Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 52. Виктор Коклюшкин - Коллектив авторов
И вот тогда, с миллионом, Люся, мы вернемся сюда и будем богатыми любить свою бедную родину!
Ну что ты, как дура, стоишь с кастрюлей на голове?! Сними ее, сложи в нее с меня лапшу, давай поужинаем, и я сяду наконец за роман.
1989 г.
Как похудеть
Подходит ко мне на улице один, говорит: «Хотите заработать?» Я говорю: «Хочу». Он говорит: «Мы вас используем как рекламу гербалайфа!»
Я говорю: «Чего-чего?!»
Он говорит: «Гербалайфа. Будете говорить, что принимали гербалайф и стали таким стройным!»
Я говорю: «Разве я принимал?»
Он говорит: «Ну какая вам разница? Скажете, что принимали, и за десять минут вы получите сто баксов!»
Я говорю: «Вообще-то, у меня восьмичасовой рабочий день…»
Он ничего не ответил, только хрюкнул. Приехали мы на телевидение. Ведущий говорит: «У нас прямая трансляция, вы не нервничайте».
Я говорю: «Я и не нервничаю, я гербалайф принимал».
Он говорит: «Про гербалайф скажете-, когда камеру включат. Внимание — включили!»
Я говорю: «Ой, я же жену не предупредил, что задержусь!»
Ведущий говорит: «Она вас сейчас, возможно, видит». Я говорю: «Она даже когда видит — не верит. Вчера был у Петьки, она говорит: «Я звонила — никто трубку не снимал!» Я говорю: «Какую трубку, если Петька шапку снять не мог, в ней и заснул!»
Ведущий говорит: «Итак, вы принимали гербалайф?»
Я говорю: «Ну!»
«И сколько в день?» — спрашивает ведущий.
А тот-то мне не сказал сколько. Издалека мне показывает два пальца. Я говорю: «Два стакана!»
Тот за голову схватился. Я говорю: «То есть две бутылки, но под хорошую закуску!»
Ведущий говорит: «Вы, наверное, не поняли вопроса. Какую дозу вы принимали?» Я смотрю, тот, вдалеке, показывает мне пальцами два нолика. Я ему кивнул, что понял, и говорю: «Сто грамм. Перед завтраком, обедом и ужином — для аппетита!»
Ведущий говорит: «И аппетит проходит?» Я говорю: «Да, если плотно закусишь. Но как гербалайфа примешь, он опять появляется!»
Смотрю, тот, который меня привел, со стула сполз.
Ведущий говорит: «Так он вам помог или нет?!»
Я говорю: «Кто?»
Он говорит: «Гербалайф!»
Тут я понял, что это, видимо, фамилия, и говорю: «Помог, он вообще мужик хороший! Часто помогает».
Ведущий говорит: «К-как это?!»
Я говорю: «Ну, взаймы иногда дает…»
«А вы ничего не путаете?» — спрашивает ведущий.
Я говорю: «Однажды перепутал: вместо ста рублей десять отдал! — А сам думаю: зачем я это ляпнул?! И говорю: — А однажды и я ему помог: приходит он ко мне…»
«Я про гербалайф вас спрашиваю!» — говорит ведущий.
Я говорю: «Я про него и говорю, приходит он, Гербалайф этот, ко мне и говорит: «Витек, у тебя выпить не будет?!»»
Ведущий говорит: «Вы что, с ума сошли?!»
Вот я ему и говорю: «Ты что — с ума спятил?! Если бы у меня было, разве б я тут был?!»
Ну, тот, который меня привел, смотрю, меж стульев по-пластунски выбирается.
«А похудели-то вы как?!» — кричит ведущий.
Я говорю: «Ну что ты привязался?! Поживи, как я, и ты похудеешь!»
«Так что бы вы могли посоветовать нашим телезрителям, желающим похудеть?» — говорит ведущий. Я говорю: «Тем, кто хочет похудеть, советую деньги отдать мне! Потому что и у меня есть мечта когда-нибудь вволю наесться и напиться!»
Ведущий говорит: «На этом наша передача кончается!»
А я подумал и сказал: «Приятного всем аппетита!»
1993 г.
Драматург
Из жизни
Аркадий Петрович сказал: «Вить, зайди дело есть».
