Саид Насифи - На полпути в рай
Молодой армянин Мальком, сын Якуба, был самым лучшим, преданным и отважным из вожаков и зачинателей франкмасонства в Иране. Он был воспитан в Стамбуле и возвращён в Иран для выполнения возложенной на него миссии.
Это произошло в момент, когда Мирза Асадолла-хан Нури, известный под именем Мирзы Ага-хана Этемад-од — Доуле, бывший со времени царствования Мохаммед-шаха[34] военным министром, стал вместо Мирзы Таги-хана Амире Кабира главой правительства. Мирза Ага-хан был деловым, сообразительным, приветливым и гостеприимным человеком. Он предоставлял широкие права своим подчинённым, особенно близким помощникам, но, опасаясь неверности и предательства, назначал на должности только своих родственников. В те времена это был единственно надёжный путь для политических деятелей избежать предательства.
Тогда в Иране было очень мало людей, знающих иностранные языки и знакомых с европейскими обычаями. И так как мусульмане недоброжелательно относились к тем, кто имел дела с иностранцами, и избегали встреч с ними, правительству и шахскому двору для связи иранцев с европейцами приходилось использовать армян и евреев.
Поэтому долгое время дипломатическими работниками и даже послами Ирана в европейских странах были большей частью армяне и ассирийцы халдейского происхождения.
Мирза Якуб, армянин из Джульфы, числился начальны— ком протокольной части при правительстве и осуществлял связи с европейскими дипломатическими представителями. В то время своих представителей о Иране имели только Англия, Россия и Франция.
Пользуясь близостью к правительству, Мирза Якуб сумел устроить в министерство иностранных дел своего сына Малькома, смышлёного парня, по хитреца и интригана, добиться для него прекрасной для того времени дипломатической должности — сотрудника посольства в Стамбуле. Там Мальком прожил несколько лет, женился на армянке из довольно богатой семьи. При содействии тестя, крупного политического деятеля, он обосновался во французской франкмасонской ложе османского двора, большинство влиятельных членов которой были армяне, и вскоре стал в ней значительной фигурой. Потом он был направлен обратно и Иран с заданием основать в Тегеране масонскую ложу.
Возвращение этого молодого человека расценивалось в тегеранских политических и дворцовых кругах как значительное событие и привлекло к нему внимание многих. Ведь в это время люди только начинали знакомиться с европейской политикой, понимать её силу и приноравливаться к европейской цивилизации, или, как говорили тогда, европеизироваться. Молодёжь старалась не только внешне подражать всему европейскому, но и изучала европейские языки, особенно французский, а некоторые даже были не прочь вступить в тайные сделки с европейцами.
Со времени правления Фатхали-шаха англичане начали активно интересоваться Ираном. Ост-Индская компания послала в Иран капитана Малькольма с огромной суммой денег, чтобы привлечь на свою сторону иранцев. Он дал большие взятки премьер-министру Мирзе-Шафи, премьер-министру Хаджи Мохаммеду, Ибрагим-хану Этемад-од-Доуле Ширази и министру финансов Мирзе Хосейн-хану Амин-од-Доуле Исфахани Мостоуфи-ол-Мамалеку, который потом также стал премьер-министром. Итак, первые шаги капитана Малькольма в Иране ознаменовались взяточничеством, и потому люди, дорожившие национальной честью, считавшие позором обнажать пороки перед иностранцами, не хотели пятнать свой народ и решительно избегали связей с англичанами. Из-за этого капитану Малькольму не удалось вовлечь иранцев в английскую франкмасонскую ложу. И только с иранцами, которые побывали в Индии, масоны имели кое-какие дела.
Те из иранцев, кто хотел хотя бы внешне оставаться честным, предпочитали сближаться с французами, которые не предпринимали прямых акций и не имели в Иране такой дурной славы, как англичане. Это долгое время и вызывало у иранцев больший интерес к французскому языку. Мало-мальски свободомыслящие, стремившиеся к европеизации, жаждавшие избавления от надоевших им сухих и нудных проповедей своих благочестивых соотечественников иранцы для утешения души стали примыкать к французским франкмасонам.
Но французских франкмасонов поддерживали англичане, извлекая при этом для себя большую политическую выгоду, поэтому сотни иранских франкмасонов, сами того не подозревая, верой и правдой служили преступной английской политике.
Русские же, наоборот, считали политику франкмасонов не только неприемлемой, но и вредной для себя и никогда не сотрудничали с ними в Иране.
