Валерий Смирнов - Одесский язык
В раз отличие от московской критикессы мадам Галиной, в жизни не слышал в Одессе выражения «Жёра, вийди с мора», распространенного, в том числе и по моей вине, по всему бывшему СССР. В два отличие от растиражированной во многих произведениях одесского фольклора крылатой фразы «Жёра, подержи мой макинтош». Зато многократно слышал наше знаменитое «Бора, вийди с мора». То есть фразу, которую преподносят туристам и спэциалистам-лингвистам в качестве характерного образчика одесской речи. Типа означающую «Боря, перекрати талапаться (калапуцкаться) у море». Почему нет? Ведь еще Паустовский в повести «Время больших ожиданий» поведал: старики во все горло рекламировали одесскую газету «Моряк» исключительно как «газету «Морак».
Еще шпингалетом мне не раз приходилось ждать у осеннего моря золотой в это время рыбацкой погоды и, согласно старинной одесской традиции, произносить: «Бора, вийди с мора!». Бора обычно прекращал свою бурную деятельность через два-три дня, и тогда начиналась самая настоящая ноябрьская жара, только успевай заряжать самоловы фириной. «Бора», именно это название получил первый ракетный корабль Черноморского флота на воздушной подушке, который даже при пяти баллах развивает скорость более сорока узлов. При скоростных характеристиках этого корабля ему не страшны ни торпеды, ни самонаводящиеся ракеты. Не удивительно, что корабль назвали в честь боры: северо-восточного черноморского ветра, идущего в наш берег со скоростью до шестидесяти метров в секунду. Бора – это вам не его ласковый коллега по бесклевью молдаван, это всерьез и надолго.
Среди известной одесской песни, фрагмент которой процитировала знаток темы мадам Галина в своей знаменательной статье, есть и куплет, посвященный шпильману Гольдштейну, который после победы на Всемирном конкурсе скрипачей в пятнадцатилетнем возрасте был приглашен в Москву. «Пример для всем актерам и актрисам Гольдштейна Буси, как маяк стоит. Пускай теперь он пишется «Борисом», но он же настоящий одессит». Выше мне приходилось писать, что у нас даже имеются собственные имена собственные, и Борис, наряду со Львом или Леонидом, исключения не составляет. «Бора» и «Буся» – таки две большие разницы.
Так и кто после этого на самом деле распространяет те самые «фальшивые монеты» под маркой «Боры» в виде «Жёры» и в который по счету раз гонит протухшую пену вековой свежести за «неправильную одесскую речь»? При всем том почему-то ни один из российских грамотеев-просветителей не обращает внимания на то, что их сограждане ныне говорят исключительно на наш древний манер: «Дамы и господа!». Да если бы такое обращение услышали их московские прадеды, у тех бы глаза на затылок выскочили и уши отвяли. Зато по поводу «неправильностей» одесского языка охочих потерендеть обратно развелось столько, с понтом старый одесский гэц, покинув родные пенаты, круглосуточно не устает кусать всех подряд за рабочие места. Так и хочется предупредить иногородних граждан: не приобретайте за пределами Одессы знаний о ее языке и американские доллары турецкого производства. В нашем Городе этого добра тоже навалом. В том числе – фальшивок под маркой одесского языка, которые штампуют два придурка в три ряда, то есть издательство «Оптимум» в полном составе.
И флаг в руки тому московскому «Знамени», с его «вполне мифической квазибабелевской экзотикой», тем более что некогда исключительно одесскоязычная фраза «флаг вам в руки» уже в полный рост используется москвичами. Наряду «с вырванными годами», которые, с языками наперевес, не устают устраивать одесситам по поводу их родной речи чужеземные талмудоиды с их на хап-геволт знанием темы. Как бы между прочим, кроме десятка книг на одесском языке, я написал куда больше книг на языке русском, некоторые из них издавались за рубежом, в частности, в Москве с ее мавзолейной экзотикой, где я имел видеть того вечно живого Ленина таки да в гробу.
Торчащим на «одесском языке произведений Бабеля» делаю презент. Словосочетание «одесские рассказы» переводится на русский язык как «неправдоподобные одесские слухи» или «типично одесская сплетня», ибо одесское слово «рассказ» имеет совершенно иное значение, нежели его русскоязычный аналог. Думаю, после такого объяснения нет смысла переводить на русский язык крылатую одесскую фразу «Рассказ номер раз». Характерный пример того рассказа: «Я отведал мадам Галину», что переводится на русский язык как «Я нанес визит мадам Галиной».
