Валерий Попов - В городе Ю.: Повести и рассказы
— В этом-то вся и суть,— бесстрашно Алехин сказал.— «Соколы» мгновенно в магазин прилетели, разгромили его, все выпили…
— Что ж хорошего? — Дядьков, не удержавшись, сглотнул слюну.
— Вы прекрасно же понимаете,— Алехин улыбнулся,— что не только сигнал, а желание его передалось! Не просто сигнал — а с наложением информации!
Повисла долгая пауза.
— …Он уже один раз наложил информацию! — Грунин проворчал.
Все не может мне простить шутки с Троном Генсека!
Снова все задумались.
— Ну, так чего ты? — Грунин поднял свои кустистые брови, на меня взглянул.— Интересуешься, нет — у нас в Связи работать?
Связан ли я со связью? Да! И еще как! Помню, в Североморске, давно еще, подрался я в парке с одним матросом. Слово за слово — и руки замелькали. И не успел я опомниться, как был уже в крови — с такой скоростью он махал!
— Стоп, стоп! — отскочил, кровянку вытирая.— Ты флажками, что ли, семафоришь?
— Так точно! Лучший сигнальщик флота! Двести десять знаков в минуту!
— Ясно,— говорю.— Прочел все!
— Со связью,— Грунину говорю,— я кровно связан!
— Ну ладно… выдь на минутку. Решим.
И все! Я занырнул, причем так занырнул, что хуже не бывает!
…Завывание сирены, мигание синей лампочки. Сваливаешься с койки. Штаны, сапоги — и пошел. Тревога! Руками за «турничок» над люком — и ногами вперед из отсека в отсек!
— По местам стоять!
После этого иногда звучит: «С якоря сниматься!» Но сейчас этого нет — с того «якоря», на котором мы стоим, так легко не снимешься!
«Нырок-2»! «Случайно» занырнули на шестьсот метров, «случайно» проткнули «рогом» трансатлантический кабель. Ой, какие мы неловкие! Но уж заодно послушаем, чего они там говорят?
И все! «Рога» не вытащить! Ждали они нас — с магнитной ловушкой! И не пожаловаться им по кабелю: нас нет! У «Нырка-2» «рог» может отстреливаться. Может, но не хочет. Начальство не велит: еще будем мы по всему миру «рога» оставлять!
Ползаем за начхимом: дай кислород! «Где я его возьму? Все регенерационные патроны вышли! Дыши из своего рукава!»
— Полный вперед!.. Полный назад!
Дергаем трансконтинентальный кабель — «веревочку», соединяющую континенты,— того глядишь, Европу с Америкой жахнем лбами!
Окончательно проснувшись, я с ужасом вспоминаю свой вчерашний разговор с Алехиным… могу ли я его теперь так называть?
Поздно вечером вызвал в каюту, угостил коньяком.
— Завтра у вас… сложный день. И, наверное, пора все же признаться, что я — ваш отец!
Разродился! Давно я думал: откуда математическая шишка у меня?
— Ясно… Насколько я понимаю — это прощальный разговор?
— Вы хотите сделать мне больно? — Алехин говорит.
С маман — на «вы», с папаном — тоже на «вы»! Чудесная жизнь!
— Тронут вашими переживаниями. Но, насколько я понимаю, вы не п о с л е д н и й мой отец? И, может быть, даже не первый?
«Эль сон тут шосон софт маман»!
Алехин молчит потупясь. Стесняется!
Что ж, для него и это большой сдвиг!
— Так…— Я поднялся, утер рукавом губы.— И когда мне… лететь?
— Я же уже сказал — завтра,— вполне уже холодно Алехин говорит.
Взял себя в руки. Но не до конца.
— Может… еще когда…— пробормотал он.
Да, недолго он пробыл моим отцом!
— Приготовиться к эвакуации! Первым идет лейтенант Познанский!
Некронавт-один!
На меня нацепляют оборудование, засовываюсь в торпедную трубу. Выравнивают давление. В мутном свете прожекторов я вылезаю в обступающую тьму. Изо всех сил задираю голову… Да-а-а, неба отсюда не видать!
Отпускаю буй. С катушки уносится вверх «дорога жизни» — шкентель с мусингами — трос с узелками, возле которых во время «вознесения» положено ждать, чтобы азот в крови не закипел.
Гляжу наверх. Та-ак. Свистнул, если бы мог… Все подготовили: шкентель е, мусингов нема! Да и шкентель кончается в десяти метрах, а дальше — падай! Кипи! И уже никакая кессонная камера тебя не спасет — нечего тебе будет делать в ней! Все продумано! Наше новое оружие с глубины шестисот метров бьет!
Повисел я на кончике паутинки, как паучок,— и полетел! Свет все ярче. Об солнце разобьюсь!
Свет летит мне навстречу!.. Вертолет?.. Никак нет!
