Александр Коммари - Русский, красный, человек опасный.
– Почему опять я! Почему чуть что – сразу Дерипаска! Сколько же можно!
Полковник, финка и капитан Лупекин вышли во двор, обошли здание Центра.
– А тут у нас своя пасека, – с гордостью сказал Лупекин. – Между прочим, лучший мед в Московской области. А вот и пасечник.
Он показал на крепкого энергичного старичка в кепке, который деловито ходил между ульями с каким-то пульверизатором.
– Юрий Михайлович, наша гордость. Человек пожилой, мы уж его политучебой не мучаем, пусть с пчелками возится. По вечерам ему друг помогает, гражданин Ющенко, Виктор Андреевич. Он пчел красивым словом называет: бджоли. И эти бджоли так его любят – даже не кусают никогда. Правда, его и фашист в лицо бы не укусил – пожалел бы… Ну так вот, у них такой славный тандем получился – наверное, когда закончат курс политической коррекции, будут дальше вместе работать. На коллективной пасеке. Потому как хохол с москалем…
Полковник грозно посмотрел на капитана, тот скороговоркой закончил:
– … русский с украинцем братья вовек.
– Вы не смотрите, что наш капитан простым кажется, – сказал несколько виновато полковник финке. – Он у нас орел. Во время штурма Кремля лично подбил из ПТУРС танк, из которого террористы из ФСБ вели шквальный огонь по наступавшим порядкам Советской армии. А теперь вот охраняет этих оглоедов.
В столовой было пусто, все трое сели за один из столиков. Финка заполняла какие-то свои анкеты и бланки, задавала технические вопросы капитану и полковнику. На кухне вдруг что-то звенело, потом донесся красивый мужской голос, который пел что-то не по-русски. Полковник удивленно поднял брови, посмотрел на Лупекина.
– Михал Николаич сегодня на кухне командует, – почти ласково сказал капитан Лупекин. – Не повар, а просто загляденье. Жена у меня так не готовит. Контингент по три добавки берет в обед, когда смена Саакашвили.
Финка с камерой в руках и диктуя что-то в прикрепленный на воротнике микрофон, снимала двухярусные кровати в казарме, потом душевые кабинки и даже туалеты.
– А можно поговорить с Дмитрием Анатольевичем, последним президентом бывшей Российской Федерации? Он же в вашем Центре?
Полковник вопросительно взглянул на капитана. Тот пожал плечами:
– Вряд ли он согласится.
Финка сразу насторожилась:
– А почему он откажется?
– У него боязнь людей. Сидит целыми днями в Ленинской комнате или в библиотеке. Понимаете, его ведь тогда очень сильно били. Он в женском платье своей жены пытался удрать из Кремля – а его какая-то уборщица узнала. Ну и били его долго. Почти убили – три ребра сломали, глаз почти выбили, почки отбили. Его патруль Советской Армии еле спас. Потом лечили долго. Сейчас он более или менее поправился – но людей боится. Если с кем встречаться – показания там перед следователями из Госкомиссии по расследованию – его психолог сначала готовит. Он и спит в библиотеке. Матрас там у него. Только Deep Purple слушает – одна радость у человека в жизни осталась. Тогда он даже улыбается.
– А Владимира Владимировича так и не нашли? – почему-то спросила финка.
– Нет, – за Лупекина ответил полковник. – Да и что там искать – бомба повышенной мощности. От собачки хвост нашли – только тогда и поняли, кто в том бункере сидел.
Финка закончила свои дела.
Все трое шли к машине.
– И все-таки это не дело, – сказала она.
– Что не дело? – спросил полковник.
– Все. Вот это. Лагерь, вышки, колючая проволока, охранники с автоматами. Вы, коммунисты, как это говорится по-русски, наступаете на одни и те же грабли, второй раз. Снова лагеря.
Наверное с минуту, если не две, оба офицера смотрели на финку недоуменно. Первым ее понял полковник, судя по его посветлевшему лицу:
– Я понял, капитан. Наша финская гостья думает, что мы в Центре ограничиваем свободу корректируемых. Госпожа Лаппалайнен, тут все наоборот, вообще-то. Расскажи, Лупекин, как было в прошлом месяце.
Капитан тоже понял.
– По телевизору читали очередные материалы Госкомиссии по расследованию событий на территории СССР во время правления криминально-буржуазных режимов – и каждый вечер около Центра собирались тысячи людей – с камнями, дубинами, палками, даже с оружием. Охрана по несколько раз в день открывала огонь в воздух – чтобы удержать толпу.
Полковник подхватил на полуслове:
– А ЦПК № 4 в Колпино, Ленинградская область, был взят штурмом. Не ушел никто из реабилитируемых. А гражданку Собчак, Ксению Анатольевну, утопили в уличном нужнике – и написали на нем – кровью и дерьмом: "Дом-2. RIP".
