Сью Таунсенд - Признания Адриана Моула
А. Моул в Москве
Сентябрь 1985 г.
Проснулся в шесть утра. Вставал осторожно, потому что пес развалился на моей кровати, задрав лапы кверху. Сперва я подумал, что он умер, но, пощупав у него пульс, обнаружил признаки жизни и тихонько выскользнул из-под его теплого меха. Пес дико старый, ему необходимо высыпаться.
Измерив грудь и плечи, я хорошенько вымылся холодной водой. Где-то я прочел, что “холодная вода сделает из тебя мужчину”. В последнее время я немного беспокоюсь о моей мужественности; так уж вышло, что, сам того не ведая, я унаследовал слишком много женских гормонов.
Обращался к врачу, но он, как всегда, не проявил сочувствия. Я поинтересовался, можно ли кое-какие женские гормоны удалить. Доктор Грей разразился горестным смехом, а потом, как обычно, посоветовал сыграть в регби, чтобы мне в схватке за мяч как следует по башке вдарили и мозги прочистили. Когда я выходил из его кабинета, он бросил вдогонку:
– И я не хочу тебя больше видеть в течение по крайней мере двух месяцев!
– Даже если я тяжело заболею? – спросил я.
– Особенно если ты тяжело заболеешь.
Не пожаловаться ли на него вышестоящему начальству? Все эти тревоги снизили мою поэтическую производительность труда. Раньше я выдавал по четыре стихотворения в час, а теперь сбавил темп до трех в неделю. Надо беречь себя, а то мой дар совсем зачахнет.
В отчаянии я сел в поезд и поехал в Озерный край (6). Я был поражен красотой тамошней природы, хотя загрустил, обнаружив, что нарциссы не затмевают мой взор, как Уильяму Водсворту, древнему озерному поэту. Я спросил у какого-то старого деревенского олуха, почему нигде не видно нарциссов.
– Сейчас июль, пацан, – ответил он.
– Знаю, но почему нигде нет нарциссов? – повторил я громко и отчетливо (олух явно страдал старческим маразмом).
– Сейчас июль, – рявкнул он.
И я оставил в покое этого бедного малого с помутненным рассудком. Печально, что ничего не делается, чтобы помочь убогим гериатрическим страдальцам. И виновато в том правительство. С тех пор как они начали сыпать крысиный яд в систему водоснабжения, большинство взрослого населения чокнулось.
Я сидел на скале, на которой сиживал Вордсворт, и обалдевал от мысли, что там, где сейчас моя джинса, когда-то был его молескин. Какой-то придурок нацарапал на скале: “А че такое Вордсворт?” Ниже кто-то, более культурный, ответил: “Безмозглый вандал, как ты посмел изгадить священную скалу, которая стоит здесь миллионы лет! Встреть я тебя, запорол бы до смерти. Геолог”. А еще ниже была другая надпись: “Лучше выпори меня. Мазохист”. Съев бутерброды с тунцом и хлебнув диетического оранжада, я отправился гулять вокруг озера, пытаясь поймать вдохновение, но до пяти часов так ничего и не поймал. Посему сунул ручку с тетрадкой обратно в портфель и поспешил на вокзал, чтобы успеть на поезд в Мидлендс.
Мне опять крупно не повезло: я оказался в купе с двухлетними гиперактивными близнецами и их замученной матерью. Когда близнецы не устраивали буйные потасовки на полу, они стояли в двадцати сантиметрах от меня и злобно, не мигая, пялились. Прежде мне ужасно хотелось жить в большом фермерском доме с кучей очаровательных ребятишек. Я воображал, как буду выглядывать из окна моего кабинета и любоваться на них, порхающих среди уборочных комбайнов. Пандора, их мать, скажет: “Ш-ш! Папочка работает”, и детки пошлют мне воздушный поцелуй пухлыми ручонками и побегут в кухню с каменным полом кушать пирожные, которые Пандора только что вынула из печи. Но после общения с этими рехнутыми близнецами я решил не бросать свое семя на ветер. А не попросить ли родителей дать мне денег на стерилизацию в качестве подарка на восемнадцатилетие?
Приехав домой, я прямиком двинул к Пандоре, дабы поведать ей об изменениях, произошедших в моих планах на будущее.
– Au contraire, chеri (7), в случае, если наши отношения продлятся достаточно долго, я бы хотела в возрасте сорока шести лет завести одного ребенка. Девочку. Она будет красивой и необычайно одаренной. Мы назовем ее Свобода.
– Но разве женские репродуктивные органы репродуцируют в сорок шесть лет? – спросил я.
– Mais naturellement, chеri (8), – ответила Пандора. – К тому же к нашим услугам всегда есть пробирка.
В комнату вошел мистер Брейтуэйт:
– Пандора, решай наконец. Ты едешь в Россию или нет?
– Нет. Я не могу оставить кошку.
