Виктор Конецкий - Начало конца комедии (повести и рассказы)
О своем творческом методе Адам твердил одно: "Смелость, коллега! Смелость! И еще раз смелость!" Особое удовольствие ему доставляло подчеркивать, что новеллу "Профессор Сейс" он написал за двенадцать часов восемь минут. Причем за это время новелла была им самим дважды перепечатана от корки до корки. Безапелляционностью суждений и внешне примитивной, но внутренне терпкой и многозначительной наглостью Адам напоминал Боба Фишера. Как и Фишер, Адам изучил русский язык, ибо не мыслит творчества без опоры на сборник "Будущее науки", ежегодно издаваемый в Москве издательством "Знание". Кроме того, он выписывает нашу "Литературную газету", которую считает уникальнейшим печатным органом по стойкости попыток объять необъятное в каждом номере.
Я спросил Адама о влиянии огромного количества научных знаний на художественную свежесть его мировосприятия.
– Любой творческий мужчина, конечно, знает, как зависит его творчество от полового воздержания, полового пресыщения или полового безразличия, – ответил
Адам. – Ужасно сознавать зависимость вдохновения от материальной оболочки. Особенно если вдохновение чуть теплится! – Здесь он замолчал, и в телефонной трубке слышался только шорох электронов и позитронов, болтающихся в кабеле между островом Эльба и Ленинградом. Через тридцать секунд Незуагхнюм продолжил крепнущим от слова к слову голосом: – В параллельном пути познания наукой и художественностью, Виктор, всегда была борьба, но она велась с равным успехом. Сегодня младенец Геракл науки своей детской ручонкой прихватил образ за глотку, наука побеждает образ, разнимая его на рационально и неопровержимо доказываемые составляющие. Однако меня, Виктор, вполне утешает пример мужчин-гинекологов. Они все про все в интимных вопросах знают с глубоконаучной дотошностью, но это им не мешает любить, быть любимыми, быть счастливыми и красивыми. Я всегда умиляюсь, глядя на счастливую семейную жизнь гинекологов, сексологов, венерологов, акушеров и патологоанатомов. Зрелище влюбленного сексолога наполняет мою художественную душу оптимизмом… Жду тебя в Нью-Йорке, дружище! Благодарю за внимание!
В этот же день я телеграфировал в Академгородок согласие на приглашение и сформулировал тему выступления: "Проблема делитанского интереса к науке у писателя-прозаика и способы его борьбы с этим интересом в век НТР". Благородство обязывает признаться, что в слове "делитанского" я сделал три ошибки. А ведь сколько уже раз залезал в словарь по поводу этого термина! У Даля "дилетант" – "охотник, любитель; человек, занимающийся музыкой, искусством, художеством не по ремеслу, а по склонности, по охоте, для забавы". Раньше, таким образом, дилетантство в ремесле или науке не мыслилось вовсе даже. Оно только области искусств принадлежало. Теперь для области искусств применяется "самодеятельность", а дилетантство перекочевало в науку и относится до тех людей, которые высказывают научные соображения, не имея научного базиса, то есть диплома. Таких людей, по аналогии с "графоманами", я предлагаю называть "физиоманами" и отношу к ним себя.
Новосибирские ученые приняли мою телеграмму за шутку. Тогда я позвонил им и попытался объяснить, что только название темы выглядит шутливо, на самом деле никакой шаловливостью и не пахнет. И что разброс интересов к самым различным областям знания мешает моему цельному ощущению Человека, замещается дилетантским, то есть ложным, знанием большого количества околонаучных фактов, фактиков, идей и идеек. Ученые в ответ вежливо смеялись.
Начало нового пути, или Шок от этологии
Началом моего путешествия в Новосибирск, в глубины России, в правый желудочек ее обширного сердца, следует считать семнадцать часов ноль-ноль минут двадцать первого февраля прошлого года.
В этот момент я вошел в кассу аэрофлота на Петроградской стороне города Ленинграда.
В кассе царил модерн, сияли неземной красотой рекламные плакаты "Интуриста" и было безлюдно. Только старичок, похожий на Репина, сидел в уголке на диванчике, обложенный пакетами и пакетиками.
Я тихо обрадовался пустынности и удивился отсутствию очереди. Давно я не путешествовал внутрь страны – все море да море. И вот оказалось, что билеты на самолет можно приобретать уже без очередей и без хлопот.
Я не торопясь изучил расписание. В Новосибирск летели три самолета. Я выбрал улетающий в ноль часов девятнадцать минут, чтобы с учетом разницы во времени оказаться на месте утром.
Старичок, похожий на Репина, наблюдал меня с того момента, как я вошел в пустыню кассы. Он наблюдал с тщанием, даже любованием, как и положено наблюдать окружающее человеку с внешностью художника-реалиста.
