Владимир Болучевский - Дежавю
Металлический привкус во рту и странное сердцебиение были первыми ощущениями, которые зафиксировал его возвращающийся разум. Петр пошевелился и обнаружил, что самым постыдным образом пристегнут за правую руку к кухонной батарее.
Кухня была пуста. Дверь закрыта. Ярость попавшего в капкан дикого зверя ослепила на секунду удушающей красной волной и отхлынула, сменившись более страшным ледяным спокойствием.
Шерсть на загривке зверя стояла дыбом, глаза широко раскрыты, пасть оскалена.
Отвернув манжет брюк, Волков свободной рукой отлепил полоску «липучки», к которой был прикреплен маленький ключик, бесшумно разомкнул браслет и, освободив запястье, вернул полоску обратно за манжет.
Осторожно поднялся с пола, осмотрелся и, взяв в правую руку скалку, подошел к кухонной двери. В квартире явно кто-то был.
Скользнув в угол, Петр посмотрел на скалку и подумал: «Увидел бы кто – засмеяли».
– Эй, козлы! – сказал он громко обиженным тоном. – Вы чего творите-то?
Послышались шаги, дверь распахнулась, и кто-то самонадеянно резкий шагнул на кухню, подставив на секунду скалке бритый затылок.
– А-а!.. – жалобно вскрикнул Петр одновременно со звуком удара. Мягко закрывая дверь и подтаскивая грузное тело к батарее, он продолжал причитать:
– Не на… до!.. Зачем же нога-ами… А-а!.. Прицепив бритого бугая к болтавшимся на батарее наручникам, он увидел под распахнувшейся легкой курткой на брючном ремне мощный немецкий электрошок. «Ах ты, гад… Каской драться?»
– Ногами!..– вскрикнул он со всхлипом, прицельно попав носком ботинка в точку позади пельменеобразного уха.
Мельком заглянув в пустую ванную и, одним взглядом окинув прихожую, шагнул к приоткрытой двери в комнату, где, стоя к нему вполоборота и ошарашено глядя на зажатый в его руке электрошок, выдвигал ящик комода парень в полосатой рубашке.
– Гутен морген! Битте, аусвайс… – улыбнулся Петр.
Парень вышел из оцепенения, гибко присел на раскоряченных ногах, задрал почти вертикально локоть согнутой левой руки и выставил чуть согнутую правую с раскрытой ладонью.
– Ну так и есть. «Смертельная борицу»… Не спуская с парня глаз, Петр медленно и
мягко прошел в комнату, нехорошо оскалился
и тихо сказал:
– Сынок, мы ж не на татами. Я тебя зубами рвать буду.
Моментальный переброс электрошока из правой руки в левую, треск, голубая дуга – все это, отвлекая внимание, слилось в одно движение, и в тот же самый момент страшный удар ногой в пах сломал парня пополам и отбросил к стене.
– Ипон, – констатировал Петр, вынимая из заднего кармана брюк собственные наручники. Присел на корточки, похлопал бойца по карманам свободных светлых слаксов и из одного из них вынул свой телефон.
– Ну, дружок, – сказал укоризненно, глядя в безумно выпученные глаза. – Это уж и вовсе неспортивно.
Застегнул браслет вокруг запястья правой руки, пропустил под коленкой и пристегнул к лодыжке левой ноги.
– Так, – сказал, распрямляясь, – чем дальше, тем страньше…
Он задумчиво оглядел перерытую вторично комнату, походил, заглядывая за батареи, под диван, откидывая поролоновые подушки кресел и дивана. Затем вышел в прихожую и покрутил там головой в разные стороны. Открыл дверь туалета и посмотрел за унитазом, в ванной заглянул под ванну.
Зашел на кухню.
Здоровяк, пристегнутый к батарее, был еще в ауте, но уже утробно хрюкал и ворочал башкой.
– Что, дружок, похмелье? – нежно спросил Волков и, вынув из внутреннего.кармана пиджака плоскую коробочку, вытряхнул на ладонь пригоршню очень мелких таблеток. Убрав коробочку в карман, он открыл холодильник, вынул из него початую бутылку водки и отвинтил крышку. Подойдя к потерпевшему, поставил водку на пол и, стиснув ему щеки двумя пальцами, всыпал в открывшийся рот таблетки. Потом щедро залил их водкой, вставив горлышко в пасть и держа второй рукой челюсть снизу.
– Я понима-аю, мы не хотим, – приговаривал он, удерживая мычащую и пытающуюся отплевываться голову, – мы не любим, мы, наверное, спортом занимаемся, да? Нам нельзя-я, мы только ликерчик любим сладенький и дяденьков незнакомых электричеством пырять. Ну, там, кокса [1] дорожку-другую, и больше ни– ни.
Через несколько секунд клиент затих, тяжело посапывая и так и не открыв глаза.
