Михаил Мишин - 224 избранные страницы
Питиримов остался один.
Оглядываясь, чтоб не увидел никто из знакомых, Сергей Антонович пошел в заводскую библиотеку и попросил том Большой Советской Энциклопедии на букву «Д».
– «Дрозофила», – читал он. – «Дройзен», «Дромедар»…
Дрокусов в энциклопедии не оказалось.
– А другой энциклопедии у вас нету? – спросил Питиримов.
– Что вы имеете в виду? – строго посмотрела библиотекарша. – Есть Малая, есть словари, есть справочники по различным областям знания. Что вас конкретно интересует?
– Да нет, – сказал Питиримов. – Я так, вообще…
«"По различным областям"! – передразнил он про себя эту бабу. – Доктора, так их, академики…»
Он отдал том на букву «Д» и ушел.
В воскресенье Питиримов смотрел «Клуб кинопутешественников». На экране мелькали дворцы и хижины какой-то страны контрастов, мягкий голос за кадром рассказывал про латифундии и олигархии. Было такое ощущение, что вот-вот скажут и насчет дрокусов. Но ничего не сказали.
Назавтра Питиримов не пошел на работу. Письмо в газету с требованием, чтоб по вопросу дрокусов были приняты все меры, он запечатал в конверт и написал обратный адрес: «До востребования».
Ответ пришел быстро. Какой-то хмырь отписал «уважаемому Сергею Антоновичу», что дрокусов в природе не существует, равно как вечного двигателя и философского камня, и посоветовал Питиримову направить свои силы на решение практических задач, стоящих перед народным хозяйством.
«Камни-то тут при чем? – в сердцах подумал Питиримов. – Не знает, так уж молчал бы лучше…»
Сергей Антонович все еще стоял у окна и размышлял, когда в комнату вернулась Антонина Ивановна.
– Прибьет он ее когда-нибудь, – сказала она. – Сам-то хлипкий, а ручищи – будь здоров, как грабли. Слышишь, ты?
– Мгм, – сказал Сергей Антонович.
– Чего ты все мычишь-то? – грозно спросила Антонина Ивановна. – Язык проглотил, что ли?
– Отстань, Тося, – кротко сказал Сергей Антонович. – Я тебя не трогаю.
– «Не трогаю»! – закричала Антонина Ивановна. – Я б тебе тронула! Чего ты все дни ходишь как мешком ударенный? На складе, что ль, чего?
– Ничего, – пробормотал Сергей Антонович. – Сказал – отстань.
Антонина Ивановна уперла руки в бока, набрала полную грудь воздуха, но, взглянув на выражение лица Питиримова, не взорвалась, а растерянно спросила:
– Ты чего, Сереня, а? – И заплакала.
– Ну, завыла, – нежно сказал Сергей Антонович. – Чего ревешь-то?
Он придумал, что делать дальше.
Он взял лист бумаги, ручку, сел за стол и, посопев, стал писать: «Мы, жильцы квартиры №18, как и жильцы всей лестницы нашего дома, осуждаем маневры против дрокусов, которые…»
У Антонины Ивановны, которая прочитала из-за спины Питиримова слово «маневры», от ужаса высохли слезы.
Сергей Антонович завершил письмо восклицательным знаком и пошел по квартирам собирать подписи. В целом жильцы подписывали охотно. Правда, в девятой квартире потребовали, чтоб Питиримов написал еще и про хулиганов, которые на стенках пишут, а бабушка из двадцать второй квартиры хотя и поставила закорючку, но при этом хотела непременно дать Питиримову три рубля – должно быть, приняла его за водопроводчика. Обойдя весь дом, Сергей Антонович вернулся и велел Антонине и Вове тоже поставить подписи.
– Сереня, – осторожно спросила Антонина Ивановна, – а куда ты эту бумагу направишь?
Сергей Антонович помрачнел. Это ему и самому было пока не очень ясно.
– Найдем! – сказал он сурово. – Отыщем управу. Пусть не думают. Ты вот сходи-ка, пусть Клава с Колькой тоже подпишут.
– Нету их, – сказала Антонина Ивановна. – Пока ты ходил, милиция его забрала. А она в поликлинику пошла… Гад такой! Хоть бы посадили!
– Гад! – подтвердил Сергей Антонович. – Тут каждая подпись на счету…
В этот вечер за стенкой было как никогда тихо. Никто не мешал Сергею Антоновичу размышлять о гологвайских делах и думать, что же еще можно сделать для дрокусов, которым срочно требовалась помощь.
1980
Везучая
Подумать только! Они его осуждают! Говорят, как он мог с тобой так поступить? Как ты могла быть такой дурой?
Сами они дураки! Они дураки, а он – умница. Я сразу, как мы познакомились, поняла, какой он способный: и читал, и писал, и расписывался. Но со мной он не расписался. Он сказал, что расписка любви не заменяет. И правильно! Что, нет, что ли? А меня он всегда любил. И все делал, что я ни попрошу. Я ему говорю:
– Леша! Иди учиться!
