В. Артемов - Остроумие мир. Энциклопедия
— Вы ошибаетесь, — возражал он насмешникам, — я всегда вплотную подступаю к врагу, так что ему вовсе не трудно рассмотреть мою мушку.
* * *
Какой-то чужеземец спрашивал у спартанца, что по их законам делают с человеком, изобличенным в прелюбодеянии. Спартанец отвечал:
— У нас такого человека приговаривают к тому, чтоб он отыскал вола, который может напиться воды из реки Эврота, стоя на вершине Тайгетской скалы.
— Что за нелепость! — воскликнул иноземец. — Где же найти такого сверхъестественного вола?
— Это трудно, но еще труднее встретить в Спарте человека, совершившего прелюбодеяние, — ответил спартанец.
Заметим мимоходом, что в Греции были места, которые славились необыкновенным целомудрием населения. Так, Плутарх утверждает, что на острове Скио за семьсот лет не было случая, чтобы жена изменила мужу или молодая девушка имела любовную связь вне замужества.
* * *
Знаменитый друг Солона, скиф Анахарсис, был женат на весьма некрасивой женщине. Однажды на каком-то пиршестве он был вместе с ней, и тут ее впервые увидел один из его друзей, который не сдержался и сделал Анахарсису замечания насчет наружности его жены.
— Она нехороша, это правда; но, видишь ли, стоит мне выпить этот кубок доброго вина, и она мне покажется красавицей.
* * *
Когда того же Анахарсиса спросили однажды: «На каком корабле всего лучше совершать путешествие?» — он отвечал:
— На том, который благополучно вернется в гавань.
Глубоко изумляясь Солону и преклоняясь перед его добродетелями и мудростью, Анахарсис решил искать дружбы великого афинского законодателя. Он сам явился к Солону и просил его дружбы.
— Дружбу надо заводить у себя на родине, а не на чужбине, — сказал ему Солон.
— Но ведь ты сейчас не на чужбине, а у себя на родине, значит, можешь вступить со мной в дружбу, — возразил находчивый Анахарсис.
* * *
Замечательно еще слово, сказанное Анахарсисом о законах, изданных его другом Солоном:
— Это паутина для мух, негодная для ос.
* * *
Философ Аристипп был человек очень спокойный и легко прим** ряющийся с невзгодами, как, впрочем, и подобает философу. Он, например, тратил большие средства на свою возлюбленную, заведомо зная, что та ему изменяет.
— Ну, что же, — спокойно утешался Аристипп, — ведь я ей даю деньги не за то, чтобы она была неблагосклонна к другим, а за то, чтобы она была благосклонна ко мне.
* * *
Сиракузский тиран Дионисий имел манеру раздражать людей, сажая их на последние места у себя за столом. Так поступил он с Аристиппом. Однажды, принимая его у себя, он посадил его на почетное место, а на следующий день посадил на последнее, причем, конечно, не преминул спросить: как, мол, ты находишь твое сегодняшнее место за столом по сравнению со вчерашним?
— Не нахожу между ними разницы, — ответил философ, — оба делаются почетными, когда я сижу на них.
* * *
— Если бы ты привык, как я, кормиться бобами, — говорил Аристиппу Диоген, — так не был бы рабом у тирана. Аристипп же ему возразил:
— Если бы ты умел ладить с людьми, так не кормился бы одними бобами.
* * *
Однажды, умоляя о чем-то Дионисия, Аристипп бросился к его ногам. Когда ему ставили в вину такое излишнее унижение, он говорил:
— Что же делать, коли у этого человека уши на ногах.
* * *
В другой раз, когда он у того же Дионисия просил денежной помощи, тот с насмешкой сказал ему:
— Ведь ты сам же все твердишь, что философ ни в чем не нуждается.
— Мы сейчас рассмотрим и разрешим этот вопрос, только дай мне денег, — настаивал Аристипп.
И когда деньги ему были даны, он сказал:
— Ну, вот теперь и я ни в чем больше не нуждаюсь.
* * *
Какой-то богатей приглашал Аристиппа давать уроки сыну. Философ запросил за обучение довольно значительную сумму, а богач заупрямился и говорил, что за такие деньги можно купить осла.
— Ну и купи, — сказал философ, — будут у тебя два осла.
* * *
Аристипп любил хорошо покушать, и его за это иногда упрекали. Он обычно возражал собеседнику: будь все эти изысканные блюда дешевы, он и сам бы их приобретал для себя. И собеседник, конечно, с этим должен был соглашаться.
— Значит, по-настоящему, надо тебя упрекать за скаредность, а не меня за расточительность, — заключал Аристипп.
* * *
В другой раз в ответ на подобный же упрек (по поводу какого-то лакомства, за которое он заплатил очень дорого) он задал упрекавшему вопрос:
— А если бы это стоило один обол[2], ты бы купил? Ответ был утвердительный.
— Ну, так для меня 50 драхм то же, что для тебя обол, — заключил философ.
* * *
Во время одного плавания поднялась буря, судну угрожала опасность, и Аристипп, который тогда плыл на этом судне, испугался. Кто-то из матросов заметил ему:
— Нам, простым смертным, буря не страшна, а вы, философы, трусите во время бури.
— Это и понятно, — отвечал философ, — мы оба рискуем жизнью, но наш риск совсем иной, чем ваш, потому что цена нашей жизни совсем иная.
* * *
Некто в присутствии Аристиппа говорил, что философы только и делают, что обивают пороги богатых и знатных, а между тем богатые что-то не особенно усердно посещают философов.
— Но точно так же и врачей ты всегда встретишь в домах больных, а ведь всякий охотнее согласился бы быть врачом, нежели больным.
* * *
Аристиппу же приписывается очень грубая, хотя, быть может, и обоснованная выходка. Однажды, когда управляющий тирана Дионисия показывал ему какие-то роскошные покои, Аристипп вдруг плюнул управляющему прямо в лицо, объясняя эту невежливость тем, что не мог выбрать для плевка другое, более подходящее место среди этого великолепия.
* * *
Один неважный художник показывал знаменитому Апеллесу, царю живописцев классического мира, какую-то свою картину, причем счел нелишним похвастать, что он написал ее в самое короткое время.
— Это и видно, — заметил Апеллес, — и мне только удивительно, что ты за такое время успел написать лишь одну такую картину.
* * *
О том же Апеллесе рассказывают, что он однажды выставил свою картину, чтобы услышать о ней мнение каждого, кто найдет в ней какой-нибудь недостаток. Какой-то чеботарь сейчас же рассмотрел на картине некоторую неточность в рисунке сандалии и указал на нее Апеллесу. Художник согласился, что замечание основательно, и поправил свою ошибку. Тогда чеботарь, ободренный своим успехом, начал указывать на ошибки в рисунке ноги. Отсюда, говорят, и пошла классическая поговорка: «Сапожник, оставайся при своих колодках», — слова, с которыми Апеллес обратился к своему критику.
* * *
Знаменитому поэту Пиндару какой-то известный лжец однажды сказал, что хвалит его всегда и всем.
— И я не остаюсь у тебя в долгу, — ответил Пиндар, — потому что веду себя так, что ты оказываешься человеком, говорящим правду.
* * *
Когда у известного мудреца и законодателя Солона спрашивали, какие из изданных им законов он считает лучшими, он отвечал:
— Те, которые приняты народом.
* * *
Поэт Феокрит знал одного школьного учителя, который совсем не умел преподавать и даже едва умел читать. Однажды он спросил у этого учителя, почему тот не обучает геометрии.
— Я ее вовсе не знаю, — отвечал тот.
— Но ведь учишь же ты читать, — возразил Феокрит.
* * *
Однажды на олимпийских играх один из борцов был жестоко ранен. Зрители, видя это, подняли крик.
— Что значит привычка, — заметил присутствовавший при этом великий трагик Эсхил, — сам раненый молчит, а зрители кричат.
* * *
Философ Фалес упорно оставался холостяком. Когда его, еще молодого человека, мать уговаривала жениться, он ей говорил, что ему еще рано жениться, а когда состарился, говорил, что «теперь уже поздно».
* * *
Тот же Фалес утверждал, что между жизнью и смертью нет никакой разницы.
— Так ты бы убил себя, — советовали ему.
— Да зачем же это, коли жить и умереть — все равно?
* * *
Про Зенона остался рассказ, который, впрочем, по другим пересказам, отнесен к Аристогитону, так как тот и другой на самом деле могли быть в этой истории действующими лицами.
* * *
Зенон (как и Аристогитон) участвовал в заговоре против известного кровожадного афинского тирана Гиппия. Заговор был раскрыт, Зенон схвачен. Гиппий подверг Зенона жестоким истязаниям, выпытывая имена его сообщников. Зенон ему указывал одного за другим, но не сообщников своих, а друзей самого Гиппия. Он очень ловко и верно рассчитал: подозрительный и жестокий Гиппий верил всем доносам и уничтожил одного за другим своих же друзей. Когда все эти люди, достойные друзья тирана, были им слепо истреблены, торжествующий Зенон сказал ему:
