеспечена.
— Значит, твоя тетка взвешивает, не нанять ли его?
— Моя тетка? О чем ты говоришь? Соберись с мыслями, малышок.
— Ты же ушел от меня с намерением устроить его к твоей тетке надзирать за ее канарейкой.
— Ну, я был тогда немного расстроен. Это все позади. Я серьезно потолковал с беднягой, и теперь он твердо намерен не подкачать. И даже обязан, раз ему представился великолепный шанс, вроде этого.
— Вроде какого?
— Нам представился замечательный случай, малышок, до чертиков замечательный.
— Надеюсь, ты удостоверился, что противник — холостяк? А кто он?
— Тод Бингем.
— Тод Бингем? — Я пошарил в памяти. — Да неужели чемпион в среднем весе?
— Он самый.
— И ты хочешь, чтобы я поверил, что ты уже организовал матч с чемпионом?
— Не совсем матч. Дело обстоит так. Тод Бингем совершает обход ист-эндских мюзик-холлов, предлагая двести фунтов всякому, кто продержится против него четыре раунда. Ну, для рекламы. Милый старый Билсон спустит себя с цепи на него в «Шордич эмпайр» в следующую субботу.
— Ты думаешь, он выстоит четыре раунда?
— Выстоит четыре раунда! — вскричал Укридж. — Да он выстоит четыре раунда против типчика, вооруженного пулеметом и парочкой мотыг. Считай, что эти деньги уже у нас в кармане. А когда мы сварганим это дельце, во всей Англии не найдется боксерского заведения, где за нас ни ухватились бы двумя руками и ногами. Тебе, старый конь, я под секретом сообщу, что через год я, думается, буду загребать сотни в неделю. Нагребу сначала тут, знаешь ли, а потом сигану в Америку и заработаю сказочное состояние. Черт меня дери, да я не буду знать, куда девать деньги.
— А не потратить ли их на носки? У меня их почти не осталось.
— Эх, малышок, малышок, — сказал Укридж с упреком, — так ли уж необходимо вносить диссонирующую ноту? Разве сейчас время швырять твои мерзкие носки в лицо старому другу? Более широкий дух, вот что я хотел бы видеть.
В среду я по приглашению Джорджа Таппера прибыл в «Риджент-Гриль», но с опозданием на десять минут, и зрелище Джорджа, стоящего с непокрытой головой у входа со стороны Пиккадилли, пробудило во мне виноватое раскаяние. Джордж — лучший типус в мире, но атмосфера министерства иностранных дел усилила присущую ему с нежных лет тенденцию к педантичной точности, и он расстраивался, если его дела не следовали строгому расписанию. Мысль о том, что моя непунктуальность может омрачить этот великий вечер, заставила меня броситься к нему, рассыпаясь в извинениях.
— А вот и ты, — сказал Джордж Таппер. — Послушай, это выходит за все рамки…
— Жутко сожалею. Мои часы…
— Укридж! — вскричал Джордж, и я понял, что расстроил его не я.
— Неужели он не придет? — спросил я в изумлении. Мысль о том, что Укридж увернулся от бесплатного ужина, принадлежала к тем, которые сотрясают устои мира.
— Уже пришел. И привел с собой девицу.
— Девицу!
— В розовом. С желтыми волосами, — простонал Джордж Таппер. — Что мне делать?
Я поразмыслил над его вопросом.
— Даже для Укриджа это чересчур, — сказал я. — Но видимо, тебе придется угостить ее обедом.
— Но там же полно людей, которых я знаю, а эта девица такая… такая эффектная.
Я глубоко ему сочувствовал, но никакого выхода не находил.
— Как по-твоему, могу я сказать, что внезапно заболел?
— Это больно ранит чувства Укриджа.
— Я бы с наслаждением ранил чувства Укриджа, черт бы его побрал, — горячо сказал Джордж Таппер.
— И это будет жуткий пинок девице, какой бы она ни была.
Джордж Таппер горько вздохнул. Истинный рыцарь, он расправил плечи, будто готовясь к ужасному испытанию.
— Ну, полагаю, сделать ничего нельзя, — сказал он. — Идем. Я оставил их пить коктейли в баре.
Джордж не преувеличил, когда назвал укриджскую добавку к празднеству эффектной. «Сногсшибательная» тоже подошло бы. Пока она шла впереди нас по длинному залу под руку с Джорджем Таппером (Джордж, казалось, очень ей понравился), у меня было достаточно времени изучить ее, начиная от лакированных туфель до массы золотистых волос под шляпой со страусовыми перьями. У нее был громкий четкий голос, и она сообщала Джорджу Тапперу интимные подробности о внутреннем недуге, недавно поразившем ее тетю. Будь Джордж их семейным врачом, она не могла бы быть откровеннее, и я видел, как тусклый багрянец разливается по его скульптурным ушам.
Быть может, и Укридж заметил этот багрянец, потому что в нем на миг пробудилась совесть.
— Вроде бы, малышок, — шепнул он мне, — старый Таппи немножечко зол, что я захватил с собой Флосси. Если у тебя появится такая возможность, поставь его в известность, что причина тому — военная необходимость.
— Кто она такая?
— Я же тебе про нее рассказывал. Флосси, официантка в «Короне» в Кеннингтоне. Fiancée[4] Билсона.
