Эрнст МУЛДАШЕВ - Матрица жизни на Земле. Том 4
— Хрк, — издало мое горло.
Я закусил коркой черного хлеба.
До меня дошло, что высокоинтеллектуальные вещи, как говорится, сегодня «не проходят». Мысли потянуло на что-то более легкое и примитивное. И тут я вспомнил наш первый визит в Америку.
История о шести стаканах виски и 48 презервативах
Еще во времена Советского Союза, по-моему, в 1990 году, мы впервые, целой делегацией, поехали в Соединенные Штаты Америки. О, как хотелось тогда там побывать! Как хотелось доказать американцам, что мы — представители главной конкурирующей сверхдержавы — тоже чего-то стоим, даже несмотря на то, что у нас в магазинах, как говорится, шаром покати! О, как волнительно было встретиться с нашими главными соперниками в мире!
В самолете, который нес нас в Америку, я сидел с высоко поднятой головой. Когда нам принесли вполне приличную еду, да еще и предложили на выбор горячее трех видов, я гордо отказался, изображая из себя… перед нашими стюардессами… беспредельно сытого человека.
Мы долетели. Чередой замелькали американские города: Нью-Йорк (где я сумел съездить на Брайтон-Бич в поисках тогда любимой мною певицы Любы Успенской), Атланта (где я впервые пыжился читать лекции на английском), Даллас (где я впервые поцеловал руку негритянки) и, наконец, мы приехали в Лос-Анджелес.
В Лос-Анджелесе нас встречала какая-то крупная фирма, которая по случаю приезда советской делегации устроила вечернику. Часа три мы все ходили со стаканами виски в руках, всем своим видом показывая, что нам совсем не хочется опрокинуть эту (в общем-то мизерную) дозу залпом, а хочется все время это ужасное бурбонское виски… смаковать, боясь нечаянно отхлебнуть больше положенного. Да и в душе негодовать по поводу того, что… если у тебя мало виски в стакане останется, то все подумают, что ты «дорвался до халявы».
Короче говоря, надоело это хождение с недопитым стаканом виски в руках. Да и… извините, жрать хотелось. «Русский салат Оливье»… перед глазами так и мерещился.
Наконец, нас усадили за стол. Еды за столом было немного, но мы смекнули, что если все порции доедать до конца, то можно и наесться… если с хлебом. А хлеба (белого!) было предостаточно.
Во главе длинного стола посадили самого главного американца польского происхождения (то ли Подколодный, то ли Подзаборный, не помню точно), а напротив, с другой стороны стола, предложили сесть мне. Но я увернулся и посадил на это место Натана Евсеевича Сельского — моего первого заместителя (еврейского происхождения). Справа от него сел Рафик Талгатович Нигматуллин (мой заместитель по науке, татарин), а слева сел я. И вся эта многонациональная братия одинаково вожделенно поглядывала на еду, от которой жутко пахло чесноком.
Добавлю еще, что справа от Рафика Талгатовича Нигматуллина села американка. Блеклая такая, невзрачная. Молодой старостью от нее веяло.
— Жрать-то сразу неудобно как-то… — вполголоса по-русски проговорил Рафик Талгатович Нигматуллин.
Вдруг Натан Евсеевич Сельский встал и зычно, по-русски, сказал:
— Эрнст, переводи! Я хочу показать, как пьют русские!
Я перевел. Все оживились и кто-то даже, отщипнув от лежащей напротив булочки кусочек, быстро его проглотил.
— Рафик, наливай! — скомандовал Натан. — Виски… как его там…
— Бурбонское.
— Его наливай.
— Куда?
— В стакан. Полный наливай!
— Натан! Ты же охренеешь от этой дозы! — округлил глаза Рафик.
— Наливай, говорю! До краев наливай! За Родину… сам понимаешь!
Рафик Талгатович Нигматуллин налил полный стакан бурбонского виски.
— Полнее лей, Рафик! — добавил Натан. Рафик долил.
— Леди и джентльмены… Эрнст, переводи… — сказал Натан, встав. — Я хочу показать, как пьют русские.
— The way Russians can drink! — торжественно перевел я, тоже встав. Все уставились на Натана.
Натан гордо поднял голову и, издав звук «Ху», четырьмя глотками выпил полный стакан виски.
— Х-р-р, — прокряхтел Натан. — Эрнст, переводи — после первой не закусываю!
— After the first one — nosnack! — перевел я.
Американцы зашумели. Было видно, что под шумок многие из них оторвали по кусочку белого хлеба и незаметно сунули его в рот.
Но главный американец (то ли Подколодный, то ли Подзаборный), тоже вскинул голову и важно сказал:
— А я хочу показать, как пьют американцы! Налейте мне!
Ему, как и Натану, налили полный стакан виски. Даже сверху полилось.
