Аркадий Аверченко - Повести и рассказы
— Что ж она? — спросил Подходцев.
— Ничего. Пожалела… «Бедный вы, — говорит. — Вас спасти бы надо…» Выпьем за ее здоровье, братцы.
— Эй, кравчий, — крикнул Подходцев, властно хлопнув в ладоши. — Две бутылки вина и три порции фаршированных помидоров.
Слуга кивнул головой и убежал. Через пять минут он явился с громадным подносом, на котором стоял крошечный стакан вина и одна фаршированная помидорка.
— Это… что… такое?.. — с грозным изумлением вскочил Подходцев.
— Не знаю-с. Хозяин дали.
Все трое переглянулись.
— Баста, — засмеялся Громов. — Хозяин — машина хорошая и действует автоматически. Очевидно, наш капитал кончился на этой помидоре. Нельзя было более деликатно намекнуть об этом. Из тридцати рублей осталось копеек двенадцать. Щелк — и машинка захлопнулась!
— Позови хозяина, кравчий! Посмотрим в глаза опасности. А, хозяин! Здравствуйте, хозяин! Здоровы, хозяин? Ну, дорогой хозяин… Говорите прямо, мы приготовились к самому худшему. Ну что — уже?
— Уже, — заявил хозяин, бесчувственно и равнодушно осматривая потолок.
— Ладно. Будем же мужественны, панове! Берите ваши шапки и пойдем. Место богатым! Место миллионерам, черт возьми!!
…Через пять минут друзья очутились уже на свежем воздухе, искоса с лукавыми улыбками поглядывая друг на друга…
Глава XII
ВТОРОЕ НАКАЗАНИЕ ХАРЧЕНКИ
Так как в душе у всех чувствовалась некоторая пустота, то все первым долгом принялись, по своему обыкновению, ругать Харченку.
— Экий подлец этот Харченко…
— А! Ты говоришь об этой порочной свинье? Стоит ли говорить о нем?!
— Скуп и глуп.
— Вот уж — что верно, то верно. Подумайте, если бы он дал за глухонемого не сорок, а семьдесят или восемьдесят рублей — мы бы жили-поживали еще недельку.
— Да уж… от этого человека дождаться чего-нибудь! Как же! Подумать только — вынесли покойника, рисковали будущностью, прятали концы в воду — и все-то за какие-то сорок рублей. Сорок рублей за сокрытие трупа!
Труп неодобрительно заявил:
— Конечно, он обошел вас — ясно, как день. Вы продешевили. Я еще тогда же собирался сказать вам это, когда лежал на диване под простыней, да только не хотелось обесценивать предприятия.
— Да… продешевили. Надо сознаться. Ты не знаешь, Громов, сколько вообще берут за сокрытие мертвых тел?
— Разно… Смотря по телу… Конечно, глухонемые дешевле, но ведь не сорок же рублей?! Я должен стоить до ста.
— Гм… Жалко… Может, подбросить тебя к нему снова?
— Нет. Я могу быть глухонемым, могу сделаться на короткое время трупом, но разложившимся трупом сделаться невозможно. Это удается только раз в жизни и — безвозвратно.
— Что же делать?
— Нужно вернуть свои деньги, — сказал Громов серьезно. — Идите сейчас к Харченке и ждите меня… не смущайтесь и не ахайте, когда я войду — не в усах счастье.
Он сделал друзьям приветственный жест и исчез за углом.
— Пойдем к этому мошеннику, — сказал Подходцев. — Интересно, как он себя чувствует.
Мошенник Харченко чувствовал себя неважно. Он лежал на кровати и читал какую-то книгу. Не особенно обрадовался неожиданным гостям.
— Куда вы пропали? Я ждал, беспокоился… А он где?
— Здравствуй, Витечка. Ну, как твое здоровьице?
— Убирайтесь к черту! Я из-за вас ночей не сплю…
— Является? — таинственно прищурился Подходцев. — Ну, ничего… Это до сорока дней будет. А потом исчезнет.
— Куда вы его дели?..
— Ах, Витечка… Ты нам слишком мало дал денежек!.. Мы его возили, возили, извозчику дали пятьдесят рублей, чтоб молчал, а мертвенького у тебя в овражке закопали. Десять рубликов своих приплатили. Может, вернешь?
Харченко побледнел.
— Как, в овраге?! Здесь, около меня?
Зазвенел звонок.
Харченко пошел отворять парадную дверь и впустил невысокого, бритого, коротко остриженного человека, который мрачно оглядел всю компанию и, нимало не медля, опустился на стул.
Жаль ли было ему своих элегантных усов и прекрасных мягких волос — или его мучил голод, но Громов был чрезвычайно мрачен.
Харченко со страхом и изумлением оглядывал его, а потом нервно спросил:
— Кто вы такой? Что вам угодно?
— Что мне угодно? Справочку. У вас не было моего брата?
— Какого брата? — закричал Харченко. — Что нужно? Никакого брата мы не знаем!