Разразился жуткий скандал. Я не верил своим ушам. Пандора отказывалась провести неделю в России вместе с отцом только потому, что ее облезлая помойная кошатина намеревалась разродиться в четвертый раз! Когда в споре возникла пауза, я вставил:
– Я бы отдал правую ногу за то, чтобы поехать в страну, где родился Достоевский.
Однако мистер Брейтуэйт не ответил приглашением сопровождать его. Надо же быть таким мелочным! Кооперативный молочный магазин выделил ему два билета на поездку с целью изучения рынка молочных продуктов в Москве. (Миссис Брейтуэйт отказалась ехать, потому что недавно вступила в Социал-демократическую партию.) Выходит, один билет мог пропасть. И все же этот скупердяй не желал предоставлять мне потрясающей возможности изучить революцию в ее колыбели. Когда мистер Брейтуэйт вышел в сад и принялся яростно стричь газон, Пандора шепнула мне:
– Ты поедешь в Россию, обещаю.
Она обрабатывала отца всю неделю. Отказывалась от еды, врубала стереосистему на полную громкость, каждый день приглашала на чай своих приятелей из клуба “Ангелы ада”. Знакомые панки приходили ужинать, а я завтракал у них почти каждое утро. К концу недели мистер Брейтуэйт превратился в развалину, а миссис Брейтуэйт умоляла мужа отвезти меня за Железный занавес. А после того как Пандора устроила в саду концерт регги под открытым небом, мистер Брейтуэйт сдался.
Он явился к нам в воскресенье в 11 утра. Пришлось вытащить родителей из постели и устроить совещание на нашей кухне. Родители отнеслись к моей поездке в Россию с редким энтузиазмом.
– Отлично, Джордж! – воскликнула мать. – Мы устроим себе второй медовый месяц, пока Адриана не будет.
– Ага, малышку свезем к бабушке, – восторженно подхватил отец. – Мы сможем вновь обрести себя, а, Полин?
Они пообжимались немного, но потом все-таки занялись делом. Понимая, что я путешественник-девственник, мистер Брейтуэйт принес анкету, которую я внимательно заполнил под его неусыпным наблюдением. Ошибся я только раз: в графе “пол” написал “чист”, а надо было “мужской”.
Мы перевернули весь дом в поисках моего свидетельства о рождении, пока мама не вспомнила, что оно висит, вставленное в рамочку, у бабушки в гостиной. Отца отправили за свидетельством, а мистер Брейтуэйт повез меня сниматься на паспорт. По дороге, в машине, я пробовал разные выражения лица. Хотелось, чтобы на фотографиях получился настоящийАдриан Моул – отзывчивый и умный, но в то же время загадочный и с легким налетом чувственности. То, что получилось, сильно меня разочаровало. На снимках я выглядел прыщавым юнцом с налетом слабоумия в вытаращенных глазах. Когда все, кроме меня, хорошенько посмеялись над моими фотографиями, мать неохотно выписала чек на пятнадцать фунтов. Затем мистер Брейтуэйт проверил и перепроверил все документы и вложил их в большой конверт. Пока он занимался бумагами, я внимательно его изучал: ведь нам предстоит целую неделю путешествовать рука об руку и жить в одной комнате! Не сгорю ли я со стыда, появляясь на людях с человеком в клешах и цветастой жилетке? Но поздно! Жребий брошен! Судьба соединила нас!
Перед уходом, прижимая к груди конверт с документами, он обратился ко мне:
– Адриан, поклянись, что в течение недели в Москве ты не произнесешь ни единогослова о норвежской кожевенной промышленности.
– Ну конечно! – изумился я. – Если по каким-то причинам вы находите мои краткие лекции о норвежской кожевенной промышленности оскорбительными, я, разумеется, воздержусь от них.
– О нет, – произнес мистер Брейтуэйт, – я нахожу твои бесконечные монологи о норвежской кожевенной промышленности не оскорбительными, но невероятно занудными.
Он сел в машину и отправился в паспортный отдел, чтобы бросить конверт в щель на двери – ведь сегодня выходной.
В кино показали бы, как летят пожелтевшие листья и шелестят страницы дневника, гудят поезда и невидимая рука отрывает листки календаря. Но это не кино, а рассказ от моего имени, и все, что я считаю нужным вам сообщить, заключается в следующем: прошло немного времени, и я получил по почте паспорт и визу. Накануне отъезда из Англии в Россию не обошлось без напутствий. Бабушка предупредила: “Если русские предложат тебе осмотреть соляные копи, откажись и попроси, чтобы тебе показали взамен обувную фабрику”. Мама посоветовала неупоминать о том, как ее в возрасте четырнадцати лет исключили из Лиги молодых коммунистов (Норвичское отделение) за братание с американскими солдатами. Пандора запретила покупать ей светлое янтарное ожерелье, поскольку она предпочитает темныйянтарь. А мистер О'Лири, наш сосед через дорогу, советовал вообще не ездить.