Ну, он и пошел. Только, конечно, условие поставил, что тогда с работы уйдет. Ну и правильно! Его в вечерней школе всем в пример ставили, как он хорошо работу с учебой совмещает. А после школы он дальше пошел, в институт. Потому что его к знаниям уже сильно тянуло, а работать он уже не хотел. И правильно! Что ж он, двужильный, что ли? И потом, я же сверхурочно взяла, неужели ж нам не хватало? Всегда нам хватало, особенно на него.
А после института пришел и диплом показывает. Я говорю:
– Леша! А я тебе за это костюм купила. Он надел, ему так хорошо! Прямо жених! Он говорит:
– Знаешь, по-моему, все-таки пора уже иметь нормальную семью. Я говорю:
– Лешенька! Я этого давно жду! Он говорит:
– Вот и чудесно, завтра я тебя с ней и познакомлю.
Ну, я так обрадовалась… Потому что она такая начитанная, на рояле играет… А на свадьбе-то он меня сразу не узнал, потому что я на каблуках была. А потом узнал, говорит:
– Знаешь, тебе тоже пора… В жизни надо вовремя определяться!
Как он это сказал, у меня на него прямо глаза открылись: как он все правильно понимает! Действительно, думаю, пора!
И мне тут как раз очень Жора помог. Прямо очень. Потому что он, наоборот, мне сказал, что любовь без расписки – это не любовь. И тут же расписался. И не только расписался, но и прописался. И правильно. Мне ведь как раз квартиру дали. Вот он меня так сильно и полюбил. Полюбил и прописался, чтоб найти в моей квартире счастье, а его самого чтоб не нашли. Потому что его уже искали – за то, что он алименты не платит той жене, которая была до меня. Той, что была до нее, он платил потому, что на той он женился по любви, а на этой потому, что уже ничего нельзя было сделать.
А все должно быть только по любви. И мы с Жорой все полюбовно решили и расстались полюбовно. В смысле, что квартиру я ему всю оставила. А как же? К нему ведь как раз родственники приехали, чтоб его убить. Потому что это не его родственники, а той жены, которой он не платил. А где же им всем жить? Они ведь Жоре и детей в подарок привезли, про которых он еще не знал.
А я к маме переехала. У нее на двоих – в самый раз. Девять соток и туалет рядом. Выйдешь через двор – и две остановки трамваем.
Вот в трамвае я как раз с Николаем и познакомилась. Мы с ним рядом сидели. Вернее, это я сидела. Он-то лежал. А тут контроль.
– Это, – говорят, – ваш? Я говорю:
– А что?
– Если, – говорят, – ваш, пусть дышит в сторону и билет покажет!
– А если, – говорю, – не мой? Они говорят:
– Тогда мы его заберем, потому что остальные тоже отказываются. Я говорю:
– Вы так и будете везде забирать что плохо лежит?
Ну, тут шум, крик, женщины заругались – те, которые еще не замужем, с теми, которые уже…
Ну, я Николая на себе с поля боя вынесла, из общежития выписала и к маме прописала.
Прописала и стала его ждать. Потому что его все-таки забрали. Потому что он, оказывается, давно на доске висел: «Они мешают нам жить». Вот его на время и увезли, чтоб не мешал.
Он уехал, а зато Леша приехал. Вернее, пришел. Даже прибежал. Потому что его жена, которая на рояле, выгнала. Потому что он на Шуберта сказал, что это Шопен. И она его выгнала, и он ко мне прибежал, сказать, что все это из-за меня. Я говорю:
– Лешенька, не волнуйся.
И к ней побежала. И ей объяснила, что это все из-за меня, потому что, конечно, мне надо было его музыке учить, а я не учила и вообще на него не так влияла. Ну, они между собой и помирились. Между собой помирились, а со мной поссорились. Ну и правильно, сама виновата…
А тут как раз Николай вернулся, там из него сделали другого человека. Он теперь с сомнительными дружками не водится, а только с такими, у кого никаких сомнений. Вот он мне и говорит:
– А тебе уже пора как-то определяться. Жизнь, – говорит, – надо прожить, чтоб не было мучительно больно!
Ой, как он так сказал, я прямо обалдела. Потому что я и сама всегда так думала, только сказать не могла. А вот Коля сказал! Прямо хоть в какую книжку вставляй!
Я ему хотела сказать, как я ему благодарна, но не успела, потому что он от меня ушел вперед, туда, где ему квартиру дали.
А у мамы на его месте теперь дети живут, но не его, а Жорины. Которые отовсюду понаехали, чтоб Жора им помог в жизни. А как он им поможет, когда он тут теперь не живет? Он отсюда переехал, где климат лучше и детей меньше: там от этого какой-то корень растет…
А перед отъездом меня встретил, говорит:
