Владимир Кунин - Дорога к звездам
... Вечер прошел довольно симпатично. Без ложной скромности могу сообщить, что очень много и хорошо говорили обо мне — дескать, если бы не Мартын, он же Кыся, еще неизвестно, чем все это могло кончиться.
Я трескал тортик, запивал молоком, а для Джека и мистера Могилевского делал вид, что ни хрена не понимаю, о чем идет речь.
Потом оказалось, что мистер Могилевский, кроме большой соленой рыбины (не мог принести сырую, пижон старый, горнолыжник чертов!..), приволок в подарок Тимуру одну замечательную книгу.
Рут с интересом повертела ее в руках, прочитала вслух:
— Лейланд Грегори, Дэниель Батлер и Алан Рэй... «Самые глупые преступники в Америке». Издательство «Ратледж-Хилл пресс». А-а-а... Я слышала об этой книге! Эти ребята несколько месяцев интервьюировали полицию разных городов и собрали огромную коллекцию идиотизмов...
— В прошлом году Батлер заезжал к нам, — негромко поведал Джек Пински. — Он часа два мурыжил меня, расспрашивал про всякие смешные случаи. Я думал, он собирается сочинять сценарий комедии. Я сказал ему, что людей, а особенно детей, калечат фильмы, где все преступники показаны потрясающими интеллектуалами и изощренными гениями. Все это «липа», сказал я ему. В них нет ничего романтического и незаурядного — болван на болване. Вроде вашего сегодняшнего недоноска с ножичком...
— Абсолютно точно! Святые слова, — сказал мистер Могилевский. — Я помню, когда я еще чалился в Союзе...
— Что-о в Союзе?.. — переспросила Рут.
— Сидел, — тут же охотно объяснил Тимур и с интересом спросил мистера Могилевского: — А по какой, дядя Боря?
— Сто пятьдесят третья, часть первая и часть вторая, — тут же без запинки ответил мистер Могилевский. — Частнопредпринимательская деятельность и коммерческое посредничество. Тогда за это сидели в тюрьме, а сейчас — в Кремле и в Думе.
И рассказал несколько смешных тюремно-лагерных историй. Рассказчик он был превосходный, и все очень даже хихикали.
Короче, как говорил раньше Шура Плоткин — «вечеринка явно удалась!». Она удалась еще и потому, что я, не будучи вовлеченным в общую болтовню, сделал одно открытие, которое вряд ли смог бы совершить, если бы трепался со всеми на равных.
Я очень отчетливо увидел, что и сорокалетний Джек со своим пистолетом под мышкой, и почти семидесятилетний мистер Могилевский со своим стимулятором в сердце давно, трепетно, нежно и тайно влюблены в сержанта полиции Рут Истлейк!..
На мгновение я вдруг почувствовал укол ревности. Не из-за себя — не считайте меня идиотом. Из-за Шуры. Мне показалось, что лучшей Женщины для него просто и пожелать невозможно. Я был почему-то свято убежден, что мой Плоткин обязательно понравится Рут. То, что Рут понравится Шуре — тут у меня вообще не было никаких сомнений! Что я, Шуру не знаю, что ли?! А то, что у него ТАКИХ ЖЕНЩИН не было — клянусь чем угодно...
Мало того, и Ребенок уже готовый! Взрослый, умный, смелый, симпатяга... С таким Ребенком вообще — кайф. Ни с пеленками не надо мудохаться, ни в коляске его возить. Даешь ему пару долларов на весь день, и Ребенок чешет сам куда хочет...
— Мам! Можно я завтра после школы заскочу домой, заберу Мартына, и мы поедем с ним в Манхэттен на День святого Патрика? — спросил Тимур, когда Джек Пински и мистер Могилевский распрощались с нами и ушли.
Причем при прощании Джек похлопал Рут по спине, фальшиво демонстрируя всего лишь приятельское отношение к ней, а мистер Могилевский грустно поцеловал ей руку.
— Эй, Тим! Не вещай мне лапшу на уши. Что значит «после школы»? Парад святого Патрика начнется в одиннадцать, приехать туда нужно минимум за полчаса, иначе вы ни черта не увидите, а школа у тебя кончается в два часа дня! Не стыкуется, мистер Истлейк.
— Обижаете, миссис Истлейк, — в тон ей ответил Тимур. — Наш «классный» — мистер Хьюз — пообещал нам на завтра всего два урока, а потом коллективный выезд в Манхэттен. Сабвей — на халяву, за счет школы!
— Тогда какого черта ты спрашиваешь у меня — можно ли тебе поехать? — удивилась Рут.
— Ма!.. Но ты же для меня важнее, чем мистер Хьюз! — возмущенно закричал Тимур и даже стукнул кулаком по холодильнику.
Несколько секунд Рут смотрела на Тимура остановившимися глазами, потом схватила его в охапку, прижала к себе и стала целовать в макушку, быстро-быстро спрашивая срывающимся голосом:
— А зеленая шляпа у тебя есть?.. А кленовый листочек, сынок? И Кысе нужно что-то зеленое!..
— Ты же подарила мне шляпу еще в прошлом году!.. А кленовый листок сам потерялся.
