Алексей Смирнов - Пассажиры
Троллейбус.
– Вот две дамы встали, и их не обойти! Им хорошо стоять!
– У меня сзади есть место, где можно обойти и даже влететь. Встанете вон там – и будете читать, как баба-яга.
– Совесть, совесть, совесть, совесть надо иметь…
В другом троллейбусе
Привлеченный истошными воплями татуированного кондуктора, я приоткрыл глаза.
Возле кабины водителя лежало напитанное тело. Оно ворчало и пошевеливалось. Осоловелые глазки складывались в улыбку.
Кондуктор остервенело колошматил его ногами.
– Что, ни одного мужчины нет? Ни одного мужчины нет? Он же все заблюет, и будете нюхать! Вы будете нюхать, учтите!
Я был мужчиной, но книжка попалась хорошая.
Заголосили бабоньки.
Одна вдруг вступилась за курлыкавшее тело:
– Ему же больно! Его же милиция заберет!
Ей вторила дородная дама с дородными руками и ногами, значительно обнаженная:
– Хуеплетка! Нашлась хуеплетка! Вот иди и понюхай его!
Огорченная хуеплетка уткнулась в морковную сумку.
– Вы будете нюхать! – вконец разозлился кондуктор.
Могучего нелюдя окончательно повалили в проход, татуированный кондуктор гвоздал его, гвоздил и гнобил.
– А нечего! Сел – и вышел! Где билет?
Он столкнул чудовище на ступеньки. Оно добродушно щурилось и порыкивало.
– Хуеплетка, – раздалось сзади.
Я выжидал.
Едва нелюдь соскользнул на ступеньки, настал ответственный момент. Я – как мужчина – сорвался с места и вытолкал вурдалака взашей.
Он остался стоять на остановке, не понимая, что больше не едет. Свиные глазки посматривали в поисках автобуса без хуеплеток, дородных валькирий, татуированных властей и лысых литературных героев.
Тут он и подошел, такой мирный автобус, и он вскарабкался внутрь.
Дискурсы и визуальные ряды
Совершенное обыденное, серенькое утро, безумное.
Сажусь в полупустой троллейбус, подо мной проваливается сиденье – удивительно, ведь я по ряду причин похудел килограммов на десять. Ко мне спешит старушечка; она – кондуктор, излучающая лучи лицом и не только.
– Почирикаем, родненький! – И целится датчиком в меня и мой билет. – Это моя зарплата!
Ну, почирикаем. О чем бы это почирикать? Ну, извольте.
…Вот, еду дальше в метро, давно не видел рекламу каши. И вижу-таки ее, оглашаемую мужчиной с милицейской фамилией Быстров:
ОТ ГОДА ДО ТРЕХ ДЛЯ ЛЮБИМЫХ КРОХ
Могут дать условно, если не докажут сбыт.
Крестьянская элита
Ехал в метро.
Вошел гугнивый и громогласный – обязательное профессиональное условие – коммивояжер. И затрубил, а лицо тоже не без врожденного перекоса:
– Лучший в России элитный журнал Крестьянка!… Ба-ба-ба-ба-ба…
Напротив меня сидели мужики, такие тоже сложные, и вот один ожил:
– А ну замолчал быстро! Еще и орет, блядь! И так на душе тошно… (Полтоном ниже): Извините, девушка. А то он еще и орет, блядь. На душе и без того. Извините. Девушка, не сердитесь, пожалуйста. (Уже виновато): Еще и орет, блядь.
Перекресток миров
Станция метро «Технологический Институт» – известный перекресток миров.
Вошел сегодня в вагон.
Первой пошла кликуша в красном пальто. «И-ля-ля-ля, и-ля-ля-ля, никогда-никогда», плюс кудахтанье и вытянутая ладошка. Такая песенка, которая пелась с неодобрительными нотками. Не без укоризны, но будто бы и бесшабашно.
С другой стороны вырос продавец воздушных шаров с приготовленным фирменным номером.
Длинное и толстое резиновое полено, оглушительно воя и медленно сдуваясь, было пущено на свободу и выебло целый ряд сидячих пассажиров. Оно протискивалось позади, судорожно билось, издавало кишечные звуки и неуклонно продвигалось вперед.
Я сначала подумал, что Началось. Фальшивая реальность осыпалась, и наступает Истина.
Железный Гейнрих
Автобус.
Небольшая давка.
Надо выходить.
Общий рев: Нога! Нога! Нога!
Зажало ногу, какой-то девице. Мне бы взяться да выдернуть, но как-то неловко стало. Начал протискиваться в соседний проем, где еще не зажало.
Но зажало и тут. Шофер стал двигать своей дверью, нога выскочила. Как раз я выползал.
Створки начали смыкаться.
Общий рев заорал иначе: Целиком! Целиком! Теперь целиком!
