Ярослав Гашек - Школа провокаторов
Обзор книги Ярослав Гашек - Школа провокаторов
Ярослав Гашек
Школа провокаторов
В начале войны полицейские власти в Праге по указанию из Вены решили, что нужен специальный курс политических дисциплин для повышения квалификации шпиков, чтобы они тем успешнее провоцировали чехов на крамольные высказывания.
Выяснилось, что в этом отношении далеко не все филеры на высоте. Так, филер Завесский не знал, сколько политических партий В Чехии. Браун путал национальных социалистов с социал-демократами и, однажды, арестовав националиста, повел его, приговаривая:
—Я вас, социал-демократов, в бараний рог согну!
Фабер допустил такую же ошибку с анархистами и аграрниками. Он заявил задержанному анархисту:
— Мы вам, аграрникам, покажем, где раки зимуют!
Старый служака Сточес не знал, что такое «рескрипт». В полиции он не раз слышал, что это политически опасная вещь, и потому при ближайшем обыске у одного подозрительного субъекта изъял и представил начальству таинственный листок со словами: «Resorcini-0,5; Aqua destillata —300. Доктор Самоед».
Сверху было написано: «Рецепт». Бедняга-филер спутал его с рескриптом…
При покойном начальнике полиции Крщикове никто не заботился о том, чтобы, например, объяснить шпикам значение Белогорской битвы. А это важно: ведь за такие разговоры можно упечь в тюрьму немало людей. Начинается с разговора о Белой горе, а кончается скамьей подсудимых. Ясное дело!
Филера Когоута однажды, в дни ноябрьских сборищ, послали в Бржевнов, дав ему две кроны на пиво и поручив спровоцировать кого-нибудь после собрания в Гражданском клубе на разговор о Белой горе. Агент вернулся ни с чем и доложил, что он спросил в трактире одного из гостей, показавшегося ему подозрительным, какого тот мнения о Белой горе. На это последовал ответ, что, мол, от Бржевнова до Белой горы всего три четверти часа ходьбы, а от Мотола — и того меньше.
Одним словом, в политике агенты были сущие младенцы, и не раз случалось, что они беспокоили начальство по совершеннейшим пустякам. Такой случай был со швейцаром нашего дома. Агент Браун забрал его за то, что в пятидесятилетний юбилей правления императора Франца-Иосифа он, будто бы сидя в кофейне, демонстративно рассуждал об Эдисоне и о битве при Ватерлоо. Агенту показалось это подозрительным. Ведя арестованного в полицию, он обратил его внимание на то, что сегодня такой знаменательный день.
— Уж не думаешь ли ты, продажная шкура, — накинулся на него швейцар, — что фонограф изобретен императором Францем-Иосифом? Это — изобретение Эдисона. Почитай вчерашнюю «Политику».
Шпик Фабер однажды донес на меня, что я в ресторане говорил о недостатке углекислоты в пиве, которое продается в Вене, в парламентском буфете. Я сказал:
— В Вене должны были бы знать, что пока в Австрии не войдут в обиход бомбы с углекислотой, никому и в рот не захочется взять это пиво.
Из этих небольших примеров видно, что сотрудники государственной полиции в Праге валили в одну кучу социал-демократов и националистов, бомбы, баллоны, рецепты и рескрипты, правящего монарха и изобретателя Эдисона, анархистов и аграрников и т. д. Все это, разумеется, вредно сказывалось на их работе.
Правда, и по этим донесениям людей сажали в тюрьму, но давалось это нелегко. Следственные чиновники прилагали все усилия к тому, чтобы арестованный по подозрению в крамольных речах не мог выпутаться, и часто добивались своего: ведь на допросах обычно человек нервничает, будь он сто раз невиновен. Его всегда можно запутать и спровоцировать на какое-нибудь недозволенное заявление. Но повторяю: для следственных властей это был каторжный труд.
По этим-то причинам и была организована школа для провокаторов. Политически натасканный шпик не растеряется ни на каком чешском митинге. Он первый предложит антиавстрийскую резолюцию, а потом гаркнет, как это делал полицейский комиссар Хум: «Ага, голубчики, попались!»
Так возникла школа провокаторов в Праге. Там, разумеется, не вдавались в высокие материи, а выявляли и изучали те бунтарские чувства и замыслы, которые давно уже зреют в сердцах чешских граждан.
В полиции была отведена специальная комната для занятий и вывешено расписание:
«От 9 до 10. Изучение причин неизбежного развала Австро-Венгрии.
От 10 до 11. Почему чехам не следует воевать против русских и сербов?
От 11 до 12. Организация подпольных партий.
От 12 до 1 ч. Наиболее распространенные оскорбления монарха и членов императорского дома, а также другие предосудительные слова и выражения.
