Александр Володин - Три кинокомедии
— Это не ко мне, — сказал Гена.
— А ваш скрипач оказался трепачом, — сказала Таня. — Обещал прийти на сбор, а сам уехал.
— Ну, он же ненадолго, — заступился Павел Васильевич, — всего на десять дней.
— Хоть на десять лет, сбор-то сегодня.
— Что же делать, что же делать, надо что-то придумать! — забеспокоился Павел Васильевич. Поразмыслив, он спросил: — А ты сама не можешь рассказать? Ты же помнишь, как он рассказывал.
— Показал старые газеты. Это интересно, но там такие противоречия... Например, написано: «Работник Балда». Интересный спектакль, но неудачный по содержанию». Ну, нелепо же?
Павел Васильевич засмеялся.
— Что делать, тогда главное было — доказать, что чертей вообще нет, что это предрассудки. А тут, понимаешь, на сцене хитрые, бойкие чертенята. А ведь если есть черти — значит, есть бог. Что ты! А мы ведь тогда пели:
«Долой, долой монахов, долой, долой попов,
Мы на небо залезем, разгоним всех богов!..»
— И целая дискуссия в газете, — продолжала Таня. — «Как бороться с футболом».
Павел Васильевич опять засмеялся.
— Что делать, это была стихия времени: борьба. Боролись с безграмотностью, боролись с туберкулезом, боролись с буржуазными влияниями. Решили, что футбол — буржуазная игра, боролись с футболом.
— Вот вы хорошо объяснили, — подумав, оказала Таня. — Вы даже лучше рассказываете, чем он.
Павел Васильевич был польщен.
— Благодарю вас!
— Причем нам ведь не обязательно, чтоб был организатор, — продолжала свою мысль Таня. — Может быть просто рядовой участник, человек того поколения.
Павел Васильевич уловил ее замысел и встревожился.
— Если бы мне поручили такое выступление, я бы скончался от разрыва сердца.
— А там будет совсем домашняя обстановка. Народу немного, только те, кому интересно.
Гена оторвался от занятий и сказал:
— Зачем это вам, дядя Паша? Ей надо провести мероприятие, а вам это к чему?
— Да что вы! — занервничала Таня. — Нам как раз нужно то, что вы рассказываете!..
— Милая моя, я даже не был пионером. Раньше пионерские отряды организовывались по предприятиям. А там, где работал мой отец, не было отряда вообще. Но в нашем дворе находился пионерский форпост. Я только слышал, как они пели песни, трубили в горн... Кстати, вот кто вам нужен! Их горнист был такой парень, что вот сейчас прямо можно... Прошло много времени, и можно совершенно объективно сказать, что это был человек каких-то выдающихся задатков. И биография такая, хоть печатай в календаре. Он погиб. На войне. Вот кто умел, он как-то удивительно умел сочетать в себе гражданское и личное. Ты понимаешь, что я говорю?
— Понимаю.
— В том смысле, что он мог думать не только о себе, по и обо всем вокруг. Вот чему вам всем нужно учиться, это просто необходимо! Кстати, он же меня научил играть на горне. Причем он играл потрясающе, я никогда потом ничего подобного не слышал. Простая, казалось бы, вещь. «Слушайте все, слушайте все, все исполняйте!» — тихонько спел он, взял трубу и проиграл этот сигнал.
— Он всегда чуть нарушал ритм, и, как ни странно, это было хорошо, — сказал Павел Васильевич, и он спел три раза и протрубил: «Отбой, отбой, отбой...»
— Ему было двенадцать лет, на год моложе меня. Казалось бы, доверили горн — труби вовсю! Но он удивительно чувствовал настроение каждого сигнала. Вот я трубил «отбой», а теперь сравни, я попробую: «Подъем флага». Торжественно. Все звуки ввысь...
Павел Васильевич протрубил сигнал на подъем флага. — А вот это сбор, это совсем другое:
«Слышишь, сбор труба трубит,
Собираться нам велит!
Собирайтесь, собирайтесь все!..»
Сыграл и воскликнул: «Тревога!» И протрубил тревогу.
Пионеры с грохотом занимали места в школьном зале.
— Раз! Два! — крикнул со сцены Петя.
— Три! Четыре! — ответил зал и затих.
— Три! Четыре! — крикнул Петя.
— Раз! Два! — взревел зал.
— Будь готов!
— Всегда готов, как Гагарин и Титов! — громоподобно ответил зал.
В ряду поднялись две пионерки.
— Раз! Два!
— Три! Четыре! — хором отозвался зал.
— Три! Четыре!
— Раз! Два!
— Кто идет?
— Мы идем.
— Кто поет?
— Мы поем!
Из зала в комнату за сценой вошли Павел Васильевич и Таня.
— Здравствуйте, — сказала им женщина, очевидно первая пионерка.
Поздоровались и еще два первых пионера, пожилые уже люди.
