Аркадий Васильев - Понедельник - день тяжелый | Вопросов больше нет (сборник)
И вдруг — распростертое, почти бездыханное тело на полу.
— Мамочка! Милая! Что с ним?
— По-моему, пищевое отравление… молоком отпаиваю; Подыми голову ему, подержи. Пей, Жора…
— Вася! Скорее за врачом. Немедленно.
Юрий Андреевич открыл глаза, прохрипел:
— Не надо. Сейчас пройдет.
Втроем они подняли его и перенесли на кровать.
Христофорову роль отравленного понравилась:
— Жжет все внутри… Мочи нет, как жжет.
Зойка опять заговорила о враче. Христофоров нашел ее руку, погладил, сказал ласково:
— Спасибо, доченька! Не надо, пройдет. Ты пришла, и мне уже полегче.
Зойка поцеловала колючую щеку, припала к нему на грудь:
— Лежи, папа, спокойно.
— А это кто? Вася, что ли?
— Я, Юрий Андреевич.
— Сядь поближе. Вот так, хорошо. Погорячился я, девочка моя. Маша! И ты сюда иди. Хорошо. Вся семья в сборе. Своя семья. Все родные.
Юрий Андреевич всплакнул от умиления. Зойка крохотным платочком вытерла ему слезы.
…Долго сидели без света, сумерничали. Зойке и Васе свет был бы только помехой, им и так все было видно — где у милой глаза, где рука. И в темноте можно было опереться на плечо любимого.
Вспомнили всякие истории, рассказали о сегодняшней прогулке, о том, как Лыков уснул на берегу с удочкой, а ребята над ним подшутили, привязали к крючку банку со шпротами. Юрий Андреевич начал даже слегка похохатывать, особенно когда Вася рассказал, как ребята облапошили директора завода фруктовых и слабоалкогольных напитков Сизова, подсунув ему нарзану…
Все рассказали — кто призы за танцы получил, кто в литературную викторину больше очков набрал. Оказалось, что победил, конечно, Вася. Только об одном ни словом не обмолвились — о посещении загса.
Марья Павловна неожиданно спросила:
— Показали бы свидетельство?
— Какое?
— Ладно уж притворяться.
Пришлось сознаться. Пришлось включить свет. Пришлось показать свидетельство, Юрий Андреевич посмотрел, помолчал.
— Значит, ты теперь Каблукова. Ну что ж, так тому, видно, и быть. Поздравляю!
И, совсем повеселев, обратился к жене:
— Накрой, Маша, на стол. По такому поводу не выпить — незамолимый грех, Там у нас есть чего-нибудь?
— Найдется. Зоенька! Спрыгни в погреб. Достань грибочков, огурчиков. Сметаны там в белом горшочке.
Юрий Андреевич взволновался:
— Что ты, Маша, в такой день дочку гоняешь. Сама сходи!
Но Зойка уже вскочила, схватила блюдо для огурцов и мисочку под грибочки.
— Вася! Пошли.
Марья Павловна расставляла тарелки, нарезала хлеб, приговаривая:
— Ну вот и слава богу. А с тобой, Жора, я потом серьезно поговорю.
Но Христофорову было не до жены. Он прислушивался:
— Ну что Они там делают? — с тоской спросил он, — Я же просил тебя: «Не посылай!»
— Что делают? Известно что — целуются…
* * *Крышка люка была поднята, и Зойку это очень удивило:
— Отец позабыл. Мама всегда закрывает. Ты, Вася, постой наверху.
Зойка включила в яме свет. Вася сейчас же спустился по лесенке. Марья Павловна оказалась права: молодой муж обнял жену, поцеловал.
— Подержи лучше миску, — отбивалась Зойка. — Ну, уж и попадет папе от мамы! Ты смотри, снег как опустился. Это потому, что крышка была открыта,
Вася увидел кусок клеенки из-под снега, потянул его.
— Что это такое?
— Не знаю. Наверно, когда снег набивали.
Вася потянул клеенку сильнее. Она затрещала,
— Тут что-то закопано.
Он вытащил из снега сверток, поднял его.
— Интересно, Зойка!
Но Зойка уже сама увидела. Из свертка падали на снег толстые, тяжелые пачки денег.
Молодые супруги, как по команде, выскочили из ямы.
— Видела?!
— Тысяч сто, не меньше.
Вася присвистнул:
— Сказала! В одной пачке тысяч сто, а их там! Видела? Откуда у него столько?
— А ты думаешь — это его?
— Чье же?
— Где же он взял?
— Не знаю.
— Я боюсь…
— Стой тут. Я спущусь.
— Не ходи, не надо! Я боюсь!
— Пойдем вместе.
Они спустились в яму. Пачки лежали кучкой. Одна отлетела в угол, устроилась у подножья большой кадушки с капустой.
— Сто тысяч? Тут миллиона три! Отделение Госбанка.
Вася уложил пачки в клеенку, но закопать не успел, послышался голос Марьи Павловны:
— Дети! Скоро вы?
— Идем, мама!
Они торопливо выскочили из ямы, погасили свет. Пока Зойка запирала дверь, Вася шутил с тещей:
— Чуть не угорели в погребе. Угорела барыня в нетопленной хате.
Юрий Андреевич стоял в дверном проеме, как в траурной раме, и в этом было что-то зловещее. Тревожно смотрел на молодых: «Слава богу, все в порядке. Ишь как Зойка растрепалась, щеки горят. Видно, и впрямь целовались».
Бодро разлил по рюмкам вино, провозгласил:
— Живите хорошо, ребята.
И не удержался от поучений:
— Вот мы с матерью сколько прожили! Хорошо