Борис Львович - Актерская курилка
Магазин Саша Галевский все-таки нашел, костюмчик нужный подобрал и пошел мерить. В это время в магазин вошли его друзья по театру. Вячеслав Шалевич рассказывает: "Мы прямо от двери поняли, что Сашка здесь! Из примерочной разносился его могучий баритон, исполнявший популярнейшую песню конца войны: "Ка-за-ки, ка-за-ки! Едут, едут по Берлину наши казаки!""
***
Это было в недавние благословенные времена, когда у советских людей была масса праздников. Просто каждый день был какой-то праздник: Дни рыбака, металлурга, шахтера, милиции… и всех-всех прочих! Народ получал возможность на законных основаниях круто выпить прямо на службе, раздавались награды и премии, местком выделял деньги на пропой и культобслуживание празднующих трудящихся. Последнее обстоятельство сделало эти праздники предметом особой любви актерской братии: во-первых, зарабатывались кое-какие деньги, а во-вторых, можно было выпить-закусить на халяву, поскольку угощали после концерта всегда!..
Ну, а самый "чес" был на главные праздники: 1 Мая, 7 Ноября, 8 Марта и Новый год. Тут уж все гуляли: и шахтеры, и вахтеры, и милиция… Даже артистам попроще работы было полно, а уж именитых просто на куски рвали!
Как-то под 7 ноября вахтанговцы "чесали" чуть ли не по пять концертов в день: отрывки из спектаклей, романсы под гитарку, смешные актерские "наблюдашки". На финал ставили ударный номер: сцену из "Фомы Гордеева". За столом за бутылкой водки сидел знаменитейший в те времена Андрей Абрикосов в роли старого Гордеева и его сын Григорий Абрикосов в роли Фомы Гордеева (оба, кстати сказать, и по жизни были очень не дураки выпить водочки) Сцена была бурная, шла двадцать минут, в финале старик Гордеев хватался за грудь, кричал "А-а! А-а-а!" – и умирал. А Фома кидался ему на грудь с криком: "Папанька, умер! Как жить таперя!" Занавес, концерт заканчивался, следовал скорый фуршет за кулисами – и бегом на следующий.
В тот день пятый концерт вахтанговцы играли в МВД, на Огарева, 6. Финал: ведущий громогласно объявляет: "А сейчас – гордость нашего театра, "Фома Гордеев"! Сцена из спектакля! В роли… народный-перенародный… лауреат премий… а в роли… заслуженный артист…" Долго объявляет. Занавес открывается. Пауза. Вдруг старший Абрикосов хватается за грудь: "А-а-а! А-а-а!" – и умирает. Абрикосов-младший с ошалевшими глазами кидается ему на грудь: "Папанька, умер! Как жить таперя!" Помреж, услышав знакомую реплику, не задумываясь закрывает занавес. Публика, ничего не поняв, вяло захлопала. Ведущий – а что делать? – выкрикнул: "Концерт окончен!" Тут же за кулисы зашли милицейские генералы, чувствительно благодарили за концерт и пригласили выпить и закусить. Отказов, разумеется, не последовало.
***
Андрей Абрикосов одно время был директором Вахтанговского театра. Как артист он был поведения далеко не примерного, но, став директором, сделался ярым поборником производственной дисциплины. Вот однажды он на сборе труппы громогласно обличает нарушителей: "Есть у нас такие молодые артисты, которые порочат честь театра! Вот буквально на днях они, не поставив в известность дирекцию, выехали за пределы Москвы на халтуру, играли какие-то там отрывки, не утвердив на худсовете программу! Это позор. Мне стали известны фамилии этих халтурщиков: Воронцов, Шалевич, Добронравов!.. Я ставлю вопрос о немедленном увольнении их из театра!" В это время Григорий Абрикосов отчаянно шепчет на ухо директору: "Пап, пап, я там тоже был!.." Абрикосов-отец мгновенно, без перехода, меняет громовой бас на бархатный баритон: "Впрочем, увольнять не обязательно – можно оставить…"
***
Было время, когда Евгений Симонов еще не был ни главным режиссером, ни народным артистом, ни профессором, а был совсем молодым режиссером, пришедшим в Вахтанговский театр, который возглавлял его отец, Рубен Симонов. Как-то он решил пробежать с этажа на этаж по задней лестнице театра, которой обычно мало пользовались, выскочил на площадку и остолбенел. У лестничных перил один из видных деятелей театра и училища… как бы это помягче сказать… совершал любовный акт с молодой актрисой. Симонов ойкнул, резко дал задний ход и побежал к другой лестнице. А через десять минут наткнулся на пылкого любовника в фойе театра. Тот остановил его и сурово сказал: "Женя, я делаю вам замечание! Вы почему не поздоровались с педагогом?!"