— А вы в каком отряде были? — спросила Павла Васильевича женщина.
— Видите ли... я не был пионером, — сказал он. — Но у нас...
— Ох, извините, я думала, что вы с нами.
— Нет-нет-нет... — уверил ее Павел Васильевич. — А ты говорила, что будет семейная обстановка, — укорил он Таню.
В комнату вошел Петя, за ним — девочка с разглаженными галстуками на руках.
— Отряд имени Карла Либкнехта! — вызвал Петя.
— Это я, — сказал один из первых пионеров.
— Вы? Очень приятно. Киселев?
— Илья Николаевич, — сказал мужчина.
Петя повязал ему на шею галстук, пошутил:
— Вот вы теперь снова пионер... Частная фабрика Лар!
— А частной фабрики Лар нет, — сказала Таня, — вместо нее пришел товарищ Колпаков.
— Товарищ Колпаков? Очень приятно. — Петя взял следующий галстук. — Ваше имя-отчество?
— Павел Васильевич.
— Очень приятно, Павел Васильевич. Вы из какого отряда?
— Собственно, я... вообще не был пионером, — засмеялся Павел Васильевич. — Там, где работал мой отец, не было пионерского отряда. Но у нас во дворе был форпост.
Петя снял с него галстук, который начал уже повязывать.
— А, так вы просто гость? Тогда извините. Вы проходите, садитесь.
— «Красный треугольник!» Иванова Надежда...
Женщина поправила:
— Вера Викторовна.
— Вера Викторовна. Очень приятно.
Петя повязал ей галстук. Иванова поцеловала его.
— Спасибо, — от неожиданности сказал Петя. — Отряд «Возрождение»!
— А это мой папа, — сказала девочка с галстуками.
— Большое спасибо, что вы пришли, — сказал Петя.
Павел Васильевич независимо ухмыльнулся Тане, помахал ей и пошел в зал. Он сел сбоку, чтобы никому не мешать.
— Ничего, ничего, я гость, — извинился он перед сидевшими рядом девочками.
— Давайте построимся, — говорил Петя старым пионерам, собравшимся у выхода на сцену. — Поплотней, поплотней, пожалуйста.
— Петя! — окликнула его Таня. — Это Павел Васильевич Колпаков. Он хороший человек, он обязательно должен выступить. Он очень занят и специально приехал.
— В качестве кого он будет выступать? — спросил Петя.
— Но я же вам объясняю...
— В качестве хорошего человека? У нас в стране много хороших людей, что же, они все должны выступать с трибуны?
Довольный своей шуткой, он стал подниматься на сцену, но Таня остановила его.
— Нет, Петя, вы чего-то не понимаете.
— Слушай, Нечаева, ты мне сейчас не мешай.
Он дал знак девушке, и та крикнула со сцены в зал:
— Да здравствует наука!
— Да здравствует прогресс! — отозвался зал. — И мирная политика ЦК КПСС!
Таня вошла в зал и села рядом с Павлом Васильевичем.
— Выходит, я вас зря сюда привела?
— Что ты! — воскликнул Павел Васильевич. — Я даже доволен. Так вот живешь, занятый своими заботами, и не замечаешь, что где-то шумят деревья, что бывает столько молодости сразу вместе.
— Вы бы еще так выступили!..
— Не знаю, может быть, может быть... Слушай, а что это за молодой человек?
— Наш вожатый, — сказала Таня и заплакала.
— Смешной парень. Ты что? — испугался Павел Васильевич.
В это время Петя дал сигнал горнисту и тот затрубил, но очень фальшиво и хрипло.
Тогда произошло неожиданное: Павел Васильевич взглянул на Таню и, махнув рукой, сказал:
— Я им, пожалуй, сейчас что-то скажу...
Таня и сообразить ничего не успела, как он встал и пошел по проходу к сцене.
Он хотел ловко вспрыгнуть на помост, но это не получилось — споткнулся, и в зале засмеялись.
В коридоре, приоткрыв дверь, стоял Гена. Он пришел сюда потому, что тревожился и стыдился за отца. Как только ребята засмеялись, он повернулся и пошел прочь.
— Тихо! — успел он услышать голос Тани. Она крикнула так громко, что все стихли.
Только Бардукову было еще смешно, он прыснул еще раз. Таня обернулась к нему, замахнулась портфелем. Он притих и, покосившись по сторонам, внимательно уставился на сцену.
— Я никогда не был пионером, — сказал Павел Васильевич со сцены, — но у нас во дворе был форпост. Но так как я никогда не был первым пионером...
Тут ребята опять засмеялись.
— ...то я вам расскажу не про себя, а про горниста, который жил у нас во дворе. Он погиб... погиб, и вот прошло много лет, может быть, больше прошло, чем осталось, и... может быть, я ошибаюсь, но наша жизнь, она ведь... не продолжается непрерывно, нет!..