И действительно: я стоял изваянием, не в силах пошевелиться, стиснутый скалами, и кротко глядел перед собой, как заколдованный рыцарь по имени Железный Гейнрих в звании Барбароссы. Которого некому поцеловать и разбудить.
Зоологическое
Есть такая особенная порода: услужливые и предупредительные транспортные козлики.
Всем-то вокруг им хочется причинить удобство.
Они среднего возраста, в кургузых полуклетчатых пиджачках, взъерошенные и лысоватые. Непременно с бородками и обязательно – с рассадой, или что там у них, в тележке, зелененькое торчит такое.
Они суетятся, козлобородатенькие, по салону, сучат копытцами и колесиками; они мечтают, чтобы все разместились наилучшим образом.
Ах, вы встаете? А я уже подвинусь! А я туточки встану бочком!
Вокруг все пустеет; они вращают тележку, как спортивный снаряд. Сыра земелька заполняет салон, но вот и рынок, им туда; они приглаживают рожки пополам с кудрями, дробно цокают копытцами.
От них пахнет серой, кладбищем и кинзой.
Они спешат, и коробка разваливается за ними, перетянутая шпагатом; тележка не поспевает за земледелием; в глазах – лукавый и жестокий огонь.
Теплое место
Салон.
Троллейбуса, конечно.
Передо мной – пустое, по-кондукторски развернутое, весьма заманчивое место. Перед местом стоит и держится за поручень женщина-ягодка, вполне при силах.
Рядом со мной – доброжелательная соседка. Обращаясь к стоящей, радостно:
– Здесь можно сесть!
Сквозь зубы:
– Хорошо.
Стоит.
Соседка, не успокаиваясь, поясняет:
– Здесь «Кресло для инвалидА» написано!
Женщина молча стоит. Откровенно говоря, она – мужчина.
Нуль-пространство
Москва, Ленинградский вокзал.
Громкоговоритель, многократно, судя по тону – сексуально обездоленный:
– Уважаемые пассажиры! В поезде номер тридцать нулевой вагон находится в середине состава! Повторяю…
Ресторан?? Теряюсь.
Милая мама, жизнь подарила мне и тебе
В общем, общественный транспорт. Полубабуля.
Монополудиалог, если половиной назвать согласное тявканье.
– Я вот Валентине Ивановне Матвиенко, нашей губернатору, доверяю. Как женщине. Она правительство взяла в свои руки. Мне и женщина в Никольском Соборе так сказала. Я иконку купила, они там дорогие, за пятьсот, а я за тысячу купила, Казанской Божьей Матери. Смотрела на нее, а она все плакала, слеза текла, а как на меня посмотрела – вдруг улыбнулась. Я теперь все время на нее смотрю (уже хохочет? – АС). У меня пенсия 2600…
В рабочий полдень
Питер, Московский вокзал.
Билетная касса дальнего следования для всех желающих и торгующих.
За стеклом – необычно расторопная и строгая девушка. Пальчики так и мелькают.
Клиентка из очереди:
– Как Вы хорошо работаете!.. Так быстро!
(…)
– Так.. когда, говорите, отправление?
Работящая девушка из окошечка:
– Дебилы какие-то…
(…)
– В конце вагона? Это где туалет?
Девушка:
– Но конец – не середина же…
– У туалета?…
– У туалета?…
– В конце туалета?…
Правда на правду
Спокойно. Все кончится хорошо. Потому что когда-нибудь наступит моя остановка и я выйду из маршрутки.
А если нет, то все кончится, естественно, плохо.
Я еду.
Сижу.
Позади меня – заднее сиденье. Забитое.
В переднюю дверь заруливает пролетарий в немыслимом поколении, останавливается посреди салона и мрачнеет.
Дело в том, что позади меня, на заднем сиденье, грохочет Упс! Упс! Упс! Из наушников одного молодого человека.
Но до пролетария не дошло, что дело в заднем сиденье. Это же не мотор, а микросоциум, сразу не разобраться.
Вся беда была в том, что перед ним сидел другой молодой человек, у которого Упс было тише, тоже в наушниках, но пролетарий подумал именно на него.
Виновник же сидел тише воды, ниже травы.
Пролетарий набросился на добычу поближе:
– Сделай тише!
Упс! Упс!
Пролетарий вынул ему наушник:
– Ты глухой?
Ответ с сиденья:
– А машина не раздражает?
– Твой звук раздражает! Щас выкину тебя при всех свидетелях, и все будут справедливы!
Упс! Упс!
Оно, это Упс, добралось-таки до крещендо.
Тут добрые девушки, сидевшие вокруг меня, указали пролетарию на истинного виновника беды, счастливого гада, который сидел и лыбился.
Пролетарий пошел в начало салона, взял там зачем-то оставленную большую красную сумку и пересел поближе к настоящему источнику Упс, глядя строго.
Не знаю, что тут на что повлияло – вид сумки, факт ее доставки или само соседство – но Упс прекратилось.