Дальше — странное видение: вид с большой высоты. Внизу — длинная глубокая дорога, прорубленная в черных прибрежных скалах, по ней — цепочка огоньков: в одну сторону — красные, с другой стороны — желтые.
Иногда сбоку от дороги — двойные золотые воротца. Откуда-то знаю: въезд в закусочные «Макдоналдс».
Яркий свет, белая палата. Лица, склонившиеся надо мной. А это что за «рыженосец»? Где я мог видеть его?! А-а! Мистер Карпентер!! Плотник-гинеколог!
Ах, вот оно что! Жизнь моя, оказывается, заранее организована, продумана. Не случайно он мою бедную избушку посетил! Гинеколог, склонившийся надо мной! Ему, стало быть, подарили меня?
Интересно, сохранился ли мой пол?
Отключка.
Потом — новое утро. Я сажусь на кровати. Потом резко встаю, щупаю лицо — все в шершавых бинтах! Ну, ясно — лопнули сосуды! Декомпрессия! Смотрю на пальцы. Они непривычно тонкие — и в веснушках! С ужасной мыслью я кидаюсь к зеркалу, лихорадочно разгребаю бинты и — выпрыгивает рыжий завиток!
Ну, ясно! Отпустили меня в их тару!
И входит мой рыжий папа.
— Как прекрасна, как трогательна была ваша мать! Глядя на нее, невозможно было поверить, что она работает в такой ужасной организации.
…Ну, ясно. «Подвиг разведчицы»!
И сколько же их было, таких «подвигов»?
Только рыжим не хватало мне стать!
Да, такого броска я еще не делал!
Далеко шпрот заплыл!
Нажимая на ветер, я вышел на берег океана.
Вот он я, плод тонкой игры разведок, демонстратор невероятных возможностей теории вероятностей!
Теперь, значит, я Соединенным Штатам Америки водородные бомбы экономлю?
Я взобрался на дюну, и ветер сразу же надул меня, как резиновую игрушку.
Бедная моя мама: умерла, сидя на стуле, кусая спинку! Где были все они?
Лишь по напору ветра чувствуется беспредельная мощь, а перед глазами все утыкано каменистыми островками с мохнатым кустарником, будто океана и нет.
Медленно, как водолаз, я перевалил через дюну. Казалось бы, после всего, что я узнал, трудно было меня удивить, но я удивился. В брызгах прибоя на коленях стояла девушка в футболке и шортах и, потрясая кулаками, кричала в океан что-то яростное. Даже не заметив меня, она вдруг упала ничком в песок и лежала неподвижно под накатывающимися волнами. Надо же — и у нее горе.
Я, кстати, тоже рыдал: ну, что же это за жизнь?! Не успеваешь привыкнуть к одному батьке — появляется другой!
Я перевалил еще через один песчаный холм и удивился еще больше: теперь у прибоя бегал парень и тоже орал на океан, вполне открыто угрожая ему. Что-то с ним связано?.. Подводник, браток?
За следующим холмом был третий кричащий!
Я как-то стал привыкать и успокаиваться… А чего, собственно? Несколько батек — чем плохо?
Говорят, с каждым разом я становлюсь все лучше — надо стараться!
Устав от борьбы с ветром, я вышел на шоссе. В длинной синей машине подъехал батя намбр сри, сказал, что испугался за меня, поехал разыскивать… отцовскому сердцу не прикажешь!
С улыбкой он разъяснил мне, что буйные молодые люди на берегу океана — студенты театральной школы имени Юджина О’Нила, расположенной вон в том деревянном домике… Ну, стараются!
Мы въехали в чистенький городок с деревянной церковью.
Батя сообщил мне, что теперь я ВАСП, по-английски это значит «оса». ВАСП расшифровывается: Вайт — белый, АС — англосакс, П — пресвитерианского вероисповедания. В Америке как бы нет аристократии, но ВАСПы — как бы аристократы демократии.
— После того, как ты из-за этой жуткой Дженнифер (?!) чуть не погиб… надеюсь, теперь возьмешься за ум?
Хотелось бы глянуть на эту Дженнифер хотя бы глазком!
В общем, мне стало нравиться — быть ВАСПом.
Тем более и русский не пришлось забывать — я преподавал его в академии стриженым курсантам.
Этот шпионский центр выглядел вполне респектабельно: аккуратные деревянные домики, раскидистые дубы над стрижеными полянками, всегда пахнущими свежим сеном, ровно запаркованные автомобили курсантов и преподавателей, спокойные разговоры, тишина.
По пятницам все дисциплинированно напивались в местном пабе, орали песни, в субботу снова — спокойное солнечное утро, тишина и улыбки.
Знал ли батя Карпентер, когда под видом гинеколога заезжал ко мне в избу в прошлой жизни, что я его будущий сын?.. Конечно, знал. Но вел он себя вполне достойно. Того сентиментального коварства, которым отличался мой прежний батя Алехин, здесь я не замечал. ВАСП есть ВАСП! Благородство!