– Вот и хорошо, маленький, вот и славно, – Петр ласково гладил его по бритой башке. – Будем баиньки. А дяденьков трогать не будем. Иные-то дяденьки и головку отшибить могут совсем, да? А так – она у нас есть, мы ей кушенькать будем. И вспоминать: что такое с нами случилось и как маму зовут.
Взяв бутылку, он прошел в комнату и проделал ту же процедуру со вторым.
Вернувшись на кухню, открыл дверцу мойки и вытащил оттуда помойное ведро.
На самом верху, среди яичной скорлупы и окурков, Волков увидел комочек белой тряпки. Осторожно взял в руки, встряхнул и расправил. Это была полоска белой хлопковой ткани шириной сантиметра два и длиной сантиметров шесть с характерно подрубленным краешком. Оглядевшись, он взял с буфета бумажную салфетку, аккуратно завернул в нее клочок футболки и положил в карман.
Ведро вернул на место.
Оставалось последнее – попросить, так сказать, провожающих на выход.
Петр достал сигарету, динькнул «Зиппой», затянулся и почувствовал, как зверь, утолив первый голод, по-щенячьи катается, выгибая спину, и болтает в воздухе лапами.
Он прищурился, погасил сигарету и, собрав свои и чужие браслеты, отстегнул у бугая от брючного ремня чехол электрошока, вставил машинку в чехол и опустил в карман.
Потом, натужно крякая, взвалил бугая на плечи и, спустившись на половину лестничного пролета, усадил, привалив спиной к окну, на широченный лестничный подоконник. Так же вынес и усадил второго.
Еще раз осмотрел квартиру, прихватил из кухни водочную бутылку с оставшимся на донышке глотком, нетронутую бутылку пива из холодильника и еще пару пустых пивных бутылок.
Запер дверь, спустился и расставил на подоконнике бутылки в соответствии с мизансценой.
Затем расстегнул на бритом штаны, перевернув, уложил его на пузо и спустил до колен брюки вместе с трусами. Второго – усадил на пол, в самый угол, предварительно тоже спустив штаны. Подумав, открыл пиво, вылил половину на причинное место сидящего на полу, а бутылку с остатками вставил в руку. Теперь тот сидел в луже желтоватой, чуть пенистой жидкости.
Вдруг что-то привлекло внимание Петра, он вгляделся – предмет, который беломраморные античные статуи не прикрывают фиговым листом, уже начал чернеть, но на нем еще явственно проступала татуировка: «хам».
– Вот ведь… – сказал сам себе Волков. Потом, отступив на пару шагов и глядя на композицию с режиссерским прищуром, произнес:
– Вообще-то не верю, но… может быть, может быть.
Опустившись еще на половину лестничного пролета, он позвонил в первую попавшуюся квартиру.
– Кто? – послышалось из-за двери.
– Вы что себе позволяете? – Петр вкрадчиво говорил спокойным глубоким баритоном, придав, однако, ему немного металла в обертонах, чтобы имитировать принадлежность оного как минимум депутату Петросовета. – Это вам сколько ж можно? Пьянки-гулянки, понимаешь, всякие до утра, соседи жалуются, а тут – вообще… Вы только посмотрите’ Нет, вы только посмотрите! Как хотите, а будем выселять. Просто будем вы-се-лять! Езжайте в свой Израиль… – неожиданно для самого себя почему-то добавил он, удивился и, пожав плечами, спокойно пошел вниз.
Он уже не видел, как, пощелкав замками, на площадку выглянул седой мужик лет шестидесяти пяти в невесть как сохранившейся до наших дней полосатой пижаме, покрутил головой и вдруг, ошалело уставившись наверх, охнул:
О-Ё-…бт!.. Мать твою… – и заорал дурным голосом в глубь квартиры: – Валентина! Вызывай милицию, на хер!..»
– И это правильно, – отметил Волков, вздрогнув от гулкого эха и выходя из парадной. – Не в Америке живем.
Жаркий июньский день уплывал куда-то на запад, чтобы там, в иных пространствах, мучить невыносимой жарой уже иные народы и государства. Санкт– Петербург, следуя своему обыкновению в пору белых ночей, погружался в день прохладный, несущий свою собственную реальность.
Петр Волков вернулся домой и застал друга сидящим у телевизора. Тот напряженно всматривался в экран, который раз перематывал видеокассету назад и пытался остановить на одном каком-то месте.
Из динамиков, без всякой музыкальной фонограммы, на всю квартиру задыхалась и чмокала, стонала и охала порнуха.
– Ходы записываешь?
– Подожди, Петя, подожди…– Гурскому удалось наконец поймать тот самый кадр. – Вот! Смотри.
На экране двое юношей, скорее даже подростков, весьма витиевато пользовали невероятно сексапильную блондинку, которая вся, вплоть до маски на лице, была упакована в черные кожаные секс-причиндалы.
– Ну и что?
– Видишь, здесь он немножко повернулся…
