Лев Альтмарк - Серые пятна истории
Лев Альтмарк - Серые пятна истории краткое содержание
Лев Альтмарк
Серые пятна истории
С самого раннего детства мне казалось, что всемирная история представляет собой бесконечный свиток, на котором события, происходившие когда-то, записаны безвестным летописцем поначалу какой-нибудь полупонятной шумерской клинописью, потом ровными рядами библейского иврита, сменяющегося древнеегипетскими птичками и греческими кругляшками, следом – древнеславянской вязью, плавно перетекающей в современный русский язык, которому в будущем придёт на смену что-то новое. Да простят меня китайцы, индусы и прочие народы, имеющие свою не менее богатую историю и письменность, но о них у меня представления ещё более смутные, нежели об истории европейской цивилизации и её языках. Впрочем, что есть, то есть…
Так вот, мне так же всегда казалось, что на этом бесконечном свитке то и дело попадаются большие черные пятна, оставленные тем же пресловутым летописцем по небрежности или – кто знает? – по коварному умыслу. Иными словами, кое-что нам узнать уже не суждено, а ведь хочется, ой как хочется…
Наличие чёрных пятен подразумевает как бы неодолимое стремление историков их обелить или хотя бы сделать чуточку светлее. Вот тут и начинаются всевозможные фантазии и теории, подкреплённые, а то и не подкреплённые фактами и элементарной логикой.
Чем я хуже, подумалось мне однажды, попробую и я покопаться в этом богатом на клады и неожиданные открытия историческом огороде. Или, если угодно, минном поле. Так и появились мои серые пятна истории…
Нестор и русские герои
Про летописца Нестора в своё время ходило много слухов, мол, берёт взятки за то, чтобы вписать чьё-то имя на скрижали истории. Сколько берёт, никто в точности не знал, потому что не пойман – не вор. А Нестор и в самом деле был мужиком скрытным и довольно скуповатым. Если уж кого-то вписывал в летопись, то с очень большим скрипом и после очень долгих уговоров.
Приходили к нему даже Александр Невский и Дмитрий Донской. Мы, говорят, герои общенационального значения, взаправдашние, и нет никаких сомнений в том, что место в истории нам обеспечено на сто процентов, тут и к бабке не ходи. А Нестор им: справочки, пожалуйста, предоставьте, да ещё чтобы печатями были заверены, что вы участники хрестоматийных легендарных событий. А то много вас тут таких ходит, а я один, и ошибаться мне нельзя. История мне этого не простит.
– Какие, к чёрту, справки?! Морда твоя бюрократическая! – возмущаются герои. – Ты на наши доспехи ратные посмотри – все иссечены вражьими саблями! А ранения, после которых простые смертные не выживают?! Вот тебе и подтверждение нашего героизма.
– Тут намедни ко мне Иван Грозный заглядывал, бородой своей сивой тряс да стращал лютой погибелью, если не уважу, – гнёт свою линию Нестор, – только для меня истина дороже: не вписал я его, душегуба. Пущай палкой замахивается на сына своего непутёвого, а не на меня, и не надеется на снисходительность. А вас, господа, может быть, и впишу, но… только после того, как буду иметь на руках заверенную справочку!
Задумались герои: где же им взять такие справки? К Кутузову обратиться – так тот может выписать документ только о Бородинском сражении, не больше. К маршалу Жукову вообще не суйся – он не только бумагу не даст, да ещё в шею вытолкает, такой у него характер скверный.
– Может, у псов-рыцарей какой-нибудь документ выправить? – размышляет Александр Невский. – Так ведь я их всех перебил поголовно, хоть бы одного на развод оставил!
– А мне как быть? – чуть ли не рыдает Дмитрий Донской. – Хоть я и не всех татаро-монголов извёл, но что с них взять – они же поголовно неграмотные, да и письменности у них отродясь не было…
Так и не внёс их Нестор в свои летописи. А внёс только тех, кого сам пожелал. Но на каких условиях – об этом история умалчивает. И мы глубокомысленно промолчим. А что тут ещё, скажите, прибавить?
Карамзин, Ключевский и Пётр Первый
Историки Карамзин и Ключевский часто собирались вместе, чтобы сочинять историю России. Но в архивах копаться они не любили, потому что ничего приятного в этом занятии нет – пыли наглотаешься, папка какая-нибудь того и гляди с полки сверзится и по маковке даст, к тому же, пока что-то дельное откопаешь, не один месяц пропыхтишь в бумажных завалах.
А был у них один проверенный способ – вызывать с помощью спиритизма души умерших государей и выпытывать, как всё было. С всякими древнерусскими князьями да татарскими тохтамышами проблем не возникало. Только покрути тарелочку по столу, клики мертвеца по имени, и он уже тут, сердечный. Давайте, мол, господа, выкладывайте свои вопросы, да поживее, а то спать вечным сном мешаете, и вообще не княжеское это дело – интервью потомкам давать.
А историкам только того и надо – вопросы у них уже готовы, а то, что осталось неразъяснёнными, сами додумывают и выдают за чистую монету. А кто их, академиков, подловит на вранье? Знамо никто.
И вот добрались они в своих сочинениях до Петра Первого.
Словно сердце им подсказывало, что царь Пётр – тип вредный и исключительно капризный, наделает проблем, от которых только тошно станет. Мужик он был пьющий, тиран и самодур, а уж если ему что-то не по нутру, то впадал в истерику и ломал стулья. И не только стулья.
Покрутили академики тарелку, позвали дрожащими голосками Петра, а тот уже тут как тут – мало того, что грязно материться без причины начал, так ещё и глазищами с портрета со стены сверкает.
– Чего звали, холопы? – вопрошает. – Совсем страх потеряли – прах монарший беспокоить!
– Скажите, Пётр Алексеевич… – заблеял Ключевский.
– Кто таков? Какого дворянского роду-племени?! – рычит царь, аж, портрет на стене трясётся.
– Я…
– Молчать! Розгами засеку, батогами забью!.. Чего хотел? Учти, если какую-нибудь ерунду попросишь, то лучше бы помер раньше, чем на свет родился!
– Он будет спрашивать, – и указывает пальцем на Карамзина, а у того поджилки так трясутся, что слова вымолвить не в состоянии.
– Трусливые вы людишки, – окончательно разгневался Пётр, – после моей кончины совсем народ измельчал! Даже говорить с вами противно! Тьфу на вас!.. Я пошёл, а вы тут оставайтесь. Но учтите, ещё раз меня побеспокоите по пустякам, я найду на вас управу, ох, найду!
После того, как раскаты царского баса стихли, а портрет перестал сверкать глазищами, историки чуть успокоились. Сидят, друг на дружку пялятся, отдышаться не могут.
– Слушай, а что мы его испугались? – обрёл дар речи Карамзин. – Что он нам сделает – он же на том свете, а мы пока на этом…
– Ой, не говори! – заохал Ключевский. – У него рука повсюду… Лучше давай ничего плохого про него писать не будем. Напишем, мол, обычный правитель, воевал со шведами, строил корабли да города, морды народу чистил – ничего плохого и ничего хорошего. Царь как царь. Лучше с ним не связываться!
Как решили, так в итоге и написали. Это уже сегодня мы придумываем про Петра всё, что нам в голову взбредёт. Правда, тем, кто спиритизмом по старинке промышляет и тарелочки крутит, есть чего опасаться. Мало ли что – не только у Петра, но и у многих наших предков везде рука имеется. Да и современники им не уступают…
Михайло Ломоносов и скорпионы
Свои юные годы Михайло Васильевич Ломоносов провёл в Германии, где изучал всякие премудрости в тамошних университетах. Причём изучал всё подряд, так как деньги за обучение были уже проплачены, и недосуг было разбираться в деталях, ведь всё свободное время он проводил в пивных, где очень пристрастился к пиву с сосисками. А свободного времени у него было много, потому что он, как каждый уважающий себя гордый росс, занимался только перед сессиями, а их, как известно, всего две в году.
И каждый раз перед сессиями у него возникали нелады с немецким языком. В пивнушках-то он обходился всего двумя фразами «наливай» и «пшёл вон!», знакомыми любому халдею, а вот в университетах было сложнее. Чтобы облегчить изучение непослушного немецкого языка, Ломоносов взялся за перевод наиболее употребительных слов на русский. Но скоро столкнулся с рядом проблем. Взять к примеру нехорошее обувное слово, которое он запамятовал, как точно писать: «калоши» или «галоши»? Чтобы не ломать голову, он стал звать любую резиновую обувь «мокроступами». Этаким новаторским приёмом впоследствии воспользуются ярые поборники чистоты русского языка, а пока Михайло Васильевич восхищался своей изобретательностью и, дабы славное начинание не зачахло на корню, продолжал заниматься дальнейшими изысканиями.
Как-то хозяйка одной из пивнушек решила остудить не в меру разгулявшегося студента и облила его единственный камзол пивом.