С 2 до 4. Общие основы провокаторского искусства и предварительное определение кары за недозволенные высказывания (в пределах от 2 до 15 лет тюрьмы)».
Эта прекрасная программа еще больше понравилась агентам, когда на учебные пособия им выдали по пятьдесят крон. Для самых тупоголовых агентов устроили дополнительные вечерние занятия. Словом, все было организовано наилучшим образом. Занятия шли полным ходом. Полицейские агенты усердно штудировали дома свои записи, используя для этого каждую свободную минуту.
В семье филера Брауна не знали, что и думать. Госпожа Браунова со слезами жаловалась соседям:
— Право, не знаю, похоже, что мой Браун совсем спятил. Целый вечер перечитывает какие-то листки и кричит: «Итак, господа, после трехсот лет рабства пришло время решительных действий! Монархия — истукан на глиняных ногах; достаточно толкнуть его, и он рассыплется…» Я говорю ему: «Ты с ума сошел, мы же останемся без хлеба». А он как поглядит на меня да как зыкнет: «Молчи, дура, не суйся в политику!» И снова бегает по комнате, заглядывает в свою бумажку и бормочет: «Хватит! Довольно мы молчали, со времен Белой горы и по сегодняшний день! Я стрелять в русских не буду. И в сербов тоже не буду. Надеюсь, и вы, сударь? Разрешите представиться…» Ну, я, известно, хожу и реву. А он ругается, что я ему заниматься мешаю. «Брось,-говорю,-ты, Христа ради, все эти глупости, доведут они тебя до тюрьмы». А он опять свое: ничего, мол, ты не смыслишь. Приказал мне сесть против себя за стол, это будто бы он с кем-то в пивной разговаривает, И давай рассказывать мне, что наш всемилостивейший император и вся его семья дегенераты… не то денатураты… уж и не помню. А потом вдруг как зашепчет: мы, мол, организуем тайное общество! Завтра соберемся здесь, и я вас научу, как взрывать поезда. Ладно? Придете? В таком случае разрешите представиться…»!
И так всю неделю. Право, не знаю, что мне с ним делать. Больше всего я боюсь за нашего Эмиля. Мальчик и заниматься бросил, глядя на отца. Глаз с него не сводит, когда тот ходит по комнате и ораторствует перед комодом о казни на Староместской площади.
В самом деле, Эмиль глаз не спускал с папаши. Речи отца ему очень нравились. Эмиль был славный мальчик и старательный первоклассник. Как сын сыщика он принадлежал к числу директорских любимчиков, сидящих в первом ряду. Товарищи презирали его, изводили и называли «штрейкбрехером». Они не допускали Эмиля, к участию в школьных политических спорах, которые во время войны стали еще оживленнее. Ему нечего было сказать, когда школьники, чьи отцы были призваны в армию, рассказывали друг другу: «Папа, уезжая на фронт, сказал, что при первой же возможности перебежит к противнику».
Однажды австрийские войска взяли в плен три десятка сербов где-то на Драве, и официальные реляции трубили о грандиозной победе на сербском фронте. «Австрийские войска заняли Драву…»-гласили газетные заголовки. По этому случаю директор гимназии Кох, ярый австрияк, ходил по классам, произнося патриотические речи и провозглашая славу императору. Гимназисты были обрадованы и старались растянуть потеху, чтобы избавиться от уроков.
В первом классе, как и во всех остальных, директор разглагольствовал о том, что австрийская монархия сильна и могущественна, а следовательно, каждый патриот должен радоваться решению великого императора вступить в войну. Под конец он призвал учеников провозгласить троекратное «ура» «обожаемому монарху».
Гимназисты заорали «ура», и только Эмиль Браун, сидевший у самой кафедры, не раскрывал невинных детских уст и не присоединялся к общему восторженному реву.
Директор подошел к нему.
— Почему ты молчишь, мальчик?
Безмятежно глядя на директора, Эмиль ответил:
— Потому что мы не признаем Франца-Иосифа своим государем. Нам, чехам, несладко живется под габсбургской державой. Так каждый вечер говорит мой папа. Кому же знать, как не ему, ведь он служит в полиции… А недавно к нам заходила госпожа Фаберова и рассказала маме, что мужу ее дали в полиции листок с речью насчет того, что «пора нам придушить австрийскую гидру». То же самое говорил и папаша, а мне он oелел изображать гостей в трактире и повторять за ним, что Габсбургская династия — просто шайка жуликов…
Спустя пять минут школьный привратник вел Эмиля к родителям. Папаша-полицейский, прочитав грозное письмо директора о подстрекательских речах своего сына, горько усмехнулся и воскликнул:
