Роальд Даль - Мой дядюшка Освальд
Теперь встает очевидный вопрос: какая страна производит наиболее восхитительных женщин?
Лично я питаю некоторую слабость к болгарским дамам аристократического типа. Они обладают помимо всего иного весьма необычными языками. Эти языки не только весьма мускулистые и активные, в них есть еще некоторая шершавость, какую обычно находишь только в кошачьих языках. Дайте коту лизнуть ваш палец, и вы поймете, о чем я говорю.
Турецкие дамы (я, кажется, уже упоминал об этом) также стоят в моем каталоге весьма высоко. Они подобны колесам водяной мельницы — не остановятся, пока река не обмелеет. Но клянусь всем святым, чтобы бросить вызов турецкой женщине, нужно быть в великолепной форме; лично я никогда не пущу такую к себе в дом, пока не подкреплюсь плотным завтраком.
Гавайские женщины интересны тем, что у них весьма ловки пальцы ног, и почти в любой ситуации, стоящей упоминания, они используют не руки, а ноги. Что же касается китаянок, я научился на опыте иметь дело исключительно с теми, которые происходят из Пекина и соседней провинции Шаньдунь. И даже в этом случае весьма существенно, чтобы они происходили из благородных семейств. В те дни у аристократии Пекина и Шаньдуня существовал обычай отдавать своих дочек по достижении пятнадцатилетнего возраста в руки мудрых старух. В течение двух лет эти девочки проходили весьма строгий курс обучения одному-единственному предмету: искусству доставлять физическое удовольствие своим будущим мужьям. По окончании обучения после строгих практических испытаний выдавались свидетельства об успехе или провале. Если девушка была исключительно ловка и изобретательна, она могла получить «Диплом с отличием». Но больше всего ценился знак «За заслуги». Юная леди с таким знаком практически могла выбирать себе любого мужа. Правда, к сожалению, не менее половины «означенных» девушек сразу же забиралось во дворец императора.
Я быстро выяснил, что лишь одна из парижских китаянок имела знак «За заслуги». Это была жена опиумного миллионера, приехавшая в Париж, чтобы подобрать себе гардероб. Попутно она подобрала и меня, и должен признать, что это было незабываемо. Она развила тончайшее искусство «Досюда-но-не-дальше», ничто не доводилось до полного конца, она мне этого не позволяла. Она водила буквально по краю. Двести раз она подводила меня к золотому порогу, и все эти три с половиной часа (ровно столько продолжались мои страдания) мне казалось, будто длинный живой нерв медленно, с удивительным терпением вытаскивается из моего пылающего тела. Я висел на обрыве, вцепившись кончиками пальцев, взывая о помощи или быстрой смерти, но блаженная пытка длилась и длилась. Это была поразительная демонстрация искусства, и я никогда ее не забуду.
Я мог бы при желании описать забавные женские обычаи не менее чем полусотни других национальностей, но делать этого не буду, а если и буду, то не здесь, потому что иначе я не доберусь до главной темы этого повествования: как я сделал деньги.
На седьмой месяц моей парижской жизни произошел удачный случай, удвоивший мой доход. Вот как это было. День начинал клониться к вечеру, а у меня в квартире лежала русская дама, приходившаяся какой-то там родственницей царю. Это была хрупкая, белокожая, маленькая килька, довольно холодная и безразличная, и мне пришлось изрядно поработать, чтобы поднять давление пара в ее котлах. Такое безразличие только придает мне еще большую решимость, и я точно скажу вам, что в конечном итоге она была крепко прожарена.
А потом я лежал на диване и остужал себя бокалом шампанского. Русская неспешно одевалась, расхаживая по комнате и безразлично разглядывая обстановку.
— Что в этом пузырьке? — спросила она. — Какие-то красные таблетки.
— Не твое дело, — ответил я.
— Когда я увижу тебя снова?
— Никогда, — сказал я. — Я же говорил тебе про свое правило.
— Ты очень гадкий, — сказала она, надув губы. — Скажи мне, что это за пилюли, или я тоже стану гадкой. Я выкину их в окошко.
Она взяла бутылочку, содержавшую пятьсот драгоценных пилюль, изготовленных как раз этим утром, и открыла окно.
— Не надо, — сказал я.
— Тогда скажи мне.
— Это бодрящее средство для мужчин, — сказал я. — Они поднимают тонус, вот и все.
— А почему не для женщин?
— Они только для мужчин.
— А вот я попробую, — сказала она, открутила крышечку, закинула одну таблетку себе в рот, запила ее шампанским и продолжила одеваться.
Она полностью оделась и встала перед зеркалом, прилаживая шляпку, но вдруг неожиданно замерла. А затем медленно повернулась ко мне. Я все так же лежал и пил шампанское, но последние минуты глядел на нее с некоторой дрожью.
Она с полминуты оставалась неподвижной, глядя на меня холодными опасными глазами. Вдруг — вскинула руки к горлу и разорвала пополам свое шелковое платье. А затем в два взмаха разорвала белье. Швырнула шляпку в дальний угол, низко пригнулась и двинулась вперед. Она тихо кралась ко мне через комнату, как тигрица, ловящая антилопу.
— В чем дело? — спросил я.
Но я и без ответа знал, в чем дело. Прошло ровно девять минут, и пилюля начала действовать.
— Успокойся, — сказал я.
Она продолжала красться.
— Уйди, — сказал я.
Но она продолжала красться.
Затем она прыгнула, но я не увидел прыжка, а только смутное мелькание ног и рук, ртов, ладоней и пальцев. Она совершенно взбесилась, она ошалела от похоти. Я убрал паруса и лег в дрейф, пытаясь переждать бурю. Но это ее ничуть не успокоило, она стала швырять меня с места на место, неразборчиво при этом хрюкая. Мне это как-то не понравилось. С меня было достаточно. Я решил, что с этим нужно кончать, но скрутить ее было не так то просто. В конце концов я завел ей руки за спину, отнес ее, несмотря на крики и брыканье, в ванную и сунул под холодный душ. Она пыталась меня укусить, но я ударил ее локтем в подбородок. Я держал ее под душем не меньше двадцати минут, и все это время она ругалась по-русски.
— Хватит? — спросил я в конце концов; она едва не захлебнулась и насквозь промерзла.
— Я хочу тебя! — выпалила она, ни на секунду не задумавшись.
— Нет, — сказал я. — Я буду держать тебя под душем, пока ты не остынешь.
В конце концов она сдалась, и я ее отпустил. Бедная девочка стучала зубами от холода и являла собою жалкое зрелище. Я взял полотенце и крепко ее растер, а затем налил стакан бренди.
— Это все та красная пилюля, — сказала она.
— Я знаю, что это она.
— Мне нужна горстка таких пилюль, я возьму их домой.
— Эти пилюли слишком сильны для дам, — сказал я. — Я сделаю тебе такие, которые будут как раз.
— Прямо сейчас и сделаешь?
— Нет. Приходи завтра, и все будет готово.
Так как ее платье безнадежно погибло, я завернул ее в свое пальто и отвез к ней домой на «де-дионе». Правду говоря, она мне сослужила хорошую службу: на опыте показала, что мои пилюли так же действуют на женщин, как и на мужчин. А может быть, даже лучше. Я тут же начал готовить дамские пилюли. Я делал их в половину силы мужских пилюль и сразу, в надежде на широкий сбыт, заготовил сотню штук. Но тут оказалось, что рынок для них еще более широк, чем я думал. Когда эта русская дама пришла ко мне на следующий день, она захотела получить пятьсот штук и сейчас же.
— Но они же стоят по двести пятьдесят франков за штуку.
— Меня это ничуть не волнует. Их хотят все наши девочки. Я рассказала им, что было со мною вчера, и все они тут же захотели попробовать.
— Я дам тебе сотню, но не больше. Остальные позднее. У тебя есть деньги?
— Конечно есть.
— Ты позволишь мне сделать одно предложение?
— Какое?
— Боюсь, если дама принимает такую пилюлю одна, она может показаться неподобающе агрессивной. Мужчинам это не нравится. Во всяком случае, мне это вчера не понравилось.
— И что же ты предлагаешь?
— Дама, которая решила принять такую пилюлю, должна убедить своего кавалера сделать то же самое. И точно в тот же самый момент времени, тогда они будут на равных.
— Это звучит вполне осмысленно, — сказала она, подумав.
Это не только звучало осмысленно, это должно было удвоить продажи.
— Только кавалер, — продолжил я, — должен принять бóльшую пилюлю. Мужскую пилюлю. Мужчины крупнее, им нужна большая доза.
— В том, конечно, случае, — по ее лицу скользнула улыбка, — если партнер мужчина.
— Это уж как тебе хочется.
— Ну хорошо, — сказала она, пожав плечами, — дай мне тогда еще и сотню этих мужских пилюль.
Ну и порезвятся же сегодня в парижских будуарах, подумал я. Если мужчина принимал пилюлю, дело шло уже достаточно бодро, но одна только мысль, что выйдет, если оба партнера примут это зелье, вызывала у меня содрогание.
Успех был потрясающий. Продажи удвоились. Затем утроились. Когда закончился мой парижский год, у меня было в банке около двух миллионов франков! То есть сто тысяч фунтов. Мне еще не было восемнадцати, а я уже был богат. Но богат недостаточно. Мой парижский год ясно показал мне тот путь, которым я буду следовать в жизни. Я был сибаритом. Я хотел вести жизнь, полную роскоши и праздности. Нет, я никогда не соскучусь, это не в моем стиле. Но я и не насытюсь до конца, если роскошь не будет предельно роскошной, а праздность — безбрежной. Ста тысяч фунтов для этого явно не хватит, я нуждался в большем. Мне нужен был по крайней мере миллион фунтов, и я чувствовал, что обязательно найду способ заработать такие деньги. Начал я совсем неплохо.
