Люда Тимурида - Моя профессия ураган
Тебя не тяготит повторение, ибо это Сознание, когда тренировка становится чувством — настолько ты погружена в нее. А то, что ты используешь Мысль в процессе тренировки непрерывно, облегчает ее…
Я люблю тебя, Радом!
Но я хоть занималась днями…
Удары рук… Постановка… Кое-что вспоминалось по ходу тренировок — руки словно сами вспоминали нужные и правильные движения… Руки… Потом ноги.
Хотя я наработала все виденные у Шоа удары, я ставила до безумия пока только два основных удара ногой — прямой с выбросом согнутой в колене ноги вперед и боковой от бедра. Причем фокус отработки — это коленная чашечка и пах, реже — солнечное сплетение. С юношеским максимализмом я вообще раньше считала, что удары ногами выше пояса неэффективны. Но с годами пришло понимание, что в бою абсолютно каждый удар из любого положения может пригодиться, когда, как говориться, ты вошел в контакт.
Вообще-то начинающие не всегда обращают внимание, что большинство ударов эффектны не столько в атаке, сколько в контратаке против первым ринувшегося сквозь границу противника. Или уже в "контакте", когда ты добиваешь оглушенного, сбитого, потерявшего равновесие или правильную защиту врага.
Тогда твоя жизнь может зависеть от своеобразного удара, которым ты пробиваешь в мелькнувшую щель в обороне. Тогда от твоего владения ударами самого разнообразного вида покупается победа. Особенно ценны все эти удары в бою против многих соперников, тем более, если они сражаются не только с тобой. Это когда живой военный бой, взятие застигнутой врасплох банды, прорыв в стан врага и т. д., а не просто спарринг. Тогда надо убивать с любой стойки.
Я же вообще чаще всего предпочитаю использовать ноги только для ударов в колено или в пах, или же для удерживания противника на расстоянии и контрударов по его выброшенным в ударе ногам. Высокие удары работаю лишь там, где я наверняка превосхожу противника либо в реакции и мастерстве, либо в организованности, то есть застигаю врасплох. Потому что высокие удары ног словно созданы для бросков и подсечек врага. Впрочем, когда они оттренированы до невозможности, то и тогда они не совсем безопасны.
Но удар в колено надо особо отрабатывать на точность и умение абсолютно точно попасть в чашечку. Видя лишь глаза врага.
Ноги должны работать абсолютно точно вслепую, в крайнем случае, лишь периферийным зрением. Для этого удар ногой и подсечки, должно отработать до такой степени, чтоб с закрытыми глазами не промахиваться и вообще не замечать работу ног, не отвлекая внимания на работу руками. Вообще каждая рука и нога должна работать как самостоятельная боевая единица, то есть со своим собственным вниманием. Для этого внимание должно быть минимум расчетверено, причем у всех боевых орудий должно быть еще и общее естественное сознание, видящее весь бой в единстве. Для этого полезно тренировать игру одновременно на четырех инструментах, где каждая рука и нога ведет свою партию, как это делают бродячие музыканты. Полезно тренировать одновременные разные движения для каждой руки. Полезна элементарная игра на клавире, где каждая рука ведет самостоятельную партию, а лучше вообще тренировать разные мелодии. Полезно делать несколько дел одновременно. Полезно учиться слушать нескольких человек одновременно. Полезно играть на клавире, одновременно слушать другого человека и запоминать, что он говорит и при этом еще самому говорить или даже диктовать сразу двум человекам одновременно. Полезно записывать одновременно сразу двумя руками разные тексты, диктуемые разными людьми или даже считываемыми одновременно сразу с двух разных книг, находящихся в периферийном зрении тэйвонту. Полезно читать сразу целую страницу книги — но это для развития цельного восприятия множеств признаков с их дроблением — это в цикле тренировки внимания и наблюдательности. Полезно читать сразу две-три книги…
Вообще, надо всегда приучать себя делать сразу несколько дел одновременно, потому что тэйвонту, что не умеет раздваивать, расстраивать, распятерять и т. д. внимание — это не тэйвонту. Идеальная цифра для тэйвонту — сорок потоков одновременно, ибо больше солдат, учитывая сюда еще работу его рук и ног, просто не бывает в пределах прямой видимости боя. Только первое разделение сверхтрудно. Второе не легче. Но после пятого все уже привычно.
Мне так не хватало Радома. Я видела его лицо, дура, даже в сплетении ветвей.
Не понимаю, что со мной творится.
Нельзя сказать, что будет легче достигать. Но эта трудность станет привычной, и вы перестанете ее замечать. Привычка — это воля, которую мы не замечаем. Это та степень воли, которая будет проявляться естественно, стоит ввести ее в ритм, накопить ее. Достигните ритма в каком-то определенном проявлении, и словно уже сам будет поддерживать вас. Эта инерция движения создает словно вашу собственную массу воли. Трудное надо ввести в ритм — оно перестанет таким быть, а скоро станет и естественной жизнью.
И ничего не помогало. Я ждала Радома. Никого не зная на всем белом свете, сознание мое словно сконцентрировалось на первом человеке, которого я встретила. Он, словно против воли, впечатался в мой мозг.
Меня словно физически тянуло к нему, и я ничего не могла поделать. Я не хотела. Клянусь, я не хотела! От того, что я решала не думать о нем, пламя только, кажется, разгоралось только злее.
И, чем больше я "не думала", чем больше пыталась забыть, тем больше случайно виденный украдкой его облик преследовал меня всюду, и днем и ночью, пока просто не стал чудиться в надбровье, сопровождая и наполняя собой как невидимым чувством каждую мысль. Будто мы были двое. И двое же наполняли каждую мысль. Я безумела. Я то пыталась от этого избавиться, то смирялась и мечтала, отдавшись этому потоку. Словно самостоятельно живущей и пробудившейся во мне силе.
Каким колдовством ты попал туда? — плакала я, держа руку на отчаянно бьющемся сердце, как только я даже просто думала о нем. — Почему ты меня мучишь? Я тебя не хочу, не люблю, не стремлюсь, не думаю, не жду, не ищу, не зову, не плачу… Ведь я тебя почти не знаю! И ты будешь только смеяться, скажи я о своих переживаниях и чувствах к тебе… Кто же обращает внимание на дурочку…
Я плакала… Плакала и от отчаянья, и от злой тоски по нему…
И от всего этого я тренировалась только злее, пытаясь заглушить грызущую сердце тоску… Я тосковала…
Я ничего не понимала.
…Когда мне было приблизительно полтора года (как я почувствовала по воспоминаниям), один из тех ученых наставников, приставленных ко мне для обучения этикету, чтобы обучить меня справедливому суду, рассказал "дурацкому ребенку" известную славинскую притчу.
— У Властителя княжества, — торжественно начал он, — было много врагов, что только и ждали, когда он поскользнется. Как-то раз, один из его врагов пожаловался королю:
— О Правитель Мира! Этот Властитель недостоин, ибо он не беспристрастен в своих решениях. Вчера им были схвачены четыре человека, повинные в одинаковом проступке. И что же вы думали — он дал им совершенно разные наказания! Одного он искалечил, а любимчика вообще только пожурил!?!
Король пожелал убедиться лично, и позвал этого Властителя к себе.
— Я слышал, что ты вчера за одинаковый проступок назначил четыре разные наказания… Ты можешь объяснить причины?
— Ваше величество! Люди разные! И то, что одному может разбить нос, другому почешет голову! Я жалею только, что совершил очень суровое наказание, отпустив одного из тех людей без суда, только пожурив его, ибо это было слишком жестоко.
— Как это может?! — ахнул король. — Докажи, что ты справедливо судил по сердцу!
— Ваше величество! Одного я отпустил. Я сказал ему только, что такой как он, должен стыдиться своего поступка. Я жалею, что я был столь жесток, так как он пошел и принял яд, не в силах выдержать позора, а мог еще послужить государству. Другого я сурово отчитал и освободил. Он от стыда ушел из города… Третьего я приказал наказать палками. Он теперь заперся дома, и сейчас не показывается на глаза людям. Самый суровый приговор я вынес последнему негодяю: ему отрезали нос и уши, вымазали лицо сажей, посадили на осла и возили по городу. Так этот бесстыдник ездил по городу и смеялся!!! А когда увидел на улице своего сына, то приказал передать матери, чтоб она приготовила ему дома воды для купания и хороший обед. Он, мол, еще немного покатается по городу и скоро будет.
Услышав такой благородный ответ, все стали хвалить Властителя! — торжественно закончил бывший придворный ученый.
Но на меня, полутора лет, притча оказала вовсе не такое действие, которое ожидали благочестивые наставники. Я хохотала во все горло до упаду, а потом, удирая из дому от воспитателей, измазывала себе лицо пеплом, садилась на осла и в таком виде с друзьями раскатывала по городу, пока меня не ловили, самозабвенно распевая во все горло неприличные песни. Я, мол, еще немного покатаюсь и вернусь!!!