Приверженцы франкмасонов были и среди бабидов, которых в свою очередь поддерживали масоны. Ища спасения от преследований каджарского двора, бабиды шли к иностранцам, и франкмасоны охотно помогали им. Затем, когда появился Бехаолла, одни из бабидов примкнули к нему, другие, кто остался при прежних убеждениях, пошли за Собхом Азалем и стали называться азалийцами. Большинство азалийцев и прежних бабидов остались верны франкмасонам. Мало того, существовала договорённость, что бехаисты тоже будут следовать принципам франкмасонства и укреплять общее дело и обе организации обязуются оказывать друг другу материальную помощь. Эти организации приучают своих членов знать окружающих их людей, быть в курсе их поведения и настроения. И, если масоны или бехаисты заподозрят, что человек, которого они хотят привлечь к себе, всё же не подходит им и может оказаться помехой в их делах, они быстро начинают распространять о нём самые нелестные и нелепые слухи. И бехаисты и франкмасоны начинают чуждаться этого человека и даже перестают здороваться с ним. Но эти несчастные даже не могут сообразить, что он прекрасно понимает их ханжество и легко догадывается, что хорошие знакомые, теперь так старательно избегающие его, — или правоверные франкмасоны, или бехаистские фанатики. Но не только это роднит франкмасонов с бехаистами. И у тех и у других в организации царит полное и беспрекословное подчинение руководству, превращающее человека в машину или послушное вьючное животное. Даже не верится, что уважающий себя свободный человек может так слепо выполнять распоряжения неизвестного лица, которое появляется из какой-то прискорбной тьмы, исполнять его приказы без возражений, немедленно, не имея права даже задать вопрос.
Франкмасоны широко используют силу страха, в котором они постоянно держат человека. Они приводят его к себе замаранного, напоминают ему о его грязных делах и говорят, что при малейшем неповиновении об этом узнает весь мир. Бывает, иногда им не удаётся сразу сломить попавшего в беду человека, тогда они применяют самые решительные меры и всё равно заставляют его идти на гнусные поступки.
В свои сети франкмасоны всегда и повсюду прежде всего старались захватить прибитых жизнью, немощных, слабовольных и ограниченных людей. Сначала они присматриваются к намеченной жертве, разузнают о человеке всё, что можно, расспрашивают его самого, но, пока не появится уверенности в нём, в игру его не вводят. Когда же решение привлечь этого человека к работе принято и получено его согласие, оговорены все условия и на беднягу навечно надет тяжёлый рабский ошейник, начинаются глупые детские устрашения. За ним приезжают тёмной ночью, сажают в карету, туго завязывают глаза, часами возят взад и вперёд по одной-двум улицам, создавая впечатление дальнего пути; въезжая во двор, долго катают его ещё там, чтобы совершенно сбить с толку, затем таскают по бесконечным лестницам и наконец приводят в тёмный подвал, где в беспорядке расставлено много стульев и столов, натыкаясь на которые он окончательно теряется, и душу его охватывает страх. Его сажают на стул и в полной тишине, будто издалека, начинает звучать однообразная печальная мелодия. Затем над самым его ухом раздаётся выстрел. Всё это доводит нервы до крайней степени напряжения, и безотчётное чувство страха ещё более охватывает несчастного. В это время слышится грубый низкий голос, обращённый к прибывшему. Чётко произнося каждое слово, он просит сказать фамилию, имя, происхождение, подробно расспрашивает о жизни. После этого несчастного заставляют отвечать на более серьёзные вопросы, выбалтывать вещи, о которых он не имеет права говорить. Так одурачивают человека, лишают его воли, превращают в ничтожество. И, когда он уже совершенно подавлен, ему развязывают глаза. Бедняга видит горящую на столе свечу, по обеим сторонам стола по рангам и положению, занимаемому каждым в организации, сидят, а за плечами сидящих стоят люди. Они одеты в чёрное платье и что-то держат в руках. Церемония кончается, зажигают свечи, и человек узнает среди тех, кто находится в комнате, своих давних друзей, которые за все годы знакомства ни разу даже не намекнули ему на свою причастность к ложе. Он теперь знает, чей это дом, кто здесь хозяин, знает, где живут остальные. Но пока он находится в магнетическом состоянии, в состоянии полной прострации, он унижен и потрясён, и ему кажется, что он никогда не смоет с себя этого позорного пятна.
