Леонид Богданов - Без социалистического реализма (рассказы)
-- Скажите, товарищ докладчик, -- громко спросил партаппаратчик. -- Не бросилась ли вам, когда вы сошли на берег, сразу в глаза ужасная картина бедствия греков, массы безработных и прочее?
-- Что? -- ошалело посмотрел на него профессор, видимо все еще витая над вечными развалинами.
-- Я спрашиваю о страданиях греков под реакционным правлением их короля. Расскажите нам о безработных и голодающих.
И опять профессор заговорил, словно ему положили на подиум последний номер "Правды".
-- Борис, пойдем, -- захныкала шепотом Мария Семеновна. -- Ах, Господи, зачем мы сюда пришли?..
-- Ничего, Манюня, ничего, -- успокаивал инженер Торопыгин.
Доклад продолжался почти все время в виде вопросов и ответов. Как только профессор забывался и начинал чем-нибудь восхищаться, партаппаратчик бесцеремонно перебивал его и ставил "наводящие вопросы". Даже когда профессор начал рассказывать о Лувре, о самой богатой в мире коллекции картин, партаппаратчик и тут нашелся:
-- А не показалось ли вам, товарищ докладчик, что в Лувре не умеют так бережно хранить произведения искусства, как у нас, например, в Третьяковской галерее?
Профессор в отчаянии дернул себя за бороду и, зажмурившись, покорно сказал:
-- Показалось.
-- Боречка, умоляю тебя, пойдем...
-- Неудобно, еще могут подумать, -- увещевал Борис Николаевич.
-- Ну и пусть думают. Я плевала!..
-- Нельзя...
-- Хочешь, я сейчас заболею? -- Мария Семеновна зашептала жарко и страстно. -- Хочешь, у меня заболит зуб или голова?.. Боря, прошу тебя, дай мне заболеть!
-- Подождем, Манюнечка, подождем. Дальше будет интереснее.
Торопыгин уговорил жену и они досидели до конца нудного доклада.
Когда раздались жидкие хлопки, публика дружно встала, партаппаратчик самодовольно закрыл блокнот. Борис Николаевич, бросив жене: "Я сейчас!", поспешно и с таким видом, словно он делает нечто недозволенное, стал пробираться через толпу за кулисы. Там он подошел к одинокому, стоящему в смущенной позе, профессору Гнедкову и, не теряя времени, сказал:
-- Дорогой Владимир Владимирович, вы меня помните, я был у вас с грыжей?
-- Помню. Инженер Торопыгин? -- рассеянно ответил профессор.
-- Он самый, -- заспешил Борис Николаевич. -- Очень прошу вас, только в двух словах, как же на самом деле там?
Профессор вздохнул и с чувством сказал:
-- Живут!
-- Большое спасибо! -- расплылся в улыбке Торопыгин и поклонился.
В этот же момент профессора потянул в пространство между кулисами главный инженер завода, но Торопыгин и не пытался задержать его. В стороне, терпеливо ожидая своей очереди поговорить с профессором, собрались еще несколько человек.
К жене Борис Николаевич вернулся возбужденный и довольный. Он взял ее под руку и молча повел к выходу. На улице он нагнулся поближе к Марии Семеновне и, смакуя каждое слово, сказал:
-- Живут же там люди!.. Мне только что профессор рассказал кое-что. Знаешь, в Париже есть такой универмаг: заходишь в пустой зал, стены красного бархата, нажимаешь кнопку "мужские ботинки", а потом кнопку с твоим номером, и сразу же вдоль стены на конвейере перед тобой проплывают тысячи разных ботинок. Выбирай, что хочешь...
Борис Николаевич врал, но верил, что в Париже есть такой универсальный магазин. Мария Семеновна знала, что он врет, но слушала, затаив дыхание. И обоим им хотелось, чтобы это выглядело как правда, чтобы в Париже все было так на самом деле.
На улице было темно. Под ногами шуршали опавшие листья. Около забора обширного здания заводского общежития стояли, плотно обнявшись, парень в ватной стеганке и девушка в коротеньком пальто и сапогах. А на углу, у фонаря, спорили двое пьяных. Один площадно ругался; второй плакал: "Костя, ну дай мне по рылу, дай!.."
-------
Памятник дворнику
Каждое утро управдом Голубцов встречался около дома с дворником Квасниковьм. Лицо у управдома всегда заспанное, глаза припухшие, дряблые щеки отвисают, как у мопса. Он держит подмышкой увесистую домовую книгу. Дворник, вдоволь намахавшись метлой, при виде Голубцова берет под козырек, расправляет пышные усы и хриплым ефрейторским голоском приветствует:
-- Здравия желаю!..
И каждое утро между ними происходит один и тот же разговор.
Управдом Голубцов смотрит на небо и в зависимости от погоды сообщает -ясное небо, или будет дождик, или когда уже прояснится? .. Дворник Квасников веско поддакивает. После этого Голубцов достает пачку папирос, закуривает, пуская первый густой клуб дыма вверх, притом делает это он с силой, словно отдувается, и начинает расспросы.
-- Так значит никаких происшествий?
-- Никаких, -- отвечает с некой ноткой сожаления дворник.
-- Без прописки никто не ночевал?
-- Не замечал чтой-то.
-- Так, так...
Это стандартное вступление Дальше управдом Голубцов пускает еще один густой клуб дыма и начинает вкрадчивым голосом:
-- А как у Поскунова, не приходила ли к нему та блондинка?
-- Не замечал, -- уклончиво замечает дворник.
-- Замечать надо, товарищ Квасников. Это служба, -- строго говорит Голубцов.
-- Я стараюсь, товарищ управдом, стараюсь, но где тут за всем усмотреть?
-- А как у Коноваловых? Собирались студенты7 -- опять переходит на вкрадчивый тон Голубцов.
Дворник вздыхает, говорит, что дом большой, жильцов много, люди входят и выходят. Управдом задает еще несколько вопросов и идет с домовой книгой в милицию.
Так бывало каждый день. Но в это утро на вопрос: "Так значит никаких происшествий?" -- дворник помедлил с ответом, погладил усы и задумчиво сказал:
-- В общем можно считать, что было происшествие.
Заспанность словно рукой сняло с глаз управдома. Дряблое его лицо напряглось, как перед прыжком:
-- Да ну?!
-- Да, было происшествие, -- подтвердил Квасников и медленно, с чувством, начал рассказывать: -- Вчера, понимаете, вижу я, тащит Коновалов домой чтой-то такое большое, в простыню завернутое.
-- Ага! -- понимающе закивал Голубцов -- В простыню, значит, завернутое.
-- Заметил я это и думаю -- что такое? Почему несет? Что может быть в простыне завернутое? И засело это у меня в голове и никак не выходит из головы. Что же такое было в простыне? И решил я на всякий случай проследить.
-- Так и надо! Так и надо! -- одобрительно закивал управдом.
-- И вот, понимаете, лег я вечером спать и все думаю. Не сплю, ворочаюсь, как будто меня клопы грызут. Потом повело меня на сон. Вздремнул я и все думаю, что же такое Коновалов в простыне в дом вносил? Во сне, понимаете, сплю и думаю. И вдруг слышу я шаги на лестнице. Кто-то так тихонько идет. Крадется, понимаете.
Управдом Голубцов неожиданно покраснел, нервно затянулся и глухим голосом спросил:
-- Сколько это часов было7
-- Я специально, понимаете, и на будильник посмотрел. Чиркнул спичкой -- двенадцать часов и четырнадцать минут ночи.
-- Ага, понятно, -- опять успокоился управдом. -- Продолжай...
-- Нацепил я, конечно, штаны, накинул пальто и на лестницу. Надо, думаю, проследить.
-- Конечно, так и надо... Хвалю!..
-- Иду я по лестнице тихонько, ни гу-гу. Как мышь. И слышу, кто-то выше на один пролет потихоньку крадется. Ну, думаю, так честный человек красться не будет. И вдруг, слышу я, -- остановился. На четвертом, понимаете, пролете. И тихонько так, чевг-чевг, к двери Коновалова. Ага, думаю, тут тебе и разгадка! -- дворник многозначительно поднял указательный палец.
Управдом Голубцов опять забеспокоился и спросил о времени.
-- Говорю вам, что то было в двенадцать часов четырнадцать минут ночи.
-- Ну, тогда продолжай, -- проговорил управдом и почему-то посмотрел на свои ручные часы. Он потряс руку, приложил часы к уху, завел до отказа, опять потряс рукой, прислушался.
-- Вот вам и теперешняя продукция, -- проговорил, сокрушенно вздохнув, дворник. -- Мой будильник, понимаете, пятьдесят лет идет и еще столько же будет тикать. Вот, значит, слышу я, постоял этот типчик-субчик у дверей Коновалова, прислушивался, наверное, а потом, теп-теп, дальше крадется. Поднялся выше и тихонько так в дверь Зои Михайловны, той, что в милиции машинисткой, тук-тук. Два коротких и три длинных. Ага, думаю, дело, значит, не в простыне!
Управдом смял папиросу и с отсутствующим лицом пожал плечами:
-- Что же, она в конце концов холостая... Бывает. Это жизнь...
-- Ага, думаю, вот тебе и шуры-муры! -- торжествующим тоном продолжал дворник. -- Не к одному, значит, Поскунову блондинка может быть ходит. Я того не видел, что к Поскунову, но тут, думаю, надо установить в точности. Решил я устроить засаду внизу около дворницкой под лестницей и подождать, когда этот субчик будет назад с лакомства идти. Может же то кто из женатых, предполагаю...
Бледное лицо управдома опять залило краской. Он опять закурил, затянулся несколько раз подряд, и, стараясь не смотреть на дворника, спросил:
-- Ну и как?
Дворник почесал затылок, помедлил и с сожалением произнес:
-- Не удалось! Сидел я в засаде, продрог и, думаю, дай на минуту пойду погреюсь. А он, этот субчик, наверное, в это время и смылся. Но я его еще поймаю. Подстерегу и вам доложу!..