Он (то ли Подколодный, то ли Подзаборный) встал и тоже в четыре глотка выпил стакан виски, после чего прохрипел:
— Х-р-р, после первой тоже… х-р-р… не закусываю. Американец, когда пьет — не ест!
Натан Евсеевич Сельский твердым взглядом посмотрел на Рафика Талгатовича Нигматуллина и тихо, почти шепотом, проговорил:
— Лей еще, Рафик!
— Сколько?
— Полную лей, б…! За Родину, сам понимаешь, пью! Рафик чуть-чуть не долил.
— Лей больше! Лей больше! — закричали американцы.
— Чо они говорят? — спросил меня Натан.
— Долить надо, говорят.
— Лей с верхом, Рафик! — твердо сказал Натан.
Натан встал, взял стакан, расплескивая виски, и снова, смачно выдохнув, выпил.
— Не помню точно. Х-р-р, — вырвалось из горла Натана.
— О-ох! — восторженно пронеслось в зале. Натан понюхал рукав, и причмокнув, сказал:
— Эрнст, переведи! Вторую я занюхиваю рукавом.
Но я, забыв, как по-английски называется рукав, перевел примитивно:
— After second — no snack too! (После второй — тоже нет закуся!).
Главный американец польского происхождения, видимо уловив смысл русского слова «рукав», повелел налить ему еще стакан виски, встал и, даже не издав звука «Ху», выпил его до дна, тоже занюхав рукавом.
— О-о-о! — возбужденно пронеслось в зале.
— Смотри-ка, они тоже про рукав понимают, — произнес Рафик.
— Рафик! Лей третью! — грозно перебил его Натан.
Рафик Талгатович Нигматуллин уверенной рукой бывшего комсомольского работника налил третий стакан виски. Тоже до краев.
Натан Евсеевич Сельский весело встал, лихо взял стакан виски и, традиционно выдохнув «Ху», опрокинул его.
— А-а-х! — благоговейно выдохнули в зале, даже оторвав взглядот булочек.
А Натан протянул… уже не столь уверенную руку… к веточке петрушки, элегантно оторвал от нее микроскопический листочек, положил его на язык, сделал вид, что зажевал и сказал:
— Эрнст, переводи! После третьей можно закусить. Я перевел.
— О-о-о! — закричали все.
Раздались хлопки. А двое — мужчина и женщина (по-моему, не польского происхождения) начали скандировать, хлопая в ладоши.
— Ра-ша! Ра-ша! (Россия! Россия!).
Натан дернулся, чтобы выпить еще и четвертую. Но Рафик его остановил.
— Умрешь! — сказал он и сделал дикие глаза.
В это время главный американец встал и, нисколько не шатаясь, громко сказал:
— Наливай третью!
Потом он поднял стакан виски, налитый до краев. Натан сверлил его взглядом, как бы телепатируя:
— Не сможешь, б…!
Американец сделал три больших глотка и приостановился.
— Не лезет в него больше! — пошатываясь на стуле, произнес Натан.
Американец оторвал от губ недопитый на одну четверть стакан виски.
— У-у-у! — разнеслось в зале.
И тут одна дама смело взяла ложку, положила себе в тарелку еды и, прихватив по пути булочку, размером с небольшой туфель, начала есть, сохраняя невозмутимое выражение на жующем лице. Ее примеру поспешно последовали остальные. Мы тоже начали кушать.
За Натаном ухаживал Рафик.
— «Оливье» положи! — проговорил Натан, упрямо уставившись в тарелку.
— Здесь нет «Оливье»! Здесь только листы салата вперемежку с накрошенной колбасой.
— Не может быть, чтобы не было «Оливье»! — Натан пошатнулся на стуле.
— «Оливье» точно нет. Есть мясо, которое я тебе положил. Тебе надо есть, — Рафик заботливо пододвинул тарелку.
— Ешь больше! — сказал я Натану тоже.
— А вдруг подумают, что я сюда жрать пришел!
— Не подумают, Натан! Посмотри, все на полную катушку жрут.
— Ну ладно тогда.
Я обратил внимание на ту блеклую американку, которая сидела рядом с Рафиком Талгаговичем Нигматуллиным. Она как-то раскраснелась и с восторгом поглядывала на Натана, который достойно, медленно пережевывая, ел мясо с хлебом. А Рафик что-то шептал ей в ухо.
— Yes, yes, yes! Tomorrow (Да, да, да! Завтра), — слышалось иногда.
А «Оливье» точно нет? — снова спросил Натан. Нет. Здесь не бывает «Оливье». Ешь мясо. Хочешь, салата положу с накрошенной колбасой! — ответил Рафик. — Положи…
Я опять обратил внимание на перешептывания Рафика с блеклой американкой.
— Tomorrow at six o'clock (завтра в шесть часов), — услышал я ее голос.
Я понял, что Рафик Талгатович Нигматуллин договорился с этой американкой о свидании, то есть, как говорится, «забил стрелку».