***
Актер Вахтанговского театра Володя Коваль рассказывал мне, как Шихматов ставил ему режиссерскую задачу. "Представьте себе, дорогой, – вальяжным своим баритоном фантазировал он, – что вы едете на дачу к любовнице. Выходя из электрички, вы видите, что из соседнего вагона выходит ее муж. Вы соображаете, что ему ехать на автобусе минут сорок, хватаете такси, доезжаете за двадцать минут, быстро делаете то, зачем приехали, и как раз в ту минуту, когда муж входит в дверь, пулей выскакиваете в окно… Вот так, дорогой мой! Надеюсь, вы теперь поняли, в каком темпоритме вы должны играть водевиль?!"
***
Ролан Быков рассказывал о временах своего обучения в Щукинском училище: "Как-то пронесся слух: к нам на один из дипломных спектаклей пожалует сам Илья Эренбург! Сначала волновались: придет, не придет… Пришел! Играли мы комедию – уж постарались изо всех сил! Такое вытворяли – зал пластом лежал от хохота! А гость наш великий – смотрим: сидит, не улыбнется. Ну просто ни один мускул на лице не дрогнет! Трубку свою неизменную посасывает, весь пеплом обсыпался, уныло так на сцену уставился – и ни улыбочки маленькой… После спектакля зашел за кулисы. Мы стоим, убитые, глаза стыдно поднять. Эренбург оглядел курс, вынул трубку изо рта и произнес: "Спасибо вам, дорогие мои! Поверите ли, никогда в жизни, пожалуй, не смеялся так, как сегодня!""
***
Мой педагог по Щуке Эуфер однажды пригласил меня полюбоваться придуманным им розыгрышем. "Видите вон того режиссера и вон того, – показал он мне, – вы их знаете обоих. А они друг друга не знают! Сейчас смотрите – я их буду знакомить".
Эуфер подвел друг к другу Изю Борисова и Мишу Борисова. Сказал: "Знакомьтесь, господа режиссеры!" Те протянули руки и почти одновременно произнесли: "Борисов!" Ну, посмеялись. Но тут Эуфер сурово повелел: "А теперь еще раз пожмите друг другу руки и назовите свои настоящие фамилии!" Миша, помявшись немного, сообщил: "Фишман". Тут Изя посмотрел на нас с Эуфером, как на последних подлецов, и угрюмо буркнул: "ФИШМАН!"
Всеобщей радости, как говорится, не было конца.
***
Миша Борисов стал знаменит на всю Россию как ведущий телеигры "Русское лото". Однажды он показал мне письмо, в котором некая пенсионерка объяснялась ему в любви и между всем прочим писала: "Надоели уже на ТВ эти евреи! И только в вашей передаче у Ведущего истинно русское лицо, лицо настоящего русского богатыря!!!"
Борисов-Фишман отчеркнул эти строки фломастером, всем показывал и очень ими гордился.
***
Когда я учился в Щуке, нашему ректору Борису Захаве исполнилось 75 лет. Всю жизнь лелеявший "вахтанговскую", "турандотскую" атмосферу в училище, Захава и юбилей свой потребовал провести соответственно. "Никаких речей, – заявил он, – только капустники! Чем смешнее и злее, тем лучше! И не в актовом зале, а в гимнастическом: для именитых поставим стулья, остальные пусть на брусьях сидят!"
Мы, закоренелые "шестидесятники", призыв этот восприняли с ликованием и тут же придумали "капусту". На нашем курсе учился Костя Хотяновский, безумно похожий на Вахтангова. Так вот: на сцене устанавливается огромный портрет Вахтангова, я выхожу и объявляю: "Воспоминания Евгения Багратионовича Вахтангова о любимом ученике Борисе Евгеньевиче Захаве!" Портрет уходит наверх, открывая Костю, сидящего за ним в точно "портретной" позе. Он долго смотрит на Захаву, после чего произносит: "НЕ ПОМНЮ!" И портрет опускается обратно.
…Комиссия по проведению юбилея нашу гениальную идею зарубила на корню.
***
В начале 80-х я был на режиссерской стажировке в Московском театре им. Маяковского. Худрук театра, известнейший советский режиссер Андрей Гончаров, помимо всего прочего знаменит своим неповторимым криком. Причем, не только его силой и пронзительностью, но и замечательными текстами:
"…Это не театр, а пожар в бардаке во время наводнения!"
"…Ваш спектакль скучный, как музей в понедельник!"
"… Я болтаюсь один, как волос в супе!"
Всю жизнь рядом с Гончаровым была его жена Вера Николаевна – актриса и красавица. Они познакомились в детском саду и прожили вместе до ее смерти. Однако на репетициях Гончаров, фанатически любящий театр, никак не выделял ее среди прочих, орал, как на всех. Заводясь на репетициях, он часто, показывая на актера, не мог вспомнить его фамилию. Так однажды он закричал из зала на собственную жену: "Что вы там играете? Вы, я вас спрашиваю!" На сцене стояло человек десять, не понимающих, кем он не доволен.
