Анатолий Трушкин - Пятница, 13 число (сборник)
Сплюнул и увидел, что слово для прощания взял Кудреватый.
– Вот мы всё суетимся, – начал он. – А чего суетиться? Надо жить, как жил Лыськин. Один день его жизни стоит трех лет нашей суеты. Какой это был жизнелюб! Начинаешь вспоминать его, и сразу вся наша черно-белая жизнь становится цветной, шумной, хмельной. Как-то мы с ним оказались на одном юбилее. Я-то практически не пью, ну бутылку за вечер, а этот ест, пьет и поет, ест, пьет и поет! И люди потянулись к нему, потому что рядом с такими легче жить.
Супруга Лыськина насторожилась, повела ушами в сторону Кудреватого.
– Вспоминаю такой случай, – входил в раж друг покойника, – как-то мы с ним зашли в женское общежитие. Я-то практически, можно сказать, почти что, как говорится… А этот! Он грешным делом… – Тут Кудреватый столкнулся взглядом с вдовой. – Я хочу вот чем закончить. Мы его жалеем, а он сейчас смотрит на нас и жалеет нас, и как бы говорит нам с портрета: «Хватит суетиться, живите!»
В следующую секунду все невольно взглянули на портрет в изголовье гроба – что он им там такое говорит?
Дудыкин взмок и начал таять. Кудреватый пытался вспомнить, сколько он вчера на банкете принял, если сам себе мерещится.
Вдова мужественно перевела испуганный взгляд с портрета на лицо покойного, увидела мужа, успокоилась, села.
Последний раз чуть заметно поседевший Дудыкин взмок, когда гроб выносили на улицу. Любопытные прохожие останавливали свой бег и могли заметить, что портрет покойного несет сам покойный.
И они это заметили. Но то ли суета заела и их, то ли от театра долго ждали необычного, но в результате все впечатления выразились лишь несколькими фразами:
– Мог бы пожить еще.
– Всё не как у людей.
– Которая вдова-то?
Утром на следующий день Дудыкин узнал, что его вызывает директор театра. Он проклял минуту, когда решил соединить себя с таинственным миром искусства, быстро написал заявление с просьбой об увольнении по собственному желанию. Лучше уйти по собственному, чем быть изгнанным с позором.
Директор долго вертел заявление в руках, но встретив непреклонность администратора, подписал. На прощание протянул в ответ свой листок.
Этот листок Дудыкин раскрыл дома. Было на нем написано, что театр за организацию похорон артиста Лыськина благодарит своего администратора.
Из достоверных источников
Первый:
– Газетам сейчас можно доверять.
Второй:
– Можно. Не наврут.
– Читал? На Алтае в горах поймали его все-таки.
– Читал.
– Фотография есть, и крупными буквами написано: «Первый снежный человек».
– Я читал: «Последний интеллигент».
– Ты какую газету читал?
– А ты какую?
– Как можно поймать интеллигента?
– Объявили операцию «перехват» и поймали.
– Во время «перехватов» кого когда поймали?
– Никого. Значит, если кого-то смогли поймать, то только интеллигента.
– Интеллигенты давно вымерли.
– Значит, один уцелел как-то.
– Ну ты сам посуди, как он мог уцелеть при такой жизни? Да нет, без вопросов снежный человек. Три метра ростом, кулаки с голову, весь шерстью зарос.
– На фотографии лысоватый, в угол забился.
– Да дикий абсолютно! Пишут: от телевизора не оттащишь, даже рекламу смотрит. И верит всему – дикий, дикий.
– Я читал: как увидел телевизор, тут же разнес его вдребезги.
– Ты какую газету читал?
– А ты?
– Про кого ты читал?
– А ты?
– Поймали снежного человека.
– Поймали интеллигента.
– Мат один.
Второй недоуменно смотрит на Первого.
– У него через слово мат, – поясняет Первый. – Это только сообщили, что недавно поймали, а на самом деле поймали давно, проводят эксперименты, изучают его. Говорит он только матом.
Второй все так же недоуменно смотрит на Первого.
– Вокруг него мат столбом стоит! – горячится тот.
– Ну?
– Что ну?.. Хотя да.
– Я же говорю: поймали интеллигента. Моется каждые полчаса, да? Так написано?
– Нет. Написано «чешется каждую секунду». И потом… это… деньги показали ему – он ноль внимания.
Второй недоуменно смотрит на Первого.
– Не знает, что это такое… Что такое деньги, он не знает! – снова втолковывает Первый. – Много дали ему денег – никакой реакции… Абсолютно!.. Очень много дали ему денег… Не видел он никогда столько денег!
Второй недоуменно смотрит на Первого:
– Ну?
– Что ну?.. Хотя да.
– Поймали интеллигента, – торжествует Второй.
– Нет, снежного человека, – упирается Первый. – Пишут: весной подошла к клетке женщина, он заволновался, рожи начал строить, кувыркаться – показывать, какой он молодец.
– Перестань!
– Серьезно говорю.
– Стыдно же!
– Почему стыдно?