Но даже деревенская девчонка, которая глядит на меня, засунув палец в рот и почесывая нога об ногу, действует на нервы отрицательно. И в данном случае я не удержался и спросил старичка:
– Натуру ищем, папаша? Я только обнаженным согласен – по пятерке за час, пойдет?
Старичок, похожий на Репина, не ответил, только ухмыльнулся загадочно-зловеще-предвкушающе.
Я подошел к кассовому окошку. Никого за ним не оказалось.
Я подождал минуту, две, три, все ощущая на себе взгляд старичка, который от души наслаждался моим дурацким ожиданием у пустого окошка.
В семнадцать часов двадцать минут я постучал по стеклу окошка.
Репин испустил мефистофельский смешок.
– Ишь-ишь какой! Пришел – увидел – победил – билет купил! – сказал старичок. – Не видите: провод висит?
С потолка, действительно, свисал кабель.
– Связи с центральной кассой нет! – объяснил наконец старичок. – Без телефонной связи они не работают.
– А когда будет связь-то?
– А вы у монтера спросите. Он с кассиршей в жмурки играет – там, в задней комнате.
Я проник в заднюю комнатку и увидел соблазнительную девушку в аэроформе и монтера в расклешенных брюках. И она и он были довольны жизнью – разгадывали кроссворд в "Огоньке".
– А когда возможно восстановление связи? – спросил я.
Они и ушами не повели.
Я сел на диванчик подальше от старичка и вытащил газету. И сразу взгляд выхватил слова: "Наукой доказано…"
Когда ты поглощен наукой, то наталкиваешься на нее всюду и везде.
"Наукой доказано, – читал я, – что звери и птицы предчувствуют надвигающуюся опасность. Вот и обитатели Карагандинского зоопарка в последнее время имели основания для беспокойства. Однажды посреди ночи в пожарной части раздался звонок из зоопарка и тревожный голос сообщил: "Горим!" Прибывшим бойцам оставалось лишь зафиксировать, что пожар произошел от калорифера, самовольно установленного работниками зоопарка в клетке питона. Огонь не получил распространения, истлела только перегородка, но все представители фауны – от питона и макаки до медведя и зебры – погибли в результате отравления угарным газом…"
Я читал, а старичок продолжал любоваться мною. Такое внимание может довести до истерики и камень-пьедестал из-под копыт Медного всадника.
– У меня лоб в чернилах? – спросил я.
– Наивности вашей, милгосударь, радуюсь, – сказал старичок и даже кудлатую головку склонил набок – Неужто связи дождаться хотите, когда до закрытия кассы час остался? Кто же связь налаживает за час до конца рабочего дня?
Авы тогда почему здесь сидите?
А я дочь жду. Она в овощном за египетским луком стоит, а я ее здесь с удобствами поджидаю, милгосударь, и покупки храню. Шли бы вы тоже в овощной. Прекрасный репчатый лук дают. И по виду отменный, и по вкусовым качествам. Пятьдесят семь копеек килограмм. Для запаса лук первая вещь.
Рядом, действительно, продавали в овощном магазине египетский лук. И когда я еще только шел к кассе, то отметил этот факт, хотя и не удивился этому так, как домашние хозяйки. Их завораживала тень пирамид на репчатом боку лука. А я давно привык к парадоксам мировой торговли в век НТР. Бывало, плывешь из Ленинграда в Калькутту, везешь чугун в чушках и встречаешь где-нибудь возле Мадагаскара коллегу, спрашиваешь, конечно: откуда идете? куда? что везете? И получаешь в ответ: "Иду с Калькутты на Ленинград, везу чугун в чушках".
– Значит, запасы делаете? – спросил я.
– Исходя из жизненного опыта, – объяснил старичок.
Сравнительно недавно я изгалялся в остроумии, заявляя, что нельзя очеловечивать животных и что следует озверивать людей. И этот совет казался мне веселым парадоксом. Когда я начал падение в околонаучный омут, то первым делом наткнулся на этологию. Оказывается, в поведении, психике, взаимоотношениях животных обнаруживают зачатки всех тех элементов, которые определяют творческую деятельность человека – и прежде всего в области искусств!
С большим трудом, содрогаясь от нежелания, интеллектуалы признали, что у охотников на мамонтов в эпоху верхнего палеолита существовало настоящее, полнокровное, реалистическое в своей основе искусство. Эстетическое воздействие некоторых произведений искусства древнекаменного века такое, что их сравнивают с произведениями великих художников нового времени. Оказалось, у неандертальца, древнего грека, средневекового алхимика и у нас с вами один предел оперативных возможностей психики, а произведения живописца-неандертальца и Пабло Пикассо не выше и не ниже друг друга по качеству, глубине жизнеощущения, силе воздействия.