Михаил Крюков - Разговорчики в строю. Лучшее за 2008-2009 годы
В конторе с докладом нас ждал Папа Дорсет, который в менее корректной форме поставил перед нами задачи и отправил топтать территорию. При этом забил последний гвоздь в крышку гроба, заявив, что без маньяка в наручниках наш дуэт ему не интересен.
– Если наш Папа и дальше будет так переживать за дело, то до новогодних праздников он вряд ли доживёт, – сказал Костя, прикрывая дверь кабинета шефа. – Саня, давай за моим Андрюшкой в школу заскочим, а то тёща сегодня его забрать не сможет.
Возле школы нас уже ждал Костин сынишка со своим корешем. Они бурно обсуждали какую-то тему, активно жестикулируя руками.
– Эй, цветы нашей жизни, – позвал Костя из машины детей. – Пулей в машину. Обед стынет.
Друзья, весело подхватив рюкзачки, запрыгнули в машину.
– Здрасьте, дядь Саш, – громко поприветствовал меня Павлов-младший.
– Здорово, разбойник! Как дела?
– Нормально.
В этот же момент от резкого торможения я впечатался головой в торпеду.
– Ты чего творишь? – заорал я на друга, – дорога пустая!
– Смотри, – указал мне пальцем в сторону школьного забора Костя, у которого в десятке метров от нас стояла точная копия с нашего фоторобота.
– Что?
– Рыжий, очки, зелёная кофта.
– Жаль руки в карманах, а так похож.
– Точно, он! – сделал преждевременный вывод Павлов.
– Сейчас проверим, – сказал я и вышел из машины.
Походкой не слишком трезвого человека с «нарисованным» на лице похмельем и с сигаретой в зубах я подошёл к субъекту.
– Братан, зажигалка есть?
– Пожалуйста, – протянул мужик мне зажигалку и с привычным выкрутасом чиркнул указательным пальцем по кремню.
– Где потерял? – спросил я, глазами показывая на правую руку.
– Отморозил.
– Значит, ты отморозок?
– Простите, не понял…
Удар и подсечка.
– Лежать, милиция, – закричал подбежавший Костя и закрепил на его запястьях наручники.
– Вы чего, мужики, – заорал задержанный, – Э-э-э, люди! Помогите!!!
– Что же вы творите! – закричала какая–то старуха сзади.
– Сейчас милицию вызовем, отпустите человека, бандиты, – верещала с какого-то балкона женщина противным голосом.
– Всем молчать. Мы из ФСБ. Это террорист и на нем взрывчатка! – гаркнул Павлов, и улица опустела.
– Ну что, сучонок, детей любишь? – заорал я на мелко трясущегося педофила.
В том, что это именно тот, кого мы ищем, ни я, ни Костя не сомневались. Пятой точкой и спинным мозгом чувствовали, что в цвет попали. Весь его облик (бегающие глаза, испарина на лбу, дрожь, учащённое дыхание, а главное, испуг) говорил о его звериной сущности, о его страхе перед ответом за содеянное.
– Вы чего, вы чего? – повторял слюнявыми губами упырь.
– Ну и куда его? – спросил Костя, незаметно подмигнув мне.
– На водохранилище, топить, – флегматично заметил я.
– А ты камеру взял?
– Зачем?
– Мы же обещали родственникам девочки снять процесс умерщвления?
– Нет, но сейчас заедем и возьмём.
– Мужики, ребята, товарищи…, – размазывал сопли по лицу подонок.
– Заткнись! – хором гаркнули мы.
– Слушай, – продолжал игру Павлов. – Давай лучше в лес, пулю в затылок и закопаем.
– Точно, давай, – поддержал я друга. – Только сначала для доказательства член отрежем.
– Не надо-о-о! – впал в истерику педофил, – Я хочу в милицию, я во всем признаюсь!
– А может, действительно, не будем брать грех на душу? – предложил Костя.
– Да-да, не надо, – ревел преступник.
– Рот закрой, – прошипел я и отвесил лёгкий подзатыльник. – А вдруг он не признается?
– Я признаюсь, – заёрзал на коленях ирод. – Прямо сейчас признаюсь.
– Короче, если этот пи@дюк сейчас не напишет чистуху, – обратился я к коллеге, – то за свои действия я не отвечаю. Иди, решай пока с нашими пацанами.
Костя построил у машины Андрюшку со своим другом, дал 100 рублей на проезд со «Сникерсом» в трамвае и прочёл инструктаж, где последними были такие слова: «Ни маме, ни бабушке ни слова, что папа отправил вас домой общественным транспортом».
Через полчаса в салоне нашей служебной «восьмёрки» педофил сотворил шедевр на пяти машинописных листах, признавшись в совершении девяти преступлений. После прочтения нам своего жуткого произведения мы удовлетворено кивнули и выдвинулись в Управление.
