Джером Джером - Ангел, автор и другие
«Да разве мы бываем или можем быть такими? Ни таких цветущих лиц, ни таких огромных глаз, ни таких розовых бутончиков на месте рта у нас нет; ни у одной настоящей, живой женщины не увидишь и таких крохотных ручек и ножек. А как костюмы нарисованы! Разве юбки когда-нибудь сидят на нас так, точно приклеенные? А талии! Разве можно существовать с такими осиными талиями?»
Действительно, природа, создающая женщину, не достигает идеала художников. Молодой человек знакомится с женской красотой по открыткам, по раскрашенным альманахам, раздаваемым к Рождеству местными колониальными торговцами, по объявлениям о мыле и т. п., а потом на реальных девиц и смотреть не хочет, как бы они ни были милы и дельны. Таким образом и возникает для девушки горькая необходимость, вместо замужества, браться за стенографию или за работу на пишущей машине. И это все благодаря фантазии художников.
Мистер Анстей поведал нам, как один молодой парикмахер влюбился в свою восковую модель. Он стал мечтать о том, что вот-вот к нему явится несуществующий живой оригинал этой модели: девушка с таким же прелестным личиком и с такой же приветливой улыбкой. Ни одна из знакомых ему девушек не выдерживала даже поверхностного сравнения с его восковой красавицей. Если я не ошибаюсь, этот парикмахер так и умер холостяком, постоянно мечтая о куклоподобной красавице, которой не нашел в действительности.
Хорошо, что художники никогда не рисуют нас такими совершенствами, как женщин. Что бы тогда было, если бы на всех открытках, во всех иллюстрированных журналах и объявлениях рисовались одни молодые красавцы? Ведь это, пожалуй, кончилось бы тем, что все мы, реальные мужчины, были бы обречены до самой смерти готовить сами себе кушанье и выполнять всю домашнюю работу.
Новеллисты и драматурги и так уж порядочно навредили нам. Создаваемые ими молодые люди объясняются в любви с таким красноречием и с такою силою изображения, словно они подготовлялись к этому целыми годами. Что же должна подумать юная читательница повестей и посетительница театров, когда ей начнет объясняться в любви реальный молодой человек? Он не называет ее ни ангелом, ни богиней, не сравнивает ни с какой классической героиней; разве только в возбуждении бессознательно намекнет, что она его «сивая уточка», «белая маргариточка», «трудолюбивая пчелка» или что-нибудь в этом роде. Но ведь это совсем не то, что произносится героями повести или драмы. Эти герои во время любовных объяснений для своих живописных сравнений обыкновенно исчерпывают всю ботанику, астрологию и зоологию, не говоря уже об истории и мифологии. Что же касается «героини», то у нее, в конце концов, должно возникнуть такое представление о себе, что она является в некотором роде южнокенсингтонским музеем. Но этого не принимает во внимание обыкновенная девушка, слушающая любовный лепет обыкновенного молодого человека. В результате — разочарование и разбитая жизнь.
Бедная Анджелина непременно должна быть недовольна реальным Эдвином. Мне кажется, что искусство и выдумка еще более отягчают нам жизнь. Вид с вершины горы не так привлекателен, каким он представляется на почтовых открытках. Краски даже театрального представления бледнеют перед колоритностью пестрого объявления. Полли Поркинс не хуже других живых девиц, но разве она может пойти в сравнение с обольстительной красавицей, глядящей на вас со страниц альманаха! Бедный милый Джон очень недурен и любит нас, судя по его смущенному, застенчивому лепету, но как же можем мы ответить ему взаимностью, когда у нас перед глазами витает образ демонически прекрасного, ловкого, пылкого, красноречивого и увлекательного театрального героя.
Своими грезами артист заставляет реальную жизнь казаться еще более бесцветной и тусклой, чем она есть.
VII
Дикари первобытные и дикари современные
Недостаток нашей цивилизации состоит главным образом в том, что мы часто не знаем, чем заняться. В каменном веке было, наверное, не так; смело можно предположить, что тогда люди постоянно были заняты по горло. Несмотря на все свое умственное невежество, они отличались такою кипучею деятельностью, о какой в наше культурное время мы и понятия не имеем. Не успеют они спуститься с вершины кокосового дерева, с которого собирали исполинские орехи, как, глядишь, уже швыряются камнями, поссорившись во время дележки плодов. Так как обе стороны обладали такими крепкими головами, которые не могли быть сразу проломлены, то «каменная» аргументация всегда должна была быть очень «сильною» и продолжительною.
Когда политический деятель той отдаленной эпохи хвалился тем, что «победил» своего противника, это означало, что он в прямом смысле ухитрился размозжить ему череп; а это было делом не легким. Когда говорилось, что какой-нибудь выдающийся член того первобытного общества «устранил» своего оппонента, то никто из родных и друзей последнего более уже не интересовался им, потому что все знали: он устранен реально, а не иносказательно. Когда приверженцы какого-нибудь мощного обитателя пещер замечали, что он «метет пол своим соперником», это не значило, что он победил своего соперника ораторским искусством, в присутствии двух десятков друзей и репортера, но должно было пониматься так, как оно действительно происходило, то есть что мистер такой-то схватил мистера такого-то за ноги и поволок его по камням вокруг своего обиталища, оставляя мокрые следы…
Быть может, пещерный житель находил нужным переселиться в другое место, когда находил, что количество орехов и плодов вокруг его пещеры начинает убывать. Он убеждал в необходимости переселения и своих соседей; но между ними, наверное, находились и такие, которые восставали против этого проекта, и таким образом возникал спор, возбуждались прения «за» и «против». Разгоревшиеся политические страсти успокаивались лишь тогда, когда одна из спорящих сторон в буквальном смысле «оставалась на месте». «Работы» при этом, разумеется, было немало, и время проходило незаметно.
Теперь не то. Цивилизация внесла в общество элемент, которому нечего делать, и он поневоле предается разного рода забавам и играм. Животные тоже любят забавляться и играть, пока они молоды, а человек готов заниматься этим всю жизнь; он — единственное животное, которое скачет, прыгает и вертится и по достижении своей зрелости. Если бы какой-нибудь почтенный бородатый козел начал подпрыгивать кверху и вообще вести себя так, как вел в то время, когда еще был козленком, то мы подумали бы, что он взбесился. Между тем мы сбегаемся целыми толпами, чтобы полюбоваться, как пожилые дамы и почтенные джентльмены прыгают вслед за шаром или мячиком, рвутся за ним, выпучив глаза, сшибают друг друга с ног, перескакивают друг через друга, кричат, пыхтят, визжат, — и за все эти ребяческие проделки мы вознаграждаем их аплодисментами.
Представьте себе один из отдаленных миров, рассматривающий нас в зрительную трубу с сильно увеличивающими стеклами, как мы рассматриваем муравьев. Наверное, наши способы развлечений сильно поразили бы этого наблюдателя. Наши палки и шары, наверное, вызвали бы в нем целый ряд научных умозаключений.
«Что бы такое это значило? — рассуждал бы он. — Почему все эти обитатели земли (ради краткости буду называть их людьми) так яростно колотят шары? После целого ряда тщательных наблюдений и глубокомысленных заключений наблюдатель с неподвижной звезды, в конце концов, должен был прийти к такому выводу, что шары — самые злейшие враги людей, и что, судя по тому, что творится на наших площадках для игры в крикет, лаун-теннис и гольф, часть людей взяла на себя тяжелую обязанность вести неустанную борьбу с этим врагом, чтобы избавить от него остальную часть».
«Очевидно, — написал бы он в своем научном отчете, — такая трудная обязанность могла быть возложена этими копошащимися там двуногими существами только на особо приспособленную, сильную, мощную, проворную и храбрую разновидность своей породы».
«Эту разновидность, — продолжал бы он далее, — очевидно, только для такой цели воспитывают и содержат. Насколько я мог заметить, она ничем больше не занимается. Вся ее жизненная задача состоит в том, чтобы бегать по всей планете и отыскивать врагов, то есть шары. Как только эти люди заметят где-нибудь шар, они сей же час принимаются уничтожать его. Но живучесть этих шаров прямо изумительная. Есть вид красноватого шара средней величины, на уничтожение которого приходится затрачивать не менее трех дней. Когда где-нибудь открывается экземпляр этого вида, то для уничтожения его созываются со всех сторон особо тренированные чемпионы, которые и являются, горя усердием и жаждою битвы, и эта битва происходит непременно в присутствии огромной толпы зрителей. Число этих чемпионов, по неизвестным пока мне причинам, ограничено двадцатью двумя. Каждый из них вооружается большим куском дерева, которым и старается ударить изо всех сил катящийся по земле или летящий по воздуху шар. Когда же совершенно изнеможенный борец не в состоянии больше действовать, он складывает свое оружие и удаляется в шатер, где его силы, очевидно, восстанавливаются обильным приемом какого-то специфического снадобья.