Капитан Лупекин продолжил:
– Если бы мы их не охраняли – им бы не жить. Разорвал бы народ. Каждый день новые факты про них всплывают – измена, коррупция, заказные убийства, педофилия, наркотрафик. Когда гражданка Хакамада закончила весной курс политической коррекции, ей пришлось пластическую операцию делать. Сейчас в Хабаровске медсестрой работает в детском доме. Детишки, говорят, ее страшно любят.
Все трое пошли к микроавтобусу.
И тут Лупекин сказал вполголоса полковнику, чтобы не слышала финка, и при этом совсем не по уставному:
– Игорь Петрович, сколько мне тут еще гнить с этими уродами, а? Сил уже моих нет, Игорь Петрович. Давеча Прохоров этот, из миллиардеров, прямо на политзанятиях мастурбировать начал. Дашка приехала им лекцию читать о международном положении – так этот засранец прямо во время лекции свою елду достал. В карцере сейчас сидит. Я, говорит, без баб не могу и вообще себя не контролирую. А ведь мы ему персонально в компот бром столовыми ложками кладем. Устал я от уродов этих, товарищ полковник. Мне бы в часть нашу, вон ребята во Львове бандитов давят, а я тут сижу. Я уже сто рапортов в ЦК написал – а они одно: работай, Лупекин, ты офицер и коммунист!
Полковник сочувственно посмотрел на капитана, вздохнул.
– Ладно, капитан. Попробую замолвить за тебя словечко. Но пока работай. Есть такое слово – надо.
Самый обычный день.
За окном шли цепочкой пришельцы в красных валенках. Каждый держал в щупальце новенькую лопату. Сзади шел скучающий участковый. "Идут самозакапываться", догадался я. Площадка была совсем рядом, за черной пирамидой, стоявшей возле автостоянки.
Зазвонил телефонец.
– Алло?
– Саня? Это Серега.
– Привет!
– Привет! Слушай, она опять вернулась.
В голосе было отчаяние. Серега еще неделю назад запустил к звездам свою супругу, с которой прожил 15 лет, но та не набрала третью космическую скорость, чтобы покинуть Солнечную систему и поэтому каждый день к нему возвращалась. Вернувшись, она начинала скандалить, бить посуду, выкидывала в окно телевизор – так что Серега уже третий день пользовался разовой пластиковой посудой и не мог смотреть свой любимый футбол.
Серега мой лучший друг. Мы вместе служили в армии, прошли от первого до последнего дня всю войну за независимость Междуречья – и если у него случались неприятности – даже такие мелкие – он первым делом звонил мне. Сам я предпочитаю свои неприятности переживать один – я в таких случаях просто прыгаю с крыши нашего многоэтажного дома – но люди разные, каждый справляется с неприятностями по своему, а нас так много связывало, что я на него не обижаюсь, а терпеливо слушаю, пока он не выговорится.
– А что вообще хорошего? – спросил я, когда он иссяк.
– Хорошего… Завтра перерождаться. Повестка пришла. Из конторы. – Серега уныло вздохнул.
Все-таки внутри человека живет какой-то гад – потому что первой моей мыслью было, что мне еще до перерождения полгода. И только во вторую очередь – сочувствие к другу.
– И чего?
– Ничего. Сейчас пойду мочу и кал сдавать.
– Да, Серж, беда не приходит одна
.
– Нескладно все получается в последнее время. Светка со своими возвращениями, перерождение это…
– Попроси отсрочку, а? Они дают иногда – по особым обстоятельствам – ну, там если на небе вторая Луна. Или что-то еще такое.
– А сейчас что, вторая? – с надеждой спросил Серега.
– Да вроде бы нет, – признался я.
Серега замолчал. В наступившей тишине было слышно, как в трубке играет марш Радецкого. Тут ко мне в голову пришла хорошая идея – наверное, так я хотел оправдаться перед самим собой за то смутное радостное и эгоистичное чувство, посетившее меня, когда я узнал, что Сереге пришла повестка.
– А молока не хочешь попить? Сдашь анализы – и ко мне. Приходи, а? Я купил два литра. Эстонского, между прочим. В бумажных пакетах.
– Эстонского? – в голосе Сереги появился интерес к жизни. – Пакеты красные или синие?
– Красные, красные. Что я – гермафродит, в синих брать?
– А черт тебя знает, Саня, сейчас ни в чем нельзя быть уверенным. Я вчера по "Маяку" слышал…
– Не стоит,- сразу сказал я.
– Что?
– Ты это, давай ты ко мне приходи, тогда и поговорим. Договорились?
– Ага, – сказал Серега. – Приду. Жди.
