Дитрих Киттнер - Когда-то был человеком
– Но ведь у нас есть договор об основах отношений, он официально подписан обеими сторонами. Почему же вы пишете «зона»?
– Это не государство! – залаял он в бешенстве, – Это зона!
Такая наглость в устах официального лица снова обозлила меня. Я демонстративно отвел назад руку, в которой держал паспорт:
– Ну, если это не государство, то тогда это тоже не государственная граница. Тогда я могу не предъявлять паспорта. Хотите, могу показать удостоверение личности.
При этих словах тип разбушевался:
– Немедленно дайте паспорт!
Разумеется, я был вынужден подчиниться, но не отказал себе в удовольствии оставить за собой последнее слово:
– Тогда, выходит, это все-таки государственная граница и, следовательно, по другую сторону находится государство.
– Если бы всего этого не было, – сказал он резко и поучительно, – если бы всего этого не было здесь, мы бы стояли сейчас где-нибудь за Польшей.
Он так и сказал: за Польшей.
В мае 1978 года я гастролировал в австрийском городе Браунау. Следующее выступление было в Иннсбруке, который, хотя тоже находится в Австрии, но более короткая дорога к нему ведет через ФРГ: нужно проехать 60 километров по западногерманской территории. Если же выбрать маршрут через Австрию, то придется сделать здоровенный крюк километров в двести по узким горным дорогам и перевалам из-за вклинившегося в этом месте участка территории ФРГ. Итак, мне предстояла транзитная поездка по собственной стране.
На переезде баварский пограничник, как только увидел номер моей машины, обратился ко мне по имени, даже не заглянув в паспорт.
– Господин Киттнер, чтобы с самого начала все было ясно: у меня пограничный контроль займет часа три-четыре, раньше освободиться и не надейтесь.
Меня охватил страх: я спланировал все до минуты; кто же мог рассчитывать на подобное во время краткого пересечения границы? Уже третий час, если четыре часа уйдет на контроль, да к этому прибавить еще час езды, новое пересечение границы (а кто знает, какие новые сложности могут возникнуть там?), потом еще час езды, да установка декораций в лучшем случае займет еще час. Это значит, на предстоящее выступление в Иннсбруке можно наплевать и забыть. Я объяснил ситуацию. Пограничник оставался тверд.
– Минимум три часа… Вас я буду осматривать основательно, господин Киттнер.
Слово «вас» он произнес с ударением.
– Но почему же так долго, бог ты мой, целых три часа… ведь это же транзит через собственную страну?
– Судите сами, – с удовольствием стала объяснять личность в униформе, – у вас же много костюмов, они наверняка не новые, но это дела не меняет. Вы могли купить их и в Австрии. Мы должны осмотреть каждый из них по отдельности, описать, в каком они состоянии. Потом, смотрите дальше: прожекторы, гитары, динамики…
Он знал наизусть все содержимое багажника, не заглядывая в машину.
– Наверняка, у вас еще несколько сот метров кабеля, мы должны измерить его длину, лучше всего дважды, дабы не было ошибки, – здесь в его голосе прозвучала неприкрытая издевка, – необходимо все записать, запротоколировать, выписать квитанции, на все это потребуется время. Кроме того, вам придется еще заплатить таможенную пошлину или в течение трех недель представить доказательства, что все это вы действительно купили у себя на родине.
Меня охватила паника: он решил поиздеваться надо мной. Да здесь не хватит и трех часов, если за дело взяться всерьез: мерить каждый кусок декорационного материала, протоколировать каждый винтик. Да и потом: как мне доказать, где я 12 лет назад покупал этот кабель или тройник… Чистой воды глумление. Тип оставался непреклонным, и помочь здесь могло в лучшем случае только одно: «Я хотел бы поговорить с вашим начальником!»
Мерзкий тип вызывающе медленно потащился к зданию таможни. Двадцать минут спустя, показавшихся мне вечностью, он вернулся.
– Шеф велел передать, – объявил этот цербер, живущий за счет налогов с населения, – если хотите, можете оставаться в Австрии.
И еще добавил сквозь зубы:
– Советую как следует зарубить себе это на носу.
Я повернул назад. С огромным трудом я все же провел иннсбрукские гастроли: отыскал другой пограничный пункт, неподалёку от автострады. На всякий случай дождался, пока к нему сперва подъедут два старых тяжело груженных автомобиля, в каких обычно разъезжают иностранные рабочие (эти были из Турции). Я вклинился между ними. Как и ожидалось, моя машина показалась таможеннику наименее подозрительной из всех трех, надписей политического характера, наклеенных на багажнике, он не увидел. Контроль прошел без проблем.
В 1973 году отцы города Базеля решили подрезать крылья местному городскому театру, лишив его финансовой поддержки: в их глазах он выглядел чересчур прогрессивным. Коллеги обратились ко мне за помощью, и я поехал, чтобы выступить на концерте солидарности в этом храме муз, над которым нависла угроза. Намеченный для выступления день плохо вписывался в план моих гастролей. Был только один выход: ехать поездом и к тому же, учитывая дальнейшие напряженные выступления, взять билет в дорогой спальный вагон.
В Базеле на вокзале поезд ненадолго останавливается: пограничные формальности. Я уже начинал дремать, как вдруг услышал голос проводника на перроне, который вполголоса о чем-то переговаривался с пограничниками.
– В вашем вагоне едет Киттнер? – внезапно отчетливо услышал я. Сон мгновенно улетучился. Скрывать мне нечего, но там, судя по всему, против меня опять что-то затевалось.
– Тогда пошли. – Голос второго подтверждал мои опасения. Затем по коридору зазвучали тяжелые шаги, перед моим купе они стихли. Кто-то кулаком забарабанил в дверь.
– Немецкая таможня. Откройте, пожалуйста.
Они, видно, и в самом деле решили взять меня в оборот. Я поспешно натянул брюки, слегка возбужденный, в ожидании очередных неприятностей со стороны властей. Когда я открыл дверь, то увидел сияющие, дружелюбно улыбающиеся глаза двух человек, одетых в форму.
– Товарищ Киттнер, дай нам автограф!
А второй добавил:
– Мы оба – члены организации «Молодые социалисты» и в прошлом году были у тебя на выступлении в Лёррахе. Нам очень понравилось.
Это был бальзам на сердце. Но здесь я должен оговориться: в 1973 году практика запрета на профессии ещё не приняла таких масштабов, как это случилось позднее, вскоре после описанной сцены. Сегодня эти таможенники не смогли бы позволить себе ничего подобного.
«Петь запрещается»: Дитрих Киттнер на демонстрации безработных
У меня есть копии трех судебных обвинений, выдвинутых против людей, которым грозил запрет на профессию. Всем трем обвиняемым инкриминировалось посещение ими выступлений Киттнера. По вполне понятным причинам я пока еще не могу предать гласности эти факты в своей стране, там, где я живу и работаю.
КОНФУЗ
Кроме сценического реквизита, в моем платяном шкафу нет никаких атрибутов буржуазного благосостояния, без которых многие люди не мыслят своего существования, – таких, например, как «пиджак однобортный из особо ноской материи со скромным рисунком» или «модный двубортный костюм, приталенный, 60 % чистой шерсти» (брюки с манжетами, косые карманы, несминаемая складка), я уж не говорю о смокинге или фраке. Я не обзавелся даже более или менее приличным галстуком, если не считать тех, что мне подарили: не люблю носить на шее эту удавку. В этом – мой шик. Я могу себе это позволить, так как на официальные приемы меня приглашают нечасто, а потому дорогой гардероб означал бы для меня выброшенные деньги: никогда бы не смог износить его.
А если мне и предстоит «выход в свет», я нахожу выход из положения и одеваюсь так, чтобы не оскорбить своим видом приглашенных гостей и не поставить хозяев в неловкое положение. В таких случаях я извлекаю на свет божий черные вельветовые брюки, бережно хранимые для подобных случаев, удобную и чистенькую куртку того же цвета и из того же материала. Для того чтобы весь ансамбль был выдержан в принятых в обществе черно-белых тонах, стараюсь заблаговременно сдать в чистку белый свитер. Экипировавшись таким образом, я своим видом не вношу особого диссонанса в атмосферу юбилеев, свадеб, похорон и приемов.
Когда руководитель Постоянного представительства ГДР в Бонне Михаэль Коль устроил в Ганновере прием по случаю своего официального вступления в должность, он пригласил на него не только представителей политических и общественных кругов земельной столицы, но и оппозиционных деятелей культуры и – что следует особо отметить, поскольку в ФРГ такие вещи, к сожалению, совершенно не приняты, – также рабочих. Тем самым он продемонстрировал не только знание дипломатического этикета, но и суверенный стиль поведения, характерный для представителя социалистического государства. Я тоже оказался в числе приглашенных.