— Я сделаю... Я тебе сделаю этот листок, мальчик мой! — бормотала Рут, не отпуская Тимура. — И для Кыси что-нибудь придумаю. Ты возьми его с собой в школу... Уж два урока он как-нибудь высидит... А потом вместе и поедете... А сейчас спать. Спать, ребятки! Завтра вставать рано...
Когда мы остались с Тимуром одни в его комнате, я спросил:
— А что это за парад святого Патрика, Тим?
— Я тебе завтра расскажу. Спать хочется... Ложись со мной.
— Нет. Спи, Тим, — твердо сказал я. — У меня еще куча дел во дворе.
— У тебя там уже есть подружка?
Мне вовсе не хотелось посвящать его в Котово-Кошачье-Крысиные дела, и я посчитал вариант «подружка» самым благоразумным. Тем более что в некоторой степени так оно и было. Кошку хотелось — до безумия!
— Да, Тим. Подружка.
— У нас тут во дворе этих кошек ничейных — армия! Знаешь, был один месяц, когда они вдруг все взялись... Ну, это... Ну, ты сам знаешь. Трахаться. Так во дворе стоял такой вой, что наши соседи даже полицию вызывали! А что полиция может?..
— Действительно, — смущенно подтвердил я. — Что может полиция в такой ситуации...
Я совсем не был склонен продолжать эту тему в разговоре с двенадцатилетним Ребенком. Я понимал — в свое время Мальчик прошел такое, что и в кошмарном сне не приснится. И в своей коротенькой, поначалу не очень счастливой жизни он видел массу Человеческих мерзостей, и только последние годы живет в любви и внимании, и сам научился любить и быть внимательным...
А еще я понимал, что его, как и любого двенадцатилетнего мальчишку, ужасно тревожит его собственная пипка, которая встает торчком при одном взгляде на полуголую девицу с обложки какого-нибудь журнала. Я же хорошо помню себя Котенком-подростком!
Один вид взрослой Кошки, один лишь ее запах приводил меня в полное половое неистовство. Мне казалось, что я готов насадить на свой членчик подросткового размера всех Кошек мира!!!
— Знаешь... Только никому!.. — стыдливо прошептал Тимур.
Я сделал успокаивающий жест лапой.
— У нас в классе есть одна девчонка — я ее ненавижу! — шепотом сказал Тимур по-русски и посмотрел на закрытую дверь. — Она все время трогает меня за ЭТО... И смеется. И прижимает меня к себе. А она такая здоровая, на полголовы выше меня, блядища... Ее все старшеклассники поимели!.. Говорят, наш тренер по бейсболу ее каждый день натягивает.
— Врут, наверное... — совершенно смешался я.
— Что ты!.. Ребята притащили в класс порнуху, так многие девчонки отказались смотреть, а она — хоть бы хны! Смотрит и приговаривает: «Вот так я пробовала, а вот так еще нет...» А знаешь, что самое страшное?
— Нет.
— Она мне все время снится... И в таких видах!.. А я Машу Хотимскую люблю, я тебе говорил. Получается, что я изменяю Маше? Да?..
Ну что? Что я мог ему сказать?!
— Не дергайся. Ни черта ты никому не изменяешь. Сны от тебя не зависят. Эта девчонка из вашего класса поедет с нами в Манхэттен?
— Конечно....
— Покажи мне завтра эту лахудру. Я ее быстро отучу хватать тебя за ЭТО... А теперь— спокойной ночи, Тим, — сказал я и вышел. Ах, как мне было жаль Тимура, душу которого раздирал такой клубок страстей!.. И одновременно я был рад тому, что могу считать этот разговор высшей формой мальчишечьего доверия ко мне. Такое дорогого стоит...
Рут перед сном принимала душ, и я без проволочек смог вылезти через кухонное окно, перепрыгнуть на дерево и спуститься во двор.
* * *Бог мой!.. Я просто не узнал вчерашнюю грязную, хамскую, постоянно чешущуюся стаю вонючих жлобов и немытых потаскух!..
Передо мной предстало такое чистенькое и благопристойно-умильное Котово-Кошачье сообщество, что заподозрить кого-нибудь из них в чем-то предосудительном было бы если не святотатством, то, во всяком случае, непростительным и оскорбительным грехом.
Кошки-бляди, независимо от возраста, все поголовно выглядели юными и невинными! А уж добродетель из них сочилась наружу прямо из каждой дырки.
Коты-разбойники — разномастные убийцы, жулье и ворюги, подавленные собственной чистотой и прилизанностью, запуганные грядущими жизненными переменами, смущенно слонялись по двору, словно «...еще трезвые крестьяне в самом начале престольного праздника». Эту фразочку я взял из одного Шуриного очерка о деревне. Помню, она мне тогда очень понравилась...
Котята — еще вчера дикая, жестокая банда уличного хулиганья, — насильно вымытые старшими Котами и Кошками, теперь неумело играли в слащавые, домашне-оранжерейные Котенковые игры: прятки, ловля собственного хвоста и прыжки друг через друга. При нечаянном столкновении никто из них не вопил другому со зверской рожей: «Ай фак ю, сука!..», а извинялись (!) и вежливо бормотали: «Ах, как мне, право, жаль...»
