Александр Федотов - Записки матроса с «Адмирала Фокина» (сборник)
– Тоже хорошо, – похвалил Севрюгин, не уловив иронии. – Вот и потрудитесь с пользой для общества.
Мы переглянулись. Делать газету, вообще-то, было в лом, ну раз Большой Зам захотел конкурс, что же, будет ему конкурс. Получать канцелярские принадлежности для производства стенгазеты я пошел лично к Большому Заму. Он так хотел.
– Вы, годки, совсем оборзели, – произнес Большой Зам, вальяжно развалившись на стуле и подманивая меня к себе указательным пальцем, – общественно-полезной работы ни хрена не делаете. Вот и поднапрягитесь.
Довольный своей идеей Большой Зам расплылся в улыбке крокодила и торжественно вручил мне коробку цветных карандашей и здоровенный лист ватмана.
– А что писать-то?
– Не знаешь, о чем писать? Напишите две-три маленьких заметки. Про курение, нарушение формы одежды. Не хватает слов – нарисуй картинку. Здесь звезду, там якорь. Понятно?
– Так точно
– Ну вот и действуй. Только смотри, чтоб было остро и актуально. Про курение на боевых постах не забудь. Сделайте мне красиво.
Я согласно кивнул.
– Хорошо поработаете, может, в увольнение в город отпущу, – раздобрился Большой Зам.
– Постараемся, товарищ капитан третьего ранга!
Творить красивую острую и актуальную стенгазету мы устроились в носовой электростанции.
– Ты, Шура, у нас один рисовать умеешь – художником будешь, – определил Марс.
– Без проблем.
– Тёплый, а ты у нас мозгом будешь, материалы будешь подбирать.
– Ладно. А ты сам-то чего делать будешь? Прохлаждаться? – беззлобно спросил Теплов.
– Не, я стихи сочинять буду, – скромно произнес Марс.
Мы с Тепловым переглянулись. Ну, стихи, так стихи. Вот и ещё один талант раскрылся. Я расположился на животе на пайолах перед расстеленным листом ватмана:
– Как назовём то? «Гудок»?»…Или «Звезда»??… Про курево и форму одежды…
Ни у кого из нас эти варианты названий особого энтузиазма не вызвали. Броняшка в электростанцию распахнулась и к нам ввалился заиндевевший на морозе дизелист Сагалаков.
– Мужики, д-д-д-айте погреться! – его всего трясло от холода.
– Ты что, «долболедизмом» занимался?
Утвердительно тряся головой, Сагалаков протиснулся мимо нас и всем телом прижался к теплому кожуху турбогенератора, ещё не успевшему остыть после утренней прокрутки.
– Что, отпустили?
– Какой, на хрен, отпустили! – п-пять минут на поссать д-дали… С-с-уки! – жмурясь от боли, Сагалаков выставил перед собой красные от холода негнущиеся пальцы: – От-хо-о-дят…
– Кадеты, гады, вообще оборзели! Тебя уже почти неделю консервируют!
– П-пять дней… Мы т-там вдвоем с Гнутым на стенке л-лед долбим… От подъёма д-до отбоя… Отпускают т-только в гальюн и пожрать. Пожрал, поссал и обратно. Взяли моду, за любую ф-фигню – на стенку… К-карбышевым работать…
– Кадеты, сами, блин, в овчинных тулупах стоят, а вас в шинелях морозят! – посочувствовал Марс.
– Н-ну да. Её насквозь продувает… Да и всё остальное тоже… – посетовал Сагалаков. – Мы с Гнутым по очереди морозимся, он вчера ноги отморозил, а сегодня я – руки. С нами ещё один из БЧ-3 был, его сегодня что-то не видно… Мы сначала думали – отпустили, а н-нет, он, похоже, с воспалением лёгких свалился… Брр-р… Лепота! – начал немного отогреваться Сагалаков.
– Матросу Сагалакову прибыть на ют, в рубку дежурного по кораблю! – донеслась команда из репродуктора.
– Вызывает гад! – Сагалаков с сожалением оторвался от тёплого генератора и обреченно поплелся навстречу двадцатиградусному чилимскому морозу.
Мы посмотрели друг на друга, и нам вдруг стало отчётливо ясно, что «Гудком» или «Звездой» мы нашу газету уж точно не назовём.
– Я его пингвином изображу, – сказал я, выражая общее настроение. – Надо сделать, чтобы интересно было…
– Эти «Звёзды», «Рынды» и «Гудки» уже вот, где сидят»! – Марс выразительно провел ладонью поперёк горла.
– Три года одно и то же, курение, нарушение формы одежды, равнение на отличников боевой и политической подготовки… На эти газеты никто и внимания-то не обращает – тоска зелёная…
– Как назовём-то?
Мы снова переглянулись.
– Правду народу! – вдруг выпалил Марс.
– Чего-чего? – не поверил своим ушам Теплов.
– Назовём: «Правду народу»!
Я улыбнулся:
– Большой Зам охренеет, когда увидит!
– Ну, блин, вы даёте! – предвкушая реакцию Большого Зама, ухмыльнулся Теплов.
С названием было решено. Большими красными буквами, подражая шрифту газеты «Правда», я вывел жирный заголовок: «ПРАВДУ НАРОДУ!» Получилось торжественно и красиво. В левом верхнем углу я изобразил развивающийся на юте военно-морской флаг, сугробы снега, а рядом пингвина, который тормошит другого заиндевевшего пингвина, в надвинутой на уши матросской бескозырке; второй пингвин, изображая Сагалакова, долбил ломом лёд. Надпись под рисунком гласила: «Гляди-ка! Ещё тепленький!» – Остро и актуально, как Большой Зам и просил.
– Что ещё?
– Давай про старпома. Завёл моду: за каждую ерунду экипаж строить. День, ночь – по барабану. Позавчера вон плафон из правого тамбура то ли разбили, то ли спёрли, так старпом экипаж строил до двух часов ночи, каждые пятнадцать минут: плафон искал. А мне в три на дежурство… Всего час из-за него спал! – посетовал Теплов.
…В средине листа ватмана я нарисовал окурок, затушенный на красной пусковой кнопке, рядом орущую рожу старпома, а вдали, на горизонте, подымающийся ядерный гриб. Надпись под рисунком придумал Теплов:
...Старпом: Кто затушил хабарик на пусковой кнопке?
Молчание.
Старпом: Кто затушил хабарик на пусковой кнопке?
Молчание.
Старпом: Да, чёрт с ней, с Америкой. Должен же быть порядок на корабле!!!
Мне самому рисунок понравился, и старпом похожий получился.
– Теперь что?
– Про телевизор, – предложил Марс. – Офицеры сами по телеку, что хотят смотрят, а нам только программу «Время» разрешают! – Марс аж раскраснелся от возмущения: – Раньше, если прихватят, когда мы что другое смотрим, то переходной трансформатор сопрут или предохранители из телевизора вытащат, а с тех пор, как ты, Шура, трансформатор к палубе приварил, то им облом вышел. Вот вчера программу «Взгляд» хотели посмотреть, так Школа целый телевизор уволок, скотина!
Я улыбнулся, вспомнив, как каплей Школа чуть не надорвался, пытаясь сдвинуть с места трансформатор, который я накануне приварил к палубе. С виду он напоминал маленький бочонок из-под пива. Я его на складе отыскал. Питание по кораблю 120 вольт, а для телевизора нужно 220. Те маленькие стандартные пластмассовые трансформаторы, что мы раньше использовали, офицеры в своих карманах уносили. А с этим бочонком Школа обломился. Но тоже не растерялся и вместо трансформатора унёс телевизор.
По предложению Марса, я изобразил каплея Школу с иксообразно сведенными ногами, сгибающегося под тяжестью телевизора, а поэт Марс разродился по этому поводу своей первой в жизни поэмой:
Вся бригада смотрит «Взгляд»,
А на «Фокине» бардак!
Быть такому не моги.
Телевизор – унеси!
Не знаю, как это у Марса вышло с ямбом или хореем, но смысл, по-моему, бил в цель. Дело спорилось. Для вида, внизу газеты мы добавили несколько небольших стандартных рисунков про курение и форму одежды. Вскоре все было готово.
Не показывая газету для предварительно просмотра Севрюгину, мы вывесили её на всеобщее обозрение в столовой команды. Результат превзошел все ожидания. Слух про газету молниеносно распространился по кораблю. Посмотреть на неё собрался весь экипаж. Возгласы одобрения и хохот наполнили помещение. Народ отрывался так, как давно уже не отрывался ни от одной стенгазеты. Больше всего ребятам понравились старпом и пингвины. Это первое на нашем корабле веяние надвигающейся Перестройки и Гласности провисело на переборке ракетного крейсера «Адмирал Фокин» двадцать долгих минут.
На двадцать первой минуте через хохочущую толпу к газете пробрался оповещенный стукачами Большой Зам. Народ расступался перед ним, как мальки перед акулой. Подойдя вплотную к газете, он некоторое время, близоруко щурясь, всматривался в нее, пытаясь разобраться: при чём тут пингвины и ядерный взрыв? Наконец до него дошло. Его заплывшая жиром физиономия перекосилась. Издав сдавленное рычание, он бросился на газету, как Матросов на амбразуру. Резким движением он сорвал со стены наше творение. Испепеляя глазами выведенные красным карандашом в правом нижнем углу газеты, фамилии членов нашей мятежной редколлегии, он устремился в ПЭЖ к телефону. Через минуту из репродуктора неслось:
– Замполиту БЧ-5, старшему матросу Федотову, матросу Сатретдинову, старшине второй статьи Теплову прибыть в каюту заместителя командира корабля по политической части!
Начались репрессии. Зам аккуратно сложил газету, подшил к моему персональному делу и убрал к себе в сейф: на всякий случай. Севрюгин получил выговор, а мы втроём, вместо увольнения в город, пошли долбить лёд вместе с Гнутовым и Сагалаковым.