Я посмотрел на него с изумлением:
— Ты хочешь сказать мне, что играешь со смертью, флиртуя с девушкой Боевого Билсона?
— Да ничего подобного, мой дорогой старичок. — Укридж был шокирован. — Дело в том, что мне надо попросить ее об особом одолжении, довольно-таки странном, и заговорить об этом с места в карьер — бесполезно. Предварительно требуется некоторая толика шампанского, а мои финансы на шампанское не потянут. После обеда я пригласил ее в «Альгамбру». Попозже вечерком я загляну к тебе и обо всем расскажу.
Затем мы приступили к обеду. Это был не самый приятный обед в моей практике. Будущая миссис Билсон мило болтала на всем его протяжении, а Укридж помогал ей поддерживать разговор. Однако сокрушенное лицо Джорджа Таппера лишило бы огонька любой банкет. Время от времени он брал себя в руки и пытался войти в роль гостеприимного хозяина, но по большей части хранил мрачное гробовое молчание, и, когда Укридж и его дама встали, чтобы уйти, это было истинным облегчением.
— Ну… — начал Джордж Таппер придушенным голосом, когда они направились по проходу к двери.
Я закурил сигару и откинулся, покорно готовясь слушать.
Укридж явился ко мне в полночь, сквозь стекла пенсне его глаза изливали странный свет. Он был радостно возбужден.
— Все в порядке, — сказал он.
— Рад, что ты так думаешь.
— Ты объяснил Таппи?
— Не было никакой возможности. Он говорил без передышки.
— Про меня?
— Да. Он высказал все, что я когда-либо о тебе думал, но несравненно красноречивей, чем сумел бы я.
Лицо Укриджа на мгновение омрачилось, но веселая бодрость тут же вернулась к нему.
— Ну, что поделать. Через день-два он поостынет. Но это было необходимо, малышок. Вопрос жизни и смерти. И теперь все в ажуре. Вот прочти.
Я взял письмо, которое он мне протянул. Листок, покрытый каракулями.
— Что это?
— Читай-читай, малышок. По-моему, это то, что требуется.
Я прочел:
— «Уилберфорс,
Я беру перо в руку сообщить тебе, что никогда не стану твоей. Без сомнения ты будешь удивлен услышать, что я люблю другого, лучшего человека, так что этого не может быть никогда. Он любит меня, и он человек получше тебя.
Надеюсь, письмооно застанет тебя в полном здрави, в каком покидает меня сейчас.
Искренне твоя, Флоренс Бернс».
— Я сказал ей, чтобы она написала позабористее, — объяснил Укридж.
— Ну, забористее некуда, — ответил я, возвращая письмо. — Мне жаль. Хотя я провел в ее обществе мало времени, она показалась мне хорошей девушкой… для Билсона. А ты, случайно, не знаешь адреса другого человека? Было бы добрым поступком послать ему открытку с рекомендацией покинуть Англию на год-другой.
— На этой неделе его можно будет найти в «Шордич-эмпайр».
— Как?
— Другой — это Тод Бингем.
— Тод Бингем! — Драматичность ситуации меня растрогала. — Ты хочешь сказать, что Тод Бингем влюблен в девушку Билсона?
— Нет. Он ее даже не видел.
Укридж сел на скрипучий диван и хлопнул меня по колену с внезапной и неприятной силой.
— Малышок, — сказал Укридж. — Открою тебе все. Вчера днем я застал старого Билсона за чтением «Дейли спортсмен». Вообще-то он не большой любитель чтения, а потому меня заинтересовало, что его так увлекло. И знаешь, что это было, старый конь?
— Не знаю.
— Да статья про Тода Бингема. Сентиментальщина, какую они теперь печатают про боксеров, расписывая, какой он прекрасный типус в частной жизни да как он всегда посылает телеграмму старушке мамочке после каждого боя и отдает ей половину приза. Черт побери! Нет на них цензуры! Этим прохиндеям все равно, что печатать! Да наверняка у Тода Бингема никакой старой мамочки и в заводе нет, а если и есть, так он ей и шиллинга не уделит. А на глазах этого болвана Билсона — слезы, и он сует мне эту статью. Соленые слезы, малышок! «Хороший парень!» — говорит. Нет, ты подумай! То есть я хочу сказать, это немножко множко, когда человек, ради которого ты сыплешь деньгами и лелеешь, как сестричку в колыбели, вдруг начинает жалеть чемпиона за три дня до того, как будет с ним драться. Заметь: чемпиона! Хватит и того, что он рассиропился из-за типчика в «Стране Чудес», но, когда дело доходит до сочувствия к Тоду Бингему, нужно принимать меры. Ну, ты меня знаешь — мозг, как циркулярная пила. Я сообразил, что есть единственный способ нейтрализовать эту злокачественную чушь: так озлить Билсона на Тода Бингема, чтобы он забыл про старушку мамочку. И тут я подумал, а почему бы не уговорить Флосси сделать вид, будто Бингем отбил ее у него, вот я и пригласил ее на обед с Таппи. Мастерский ход, малышок. Ничто так не расслабляет девушку деликатного воспитания, как хороший обед, и нельзя отрицать, что старый Таппи отлично угостил нас. Она согласилась, едва я ей все объяснил, села и написала это письмишко, даже глазом не моргнув. Я думаю, она думает, что это преотличный розыгрыш. Она ведь очень разбитная девушка.