– Ерунду какую-то несешь.
– Какую ерунду? Там комиссия целая была: академики, профессора.
– Да академика зиму продержи в клетке, а весной женщина подойдет – что, он кувыркаться не начнет? Весной все кувыркаются.
– Он в карты играет! Вот такая дикость!
– Во что?
– В карты!
– Я спрашиваю: во что он играет в карты? Одно дело – в «дурака», другое – в преферанс.
– Хотя да… Кого же они там поймали?
– Тебе что еще известно?
– К одежде равнодушен. Ему все равно, во что одет, без разницы, где перед, где зад… Хотя да… В городе эксперимент провели: выпустили его из клетки, он по газонам и через дорогу на красный свет!.. Хотя да, наш же интеллигент… Написано: «жрет что ни попадя».
– Я читал: «ест, что дадут».
– Я читал: «ночью на луну воет».
– Я читал: «мечтает и поет, а слуха нет».
Первый:
– Кого же они поймали?
Второй пожимает плечами.
Первый:
– Доверчивый, как все непуганые животные! Людей не боится.
Второй недоуменно смотрит на Первого.
– Совсем не боится… – бормочет Первый. – Тянется к людям.
– Ну?
– Что ну?
– Вот поэтому и последний.
– Разговаривает с деревьями, птицами, камнями…
– Или снежный человек, или интеллигент.
– Нет, снежный человек, – стоит на своем Первый. – Врачам не доверяет, сам ищет траву в поле, в лесу.
– Интеллигент!
– Почему?
– Знает, что как его учили, так и врачей. Лучше травы поесть.
Первый хлопает себя по лбу:
– Как же я забыл?! Снежный человек однозначно. Он пьет!
– Как пьет?
– Как? Хорошо.
– Нет, что он пьет?
– Всё: пиво, водку, вино… потом опять пиво. Потом портвейн.
Второй недоуменно смотрит на Первого:
– Ну?
– Что ну?.. Хотя да… Говорят, весной, даже когда к клетке подходит мужчина…
– Да ну тебя к черту!
– Поймали-то голого совсем.
– Интеллигент. Свое последнее отдал кому-то – сам голый.
– Ну тогда я не знаю, кого они там поймали, – сдается Первый. – Но если это снежный человек, то с экологией беда.
– Почему?
– До чего довели природу, если снежный человек стал похож на интеллигента?
– А если это интеллигент, то куда придем? Он уже стал похож на снежного человека.
– Да, иногда газеты привирают. Но есть надежные. Я вчера читал материал – одна бородатая женщина знает, когда цены перестанут расти.
– Да ну тебя к лешему! Ерунду какую-то городит весь день! Разве такое может быть в природе?
– Что? Женщина бородатая?
– Что у нас цены перестанут расти.
Второй уходит. Первый спешит за ним:
– Написано: «Из достоверных источников»! – Уходит вслед за Вторым.
Форточка
В конце зимы стою на работе возле окна, форточка закрыта… Да, закрыта. У нас сквозняки постоянно, она то закрыта, то открыта. Короче, подходит ко мне парень… Двуногий. Фамилия у него Двуногий. Говорит:
– Не одолжишь на месяц пять тысяч?
И я ему – а возле самой форточки стою – говорю:
– Было бы – не дал.
Он набычился и пошел. Корявый какой-то весь, кривой, косой. И тут форточка – раз! – открылась. И весной как пахнет первый раз. Меня к добру потянуло. Не как зимой – к чужому добру, а потянуло сделать что-то доброе. Кричу:
– Двуногий!
Он оборачивается – симпатичный парень в принципе. Так страшноватый, а в принципе симпатичный. Говорю:
– Дам я тебе пять тысяч, даже не сомневайся.
У него слезы из глаз. Обнялись с ним, смеемся стоим… Форточка захлопнулась. Смотрю – силы небесные, стою в обнимку с уродом. Говорю:
– Ты что здесь забыл, Квазимодо?
Он пятнами пошел, за сердце схватился… Форточка открылась. Говорю:
– Коля Двуногий, ну ты не сукин сын – обижаться на всякую ерунду? Совсем, что ли, ты без юмора? Завтра принесу тебе пять тысяч.
У него губы задрожали, обнялись с ним. Он говорит:
– Ты теперь мой лучший друг, я тебя люблю. И зря, – говорит, – ты возле форточки встал, простудишься.
Я ему:
– Ничего, дорогой мой, не беспокойся.
Он:
– Я закрою, а то простудишься, заболеешь и умрешь.
Я:
– Не надо, не закрывай.
Он:
– Нет, надо! – И закрыл.
Я говорю:
– Руку свою поганую убери с моего плеча. Мне работать надо идти.
Он постарел прямо на глазах, щетина сразу полезла, сгорбился, пошел к себе.
Отошел он, а запах от него остался! Я форточку открыл… подошел к нему, говорю:
![Исаак Башевис-Зингер - Короткая пятница и другие рассказы[Сборник]](/uploads/posts/books/138725/138725.jpg)
