Ллойд Осборн - Несусветный багаж
Мистер Чандлер был несколько удивлен видом джентльмена в столь преклонном возрасте и в столь странном наряде, голосующего на дороге в столь безлюдном месте, но как человек участливый, охотно приходящий на помощь ближнему, согласился подвезти незнакомца, а поскольку имел собственное представление о вежливости, то ни о чем своего пассажира не спрашивал. Собственно говоря, молчание вполне устраивало мистера Чандлера, однако, как только повозка тронулась, он обнаружил, что втянут в односторонний диалог.
— Насколько я могу судить по разнообразию пачек и коробок на вашей повозке, по многообразию адресов на этих посылках, а также по ухоженному виду вашей фламандской лошадки, вы занимаете должность доставщика почты в знаменитой английской транспортной службе, которую по праву называют гордостью нашей страны.
— Именно так, сэр, — скромно подтвердил возница, не очень понимая, какого ответа от него ожидают. — Эти почтовые грузы доставляют нам много хлопот.
— О, я говорю без всяких предубеждений, — продолжил далее Джозеф Финсбюри, — дело в том, что в молодости я много путешествовал. И не было такой вещи, серьезной или малозначительной, которой бы я не интересовался. На море изучал искусство плавания под парусом, узнал множество способов завязывания морских узлов и выучил немало разных технических терминов. В Неаполе научился готовить макароны, а в Ницце — делать цукаты из фруктов. Если случалось посетить оперу, то никогда не забывал прежде приобрести партитуру и ознакомиться с главными ариями, наигрывая их одним пальцем на фортепьяно.
— Да, много вам довелось узнать, — заметил возница, подгоняя коня. — Жаль, что у меня таких возможностей не было.
— А знаете ли вы, сколько раз упоминается в Ветхом Завете слово «кнут»? Если правильно помню, сто сорок семь раз.
— Что вы говорите? — ответил мистер Чандлер. — Никогда бы мне это в голову не пришло.
— Библия содержит три миллиона пятьсот одну тысячу двести сорок девять букв. Стихов же, насколько мне известно, более восемнадцати тысяч. Было много изданий Библии. В Англии ее впервые перевел и распространил Джон Уиклиф, около 1300 года. «Параграфическая Библия», так ее принято называть, — это популярное издание, и называется так потому, что разделена на отдельные параграфы. Другое популярное издание — «Библия Бричса» — названа так то ли по имени своего издателя, некоего Бричса, то ли по названию местности, где была напечатана.
Возница скупо заметил, что «очень может быть», после чего сосредоточил внимание на более актуальном занятии, а именно попытке обогнать воз с сеном, что было не так-то просто, поскольку дорога была узкой, и с обеих ее сторон тянулись глубокие канавы.
— Я заметил, — возобновил свою речь мистер Финсбюри, когда они благополучно миновали воз, — что вы держите вожжи одной рукой, а следует держать их двумя.
— Очень интересно! — воскликнул презрительно возница. — А это почему же?
— Как вы не можете понять, — укорил его мистер Финсбюри. — То, что я вам говорю, это факт научных исследований, основанный на теории движения, которая является основным разделом механики. По этой отрасли знаний существует множество любопытнейших книжек ценой всего в шиллинг, и мне кажется, что человеку вашего положения было бы небезынтересно с ними ознакомиться. Сдается мне, однако, что развитию в себе наблюдательности вы много внимания не уделяли. Во всяком случае, мы едем вместе уже довольно давно, а что-то я не припомню, чтобы вы привнесли в наш разговор хотя бы один любопытный факт. Это меня огорчает, друг мой. Вот я, например, не уверен, обратили ли вы внимание, что, обгоняя воз с сеном, вы объехали его с левой стороны?
— Ну, с левой, конечно, — ответил возница, повышая голос и несколько воинственным тоном, — иначе пришлось бы иметь дело с полицией.
— А вот во Франции, а также, я полагаю, в Соединенных Штатах вам пришлось бы сделать это справа.
— Ни за что бы этого не сделал! — возмущенно воскликнул мистер Чандлер. — Объехал бы слева.
— Заметил я также, — продолжил мистер Финсбюри, не обращая внимания на последние слова спутника, — что поврежденные части вашего экипажа связаны шнурком. Я всегда осуждал небрежность и неряшливость, свойственные представителям нашего беднейшего класса. В одной из лекций, которую я в свое время прочитал перед благодарной публикой…
— Какой же это шнурок, — возница счел себя оскорбленным, — это вовсе даже шпагат!
— Я всегда осуждал, — не унимался мистер Джозеф, — что как в личной и семейной жизни, так и в трудовой деятельности низшие слои нашего общества отличаются недостатком прилежности, предусмотрительности и экономности, что они попросту донельзя расточительны. Любой пенс…
— И кто же тут, черт возьми, принадлежит к низшим слоям? — возмущенно закричал возница. — Сами вы из низших слоев! Да будь вы этим чертовым аристократом, я бы ни за что не взялся вас подвозить.