Российские лингвисты, даже не из числа тех, кто считает «смитьё» словом из лексикона преступного мира, нередко исполняют почти работу артели «Напрасный труд», составляя комментарии к произведениям одесских писателей, доставшихся России в качестве классического наследия советской литературы. Без знания несуществующего с их точки зрения одесского языка невозможно не то, что понять истинный смысл завуалированных строк, но и такую, к примеру, элементарщину, как давным-давно ставшее хрестоматийным в качестве образчика одесской речи высказывание за Беню Крика, который говорил мало, но смачно. Вот это самое «смачно» означает не просто «вкусно» в переносном смысле слова. Любой человек, знающий одесский язык, подтвердит: «смачно» – это куда вкуснее, чем вкусно. То есть Беня слыл златоустом даже в самой Одессе, где каждый таки умел сказать.
Как только на вас, открываю страшную непонятку, уже второй век неподвластную чужеземным мудрецам. На самом деле одесский язык – это не лежащее на поверхности «Ви с-под мине шёто-то хочите?» или «На шару и уксус сладкий», а истинный смысл не вызывающей никаких эмоций вроде бы русскоязычной фразы, где и близко нет не то, что всяких-разных «хевр» и «шмуглеров», но даже чересчур двусмысленного «фармазона». Все знают, что Остап Бендер был сыном турецкоподданного. И кто обращает на это внимание? Равно, как и на наличие пишущей машинки с турецким акцентом в конторе «Рога и копыта».
Даю наколку: как следует из слов самого Бендера, он – сын лашмана. Папа Бендера был не государственным крестьянином-лесозаготовителем, и не татарином, а лашманом в одесскоязычном смысле слова. Даю вторую наколку: именно одесское слово «лашман», искаженное деловыми в «лахмана», не случайно, а по некоей аналогии, обрело в блатном жаргоне значение «прощение долга». Даю третью наколку: в одесском языке есть крылатая фраза «Что это за турок?» и фразеологизм «турок».
Умному достаточно, а потому предлагаю российским лингвистам, регулярно дополняющих тома Бабеля и иных одесских писателей своими обильными комментариями, пояснить читателям за жгучую семейную тайну Остапа Бендера. А заодно самим узнать: упомянутая пишущая машинка с турецким акцентом стала основной причиной эмиграции в Москву не только создателей «Золотого теленка». Как бы между прочим, написанная мною чуть ранее фраза: «…где я имел видеть того вечно живого Ленина таки да в гробу» переводится с одесского на русский язык как «у меня не возникло и малейшего желания толпиться в очереди к Мавзолею, лишь бы получить возможность увидеть лежащую в нем достопримечательность, которая меня совершенно не интересует».
Писатель, журналист и переводчик Владимир Жаботинский в 1930 году написал статью «Моя столица», которую мне удалось разыскать не без помощи немецких товарищей лишь в нынешнем году. Статья завершается так: «…теперь, говорят, нет больше никакого города – трактором от Куликова поля до Ланжерона проволокли борону, а комья потом посыпали солью. Жаль…». Прекрасно понимаю, что имел в виду одессит Жаботинский, который не дожил всего восьми лет до того времени, когда на земле, некогда пропаханной и просоленной римлянами, возродилось страна, о которой он мечтал. А вместе с ней возродился и считавшийся мертвым язык этой страны. И хотя прах Владимира Жаботинского имели перевезти на его, как принято считать, историческую родину, твердо знаю: его историческая родина – Город.
Если большевики, по словам современника моего дедушки Ленина, пытались превратить Одессу «в южную Калугу», то ныне, как писал не один одесский журналист, самый уникальный город в мире пытаются сделать пригородом Большой Булдынки. Советы не смогли, и эти переодетые патриёты сумеют только в лужу пернуть и той самой соли нам на хвост насыпать. Как бы ни старались отторгнутые благодатной одесской почвой перекати-поле в очередной раз перепахать тракторами почву моего Города и выкорчевать память вместе с булыжниками мостовой, которую как один из символов Одессы закрывали своими телами наши победившие нацистскую сволочь отцы. А в сорок пятом, вернувшись к себе домой, они становились на колени и целовали воспетые в песне огненных лет «родные камни мостовой». Те самые некогда привезенные из Италии нашими предками камни, которые в нынешние дни сгребают бульдозерами и куда-то увозят. Говорят, один такой булыжник стоит более пяти евро, а в освобожденной от фашизма нашими отцами и дедами просвещенной Европе к ним имеют таки сильный интерес. Камни можно продать, можно с умным видом на язык шпаклевать очередные фуфлыжные учебники по очередной с понтом истории, а еще можно гопки прыгать. Потому что подлинная Одесса – это не «чтоб я так был здоров!», не булыжники, не самое синее в мире море, не Дюк и не люк. И пока на планете останется хоть один человек с одесским сердцем и Городом в душе – не дождетесь!