— Какого брата? Моего. Глухонемого. Он несколько дней как исчез… Сначала я думал, что он уехал в Новочеркасск, а потом, по справкам, выяснилось, что он был у вас.
— Я… сейчас… — пролепетал Харченко и выскочил в столовую.
Там он сел за стол, положил голову на руки и, сотрясаясь тяжелым телом, заплакал.
Подходцев вышел вслед за ним, положил руку на его плечо и спросил сурово:
— Чего ревешь, дурак? Надо бы следы замести, а он разливается, как дождик. Замолчи.
— Да… чт… что вы наде… лали? За-зачем вы меня втянули в это? Вон, теперь брат появился.
— Ничего. Выкрутимся. Пойдем туда — вытри слезы; как не стыдно, право! Как преступления совершать, так ты мастер, а как тянуть Варвару на расправу — так ты в слезы! Экий дурак… Боже ты мой…
— Я совершил преступление? Да какое?..
— Как какое? А сорок рублей за что дал? Лучше бы молчал, миленький! Пойдем.
Подходцев втолкнул Харченко в дверь, вошел вслед за ним и, приблизившись к бритому незнакомцу, сказал:
— Вы спрашиваете о глухонемом? Да, он был здесь, но в тот же день уехал.
— Что-то мне не верится, — с сомнением сказал бритый. — Боюсь — не случилось ли с ним чего?.. Тут места глухие, а он человек больной, без языка и ушей. Говорят, здесь какой-то овраг близко… Я думаю — не пошарить ли мне в овраге?
Подходцев бросил мимолетный взгляд на бледного, близкого к обмороку Харченку и всплеснул руками, фальшиво смеясь:
— Что вы! Да чего же ему быть в овраге?.. Вот новости… Уехал просто человек в Новочеркасск… Гм… А оттуда он собирался в Пятигорск и Тифлис… еще куда-то. Где-нибудь в этих городах вы его и найдете.
Бритый человек закрыл лицо руками и заплакал…
— Я верю вам! Но что-то подсказывает моему сердцу, что с несчастным братом стряслось неладное. О, как бы я хотел выяснить это… Нет! Так или иначе — я разыщу его.
— Поезжайте в Новочеркасск… или в Пятигорск!
— Я поехал бы… Я сегодня бы и выехал, но — увы! У меня нет денег.
— Вот оно что, — задумчиво протянул Подходцев. — Действительно… А уехать вам надо! Обождите… Одну минутку.
Подходцев взял Харченку за руку и вышел с ним в столовую.
— Слушай… во что бы то ни стало — нужно его сплавить!..
Харченко захныкал.
— Все — я! Опять я… Опять денег давай… Что у меня, завод денежный, что ли?.. Откуда я возьму?..
— Да пойми, чудак, ежели он здесь останется — ведь мы ночей спать не будем. Вдруг он полезет в овраг…
— Ну?
— Ты понимаешь? Труп в двухстах шагах от твоего дома… Труп человека, который, как уже осведомлен брат, был у тебя… А? Как на тебя посмотрят?
— Будьте вы прокляты! — заплакал Харченко. — Злой дух принес вас тогда ко мне. Сколько ему дать на отъезд?
— Чем больше, тем лучше, Витечка. Пойми, что тогда он будет себе колесить по Кавказу и забудет о нас совершенно.
— Пятнадцать рублей довольно?
— Что?!! Шестьдесят! И то — за одну только дорогу… Харч свой. Ничего, Витечка… На такое дело жалеть не надо. После дороже может стоить… Чего там! Зато теперь уж можем начать новую жизнь.
Харченко заскрежетал зубами и, ударив кулаком по стене, выхватил из кармана новенький щегольский бумажник коричневой кожи.
— На! Пусть лопает! Я не выйду к нему. Очень уж он напоминает лицом покойника… Бррр!..
Когда все трое шли в «Золотой Якорь», Громов сказал, потирая непривычно гладкую верхнюю губу:
— Если бы Харченко не был такой скотиной, то вся история… Гм!.. Мне бы не особенно была по сердцу…
— Конечно, — поддакнул Подходцев. — Но раз он скотина, то — кто же ему виноват?
И все согласились:
— Никто.
Глава XIII
ЖЕСТОКИЙ ПОЕДИНОК
Подходцев лежал на диване, Громов на кровати, оба, повернув изумленные лица, смотрели на Клинкова, а он шагал по комнате и, криво улыбаясь, говорил:
— Да-с. Дуэль. Раз он считает себя оскорбленным, вы понимаете, я как честный человек не мог отказать. Хорошо, говорю я ему, хорошо… Только если ты, говорю, убьешь меня, то позаботься о моих стариках, живущих в Лебедине.
— Ну, что же он?
— Говорит, хорошо. Позабочусь, говорит. Я ему, впрочем, о родителях так вставил — для красоты слова. Отец-то у меня, правду сказать, богат, как черт!..
— И все это из-за того, что ты разругал его картину?
— Да как я ее там ругал? Просто сказал: глупая мазня. Бессмысленное нагромождение грязных красок! Только и всего.