Все это говорилось уже с нескрываемой неприязнью; стало ясно, что общего языка они не найдут, и дальнейшая беседа даже для столь словоохотливого человека, как мистер Финсбюри, стала невозможной. Он сердито надвинул на глаза козырек своей фуражки, достал из самого глубокого кармана блокнот и синий карандаш, после чего погрузился в свои расчеты.
Возница в свою очередь начал увлеченно насвистывать, изредка бросая взгляды на попутчика со смешанным чувством триумфа и боязни. Триумфа — поскольку ему удалось сдержать бурный словесный поток, боязни — чтобы тот, не дай Бог, не возобновился. Даже настигший их проливной дождь не нарушил молчания. Так молча они и доехали до Саутгемптона.
Смеркалось. Витрины магазинов отбрасывали тусклый свет на улицы старого порта. В домах зажигались вечерние огни, и мистер Финсбюри, успокоившись, начал задумываться о ночлеге. Он отложил свои бумаги, прокашлялся и неуверенно посмотрел на мистера Чандлера.
— Не будете ли вы столь любезны, — обратился он к мистеру Чандлеру, — порекомендовать мне здесь какое-нибудь пристанище?
— Ну что ж, — ответил мистер Чандлер после некоторого раздумья, — может быть, «Трегонвелл Армз»?
— Меня это вполне устроило бы, если там чисто, недорогие номера и приятное общество.
— Я раздумывал не над тем, устроит это вас или нет, а над тем, устроит ли это моего приятеля Уоттса, — заявил мистер Чандлер, все еще размышляя, — который держит эту гостиницу. Видите ли, он мой хороший приятель, и в прошлом году помог мне, когда у меня были неприятности. И я как раз думаю, не будет ли с моей стороны плохой услугой, если свалю ему на голову такого постояльца, который его до смерти может извести своими информациями. И не повредит ли это репутации гостиницы, — добавил он с обезоруживающей искренностью.
— Друг мой, — энергично запротестовал старик, — очень любезно с вашей стороны, что довезли меня досюда, но это не дает вам права так со мной разговаривать. Вот вам шиллинг за хлопоты, а если у вас нет желания везти меня в эту вашу «Трегонвелл Армз», то я и сам дорогу найду.
Мистер Чандлер слегка опешил и перепугался. Бурча под нос какие-то извинения, он вернул шиллинг, молча миновал несколько кривых закоулков и узеньких улиц, наконец остановился перед ярко освещенными окнами какого-то здания и громко позвал мистера Уоттса.
— Это ты, Джем? — раздался приветливый голос откуда-то из конюшни. — Заходи внутрь, погрейся.
— Нет, я тут только затем, чтобы высадить одного достойного джентльмена, который ищет ужина и ночлега. Но предупреждаю тебя, будь осторожен, он хуже проповедника общества трезвости.
Мистер Финсбюри с трудом выбрался из повозки, после долгой езды все его члены затекли, да и предыдущие передряги давали себя знать. Приветливый мистер Уоттс, несмотря на не слишком лестные рекомендации возницы, встретил старика с чрезвычайным радушием и пригласил в гостиную, где в камине вовсю пылал огонь. Вскоре в той же самой комнате был накрыт стол, и мистеру Джозефу подали жареную курицу, слегка уже початую, и большую кружку темного пива из бочки.
После ужина Финсбюри встал из-за стола, чувствуя себя хорошо подкрепившимся, и пересев в кресло поближе к камину, начал приглядываться к остальным гостям, уже предчувствуя в душе все ораторские удовольствия. Присутствующих было десятка полтора, все мужского пола и все (как с удовлетворением отметил для себя Джозеф) принадлежали к трудовому сословию. Склонность людей, занятых физическим трудом, к выслушиванию занимательных историй и дискуссиям на различные темы не раз уже была источником истинной радости для мистера Джозефа. Но для того, чтобы завладеть вниманием даже столь благорасположенной аудитории, следовало приложить определенные усилия. В этом отношении у Джозефа Финсбюри не было соперников. Он нацепил на нос очки, вытащил из кармана пачку бумаг и разложил их перед собой на столе. Пошелестел ими, поразглаживал, пробежал их взглядом, изобразил на лице полнейшее удовлетворение, а затем, нахмурив брови и постукивая карандашом об стол, стал изображать человека, погруженного в решение какой-то сложной задачи. Между тем украдкой он посматривал на собравшихся и убедился, что его маневры не остались без внимания: все взгляды были обращены в его сторону, рты приоткрыты, трубки в них застыли неподвижно. Гипноз действовал. В этот самый момент появление мистера Уоттса послужило необходимым предлогом для начала речи.