На сидящего в «обезьяннике» монстра приходили смотреть со всего Управления. Через некоторое время приехал следователь городской прокуратуры с пристёгнутой к нему прессой и телевидением. Пока в нашем офисе творился хаос, мы с Костей под шумок смылись. Затарившись в магазине спиртным и закуской, мы расположились в заброшенном парке на одиноко стоящей лавочке. Майское солнце слегка пригревало наши головы.
– Слушай, Саня, а ты смог бы этого педофила завалить?
– Не знаю.
– Вот и я не знаю.
– Тогда наливай.
Мы сидели, выпивали и слушали тишину. А Папа Дорсет в это время, грозя кулаком в телевизионную камеру, вещал всему российскому народу об изобличении особо опасного преступника, нарушавшего на протяжении двух месяцев сон и покой честных граждан.
PS: По приговору суда за совершение 8 (доказанных) преступлений упырь получил 7,5 лет. Да здравствует наш суд, самый гуманный суд в мире!
Важняк Дед Мороз
(история правдивая, а в душе держать не могу. Не судите строго)
Саня, восьмой дом по Волжской улице твой? – без вступления начал утреннюю речь следователь Гашин.
Нет, был бы мой, я бы здесь не служил, – попытался я сострить, а заодно избавиться от какого-нибудь мероприятия. Всё-таки 31 декабря, праздник на носу, пьянка через пару часов в отделе: женщины уже столы–салаты–нарезки накрывают, а здесь Гашин со своим срочным делом – других у него просто никогда не бывает.
– Да, ладно выё#ываться, – настаивал следак, – Давай на часок смотаемся на адресок, я обвиняемую допрошу и как раз к столу вернёмся.
– А сам чё, не можешь?
– Так притон там наркоманский. Мало ли что…
– Квартира 222, живёт Нутрия? Она твоя обвиняемая?
– Ага…
– Хрен с тобой, – согласился я, – Только туда и обратно. Кстати, вискаря вкатишь на ход ноги? Мне здесь один терпила из новых русских подогнал за то, что я злодея поймал, который по утрам с капота его «мерина» значки «трилистника» регулярно снимал.
– Чё за злодей? Чай, с авторынка? – выпив рюмку и занюхав куском сахара, из любопытства поинтересовался Гашин.
– Да нет, народный мститель 12 годков от рождения. Просто один нувориш поздней осенью его котёнка насмерть раздавил. Вот пацанёнок и затаил зло. Ребёнка понять можно, конечно. Но этот бизнесмен такую бучу развёл, что пришлось искать будущего представителя «Гринписа».
– Ну и …., – требовал Гашин продолжения истории, и наливая себе в стакан повторную рюмку буржуйского пойла.
– Да, нех@я, поймал я этого мстителя, прочёл лекцию и сдал на поруки родителям. А владельцу «мерса» популярно объяснил, что негоже лихачить во дворах жилых домов и лишать жизни братьев наших меньших, а то среди сотрудников ГИБДД слишком много почитателей животного мира. Мужик оказался с понятием: во двор на тачке стал въезжать со скоростью улитки, перед родителями и пацанёнком извинился и подарил тому котёнка, а мне за профилактическую беседу с ним преподнёс этот нектар. Ладно, хватит жрать ханку, поехали. Время не ждёт.
Я припарковался около восьмого дома, и мы со следаком вошли в подъезд. В нос ударил запах мочи, фекалий, кошачьих испражнений и продуктов варки наркотического зелья. Повсюду валялись пустые бутылки, кондомы и использованные одноразовые шприцы. Нужная нам квартира № 222 была не заперта. Я открыл дверь и машинально прикрыл нос ладонью. В коридоре было темно. Из туалета появилось какое-то тело неопределённого возраста, которое я толчком в груд не замедлил отправить назад для испражнения организма. В комнате на грязной кровати без постельного белья в полном наркотическом угаре лежал объект допроса следователя Гашина – в миру Инга Румбова, в тусовке – Нутрия. На просьбы и толчки проснуться наркоманка не реагировала. Вдруг за кроватью в груде грязного белья я почувствовал шевеление. Заглянул и ужаснулся. В промежутке между какой-то коробкой и батареей сидело совершенно синее от холода и голода маленькое существо 3 лет. Оно было в одних трусиках и огромными голубыми глазами смотрело на меня. Оно меня не боялось. Когда я протянул руки – оно с большим удовольствием вскарабкалось на них и обвило мою шею своими ледяными ручонками. Он был описан и обкакан, кожа была покрыта опрелостями.
– Как тебя зовут, малыш? – обратился я к находке.
– Миса, – тихо и шепелявя, содрогаясь от холода и голода, пролепетал ребёнок и крепче схватил меня за шею.