Я зашел. Маленький кабинетик секретаря парторганизации издательства: стол, сейф, окно на тихую московскую улицу…
Аркадий Петрович открыл сейф, достал тощую папку и сообщил: «Комиссия из комитета будет, а у меня протоколы партсобраний не оформлены, я только фамилии писал, кто был, а ты напиши там немножко, кто что сказал…»
Сел я за стол, положил перед собой лист бумаги, а что писать? Представил Веру Васильевну с хозяйственными сумками — она в обед за продуктами ходила, самого Аркадия Петровича, тяжело вздыхающего по утрам с похмелья, — не пишется. А в ту пору в театрах шло много пьес на производственную тему, и я решил: буду-ка я писать пьесу! И дело пошло. Вера Васильевна у меня тут же сказала: «До каких пор мы будем устраивать в конце года аврал?! Пора с этим кончать!» Гаврилин, который ее недолюбливал, тут же заявил: «Не надо общих слов! Надо ставить конкретные задачи! А недостатки вскрывать, как злокачественный нарыв!» Аркадий Петрович (тут я подпустил пару) сказал: «Я, как коммунист, чувствую неразрывную связь со своим народом. И отвечаю не только за то, что делается в нашей парторганизации, но и перед страной в целом, потому что наша продукция имеет союзное значение!» Гриль или Гуриль, не помню его фамилию, вдруг заявил у меня, что надо обратиться с открытым письмом к другим издательствам, чтобы они поддержали нашу инициативу: сократить срок прохождения рукописи! И т. д. и т. п.
За два дня тонкая папка протоколов быстро пополнела. А на третий — пришла комиссия. Я боялся, что будет скандал, кончилось же тем, что Веру Васильевну назначили начальником производственного отдела, а Аркадия Петровича — заместителем директора.
Был 1971 год…
Большое копыто
Этот заезд начался неожиданно; во-первых, вместо каурого Балтазара мне дали колхозного Айвенго, от кобылы Ай-яй-яй и жеребца Веника.
«А Балтазар?..» — спросил я. «Приватизировали», — ответил конюх тоном, каким говорят: в морду хочешь?
«Не хочу!» — понял я и приготовился к старту. Вдруг все поскакали.
«А гонг?!» — воскликнул я.
«По пейджеру передали», — объяснил конюх. Ударил я конягу нагайкой, зажмурил глаза, вскрикнул: «Ой!», когда Айвенго перепрыгнул через барьер. Я думал, он взял препятствие, а он через ограду — к пивному ларьку. «Стой! — кричу. — Кляча навозная! Давай вперед!»
А впереди только конские задницы и облачка пыли из-под копыт. Говорю Айвенго: «Ставлю бутылку, если догонишь!»
Смотрю — задницы уже рядом, хвостами чуть не по лицу бьют.
Говорю: «Обойдешь крайнего — ставлю две!» Подналег Айвенго, идем уже ноздря в ноздрю.
Я говорю: «Обходи!» Он не обходит. Я говорю: «Ты что — опять в колхоз захотел?»
Он как рванет, я еле в седле удержался. Обошли троих, а вот американца догнать не можем. Я шепчу Айвенго: «Где ж твоя историческая гордость: ихним штатам двести с небольшим, а ты родился в конюшне, которая со времен Ивана Грозного не ремонтировалась!»
Айвенго аж как кенгуру заскакал. Теперь впереди был Марат, взращенный на племзаводе «Белый буденновец», проданный на колбасу и выкупленный англичанами за эшелон консервов. Он мчался как пуля, как слово, как клевета.
Айвенго — морда в пене — начал отставать. Я решил подбодрить конягу, говорю: «Кобыла Зорька тебе привет передавала…» Он вообще встал как вкопанный, вспоминать принялся, кто такая Зорька.
«Ну, — думаю, — сморозил я глупость, уплывет кубок «Большое копыто»!»
«Передавала Зорька, — говорю, — тебе привет и пожелания лечиться от импотенции! А сама она теперь на Гавайях — выступает в стриптиз-клубе «Радость мерина»!»
Заржал тут Айвенго, так заржал, что с верхних трибун люди на нижние попадали, и понесся как ракета «СС-20», что расшифровывается: «Сами сделали — сами сломаем!» Обошел Марата, и тут какие-то подлецы кордильерской национальности натягивают на нашем пути стальную проволоку, и мы об не-ё… ё!
Очнулся, смотрю: где мой Айвенго? А он — в канаве. Все четыре ноги отдельно, голова на уздечке держится. Подполз к нему, говорю: «В колхоз захотел?» Молчит, не слышит. Уши отдельно тоже лежат. Приладил я их ему, говорю в них: «Зорька твоя с сохатым спуталась, он свои рога тебе обещал отдать!» — ноль внимания. «Денег, — говорю, — мешок увезем, купишь себе новые костыли, будешь на джипе кататься!» Молчит.
