ОБЭРИУТЫ - ВАННА АРХИМЕДА СБОРНИК
Обыкновенный человек – или, как принято называть его, маленький – в стихах Олейникова выступает в обличий карасей, тараканов, жуков, бабочек. Этот человек обречен. Ему, как и его далекому предшественнику из петербургских повестей Гоголя, не вырваться из тесного и жалкого круга своего существования. Что же это? Насмешка или гримаса сочувствия? И то и другое вместе, как это часто бывает у обэриутов. Насмешка над пошлостью жизни и боль от возрастания агрессивности злого в жизни, от неисчерпаемости пошлого. Юмор темнеет. Горечь вызывает этот «двоящийся животночеловеческий образ, с помощью которого Олейников рассказывает о насилии над беззащитным», как писала в своей замечательной статье о Макаре Свирепом Л. Я. Гинзбург '. Автор подобных стихов и стал прототипом героя неоконченной поэмы Заболоцкого «Лодейников».
Человек пытливого ума, он, несмотря на внешнее спокойствие, пребывает в душевном смятении. Его восприятие законов природы и общества трагично.
* * * Александра Введенского обэриуты считали левым краем своего объединения. Поэт менее всего заботился о том, чтобы произведения его понял «широкий читатель». Его стихи алогичны, синтаксически неупорядочены, смысл его произведений (особенно «чинар1 Гинзбург Л. Николай Олейников// Гинзбург Л. Человек за письменным столом. Л., 1989. С. 399.
ских»), можно подумать, состоит в том, чтобы запутать читателя, сбить с толку.
Молодой Введенский называл себя «авто-ритетом бессмыслицы › С большим разнообразием и легкостью балагурил он над авторитетом принятых норм Где бы ни встречался с ними – в области этики, литературных традиций или литературной речи. С годами задорный нигилизм пропадал, острые углы сглаживались. И все же из всех обэриутов Введенский как писатель был наиболее устойчив. Его поэтический стиль не знал резких поворотов, как это случилось с Заболоц кич или Хармсом Поэтика Введенского эволюционировала, как всякая живая структура Но развитие было последовательным. Проис ходило это потому, что оно шло по одному тематическому руслу, выбранному поэтом еще в молодости Он углублял с годами свою поэтическую идею, развивал ее, но никогда не отказывался от нее и не обращался к другим темам.
Уравнивание, упорядочивание поэтики «авто-ритета бессмыс лицы» происходило вовсе не потому, что бывший «чинарь» захотел сделаться «понятным». Нет, и в конце 30-х годов Введенский также мало заботился о доступности своих произведений, как и в конце 20-х Тут срабатывал механизм влияний, литературной моды, а главным образом – сглаживания крайностей требовала сама усложнившаяся логика художественного языка Введенского Основным средством выразительности своей поэтики Введенский выбрал алогизм. Пользовался им часто, с изумительной изобретательностью. Только абсурд, по мнению поэта, мог передать связь жизни и смерти. Точнее, бессвязность. Гигантскую картину распада в движущемся пространстве и времени.
Через все творчество Введенского проходит, как он сам говорил, «ощущение бессвязности мира и раздробленности времени». Поэт был охвачен ужасом перед неумолимой нелогичностью жизни. А она казалась ему именно такой – нелепой и жестокой.
Все поколения исторического человечества задавались вопросом о смысле жизни. Искался по возможности утешительный ответ Бурный XX век поставил вопрос с наибольшой остротой. Тема скоротечной /кизни человека, его обреченности – и биологической, и социальной – прокатилась по русской литературе уже в начале века, в кризисную пору нашей истории. Можно назвать произведения Леонида Андреева, Блока, Сологуба, Хлебникова Переняв эту тему у предшественников, Введенский делает ее основной в своем творчестве. Пафос же сообщила сама современность – время революций, войн, голода, репрессий, разрушения. Нельзя обходить и личную потрясенность, гипнотическую привязанность поэта к этой теме.
Вот что он писат в «серой тетради» (биографические записи Введенского): 28 «Не один раз я чувствовал и понимал или но понимал смерть Вот три случая, твердо во мне оставшихся.
1. Я нюхал эфир в ванной комнате Вдруг все изменилось На том месте, где была дверь, где был вход, стала четвертая стена, и на ней висела повешенная моя мать Я вспомнил, что мне именно так была предсказана моя смерть. Никогда никто моей счерти не предсказывал Чудо возможно в момент смерти Оно возможно, потому что смерть есть остановка времени 2. В тюрьме я видел сон Маленький двор, площадка, взвод солдат, собираются кого-то вешать, кажется негра. Я испытываю сильный страх, ужас и отчаяние Я бежал. И когда я бежал по дороге, то понял, что убежать мне некуда. Потому что время бежит вместе со мной и стоит вместе с приговоренными. И если представить его пространственно, то это как бы один стул, на который и он, и я сядем одновременно. Я потом встану и дальше пойду, а он нет Но мы все-таки сидели на одном стуле.
3. Опять сон. Я шел со своим отцом, и не то он мне сказал, не то я сам вдруг понял, что меня сегодня через час и через 1'/2 повесят. Я понял, я почувствовал обстановку. И что-то понастоящему наконец наступившее. По-настоящему совершившееся – это смерть. Все остальное не есть совершившееся. Оно не есть даже совершающееся. Оно пупок, оно тень листа, оно скольжение по поверхности».
В записях, приведенных из «серой тетради», сохранена сновиденческая логика. Жутью тянет от этих рассуждений, схематичных, нацеленных все на одно, на смерть, лишенных даже тени юмора – этого постоянного спутника обэриутских текстов. Личная смерть мерещится как нечто весьма близкое. Ее неотвратимая неизбежность есть единственная закономерность в абсурде под названием «жизнь».
В приведенной записи изложены черные грезы о личной и семейной катастрофе. В своих текстах Введенский создает картины конца мира. Излюбленная тема проходит через все жанры поэта, чрезвычайно своеобразные. Здесь и философская поэма-мистерия, и драма для чтения, и «разговоры».
Центральный персонаж поэмы «Священный полет цветов» Эф, он же безумный царь Фомин, лишенный головы (ее отрубил у Эф палач), совершает путешествие по точу свету. Фомин – то живой, то мертвый. Разговоры о счерти, не в пример «серой тетради», окружены балаганным юмором. Смерть вдохновляет и автора, и его персонажей на мра-чное балагурство Нечто похожее – путешествие по небесным сферам, или в зареальных пространствах,- совершается и в «Лапе» Хармса.
И здесь разнопространственность сюжета подчеркнута монтажом стихов и прозы 29 Путешествия по неземным областям, предпринятое персонажами обэриутов, имеют разные побудительные причины. Земляк («Лапа») желает найти чудодейственное любовное заклятие.
Его путешествие имеет мистическую цель. Фомин настроен философски, хотя голова у него и отсутствует. Он, желая возвратить ее, силится понять, что сильнее смерти, есть ли смысл в полете часов Любовными заклятиями удовлетвориться Фомин не может Общеизвестно, что эротическое балагурство в карнавальных шествиях, в театральной народной комике являлось насмешкой и над лицемерием, и над мрачными запугиваниями моралистов и церковников. Было оно насмешкой и над смертью. Тоска и любовь – словасинонимы, по Введенскому. Один из его центральных парадоксов – не жар любви, а любовный холод' точно человек парализован образом грядущей смерти. Это хорошо видно в драме для чтения «Елка у Ивановых». Эротические сцены перемежаются сценами убийства, суда, диалогами о смерти. Между персонажами нет душевной близости. Любимый прием Введенского состоит в присоединении уточняющей, дополнительной конструкции: коровы – они же быки; Пузыревы, они же Ивановы. Вещь преображается и делается своей противоположностью. Дети – стариками, родители – чужими людьми, воспитание – убийством, любовь – холодным сексом Эф, он же Фомин, путешествуя по зареальным областям, проходит через все эти метаморфозы. Более всего «безумного царя»4 интересует, можно ли сказать: «смерть, она же жизнь»? При этом он с явной насмешкой вспоминает рассуждения о диалектических пр
евращениях живой материи' Я говорю про будущую жизнь за гробом, я думаю, мы уподобимся микробам, станем почти нетелесными насекомыми прелестными.
Были глупые гиганты, станем крошечные бриллианты. ч Ценно это' Ценно, ценно.
В «Священном полете цветов» противоречия выявлены, но не соединены в связную картину. С одной стороны: «Мир потух. Мир потух // Мир зарезали. Он петух». Авторское заявление- «Миру, конечно, еще не наступил конец»,- с другой. Боясь, как бы мир и в самом деле не зарезали, Фомин молится «двухоконной рукой». Из его груди вырывается обломок фразы: «Быть может только Бог» Что это – вопрос, он же утверждение? Окончательного ответа нет – в холодной Вселенной «горит бессмыслицы звезда».
Мы уже говорили, что излюбленными жанрами обэриутов, отно30 сящимся ко второй половине 20-х годов и началу 30-х, были «столбцы» и «разговоры» Диалог – привычная форма философских рассуждений в стародавние времена. К диалогу обращались философы Возрождения и Просвещения Обэриутские «разговоры» восстанавливают давнюю форму философского высказывания, но придают ей характер свободной беседы «естественных мыслителей», дилетантов, людей, не завербованных официальной наукой «Разговоры» обэриутов разнообразны и по форме, и по характеру Сохранились подлинные «разговоры» – записи бесед дружеского кружка 1933-1934 годов Есть «Разговоры за самоваром» Хармса – фантастическая встреча за вечерним столом людей и фантомов.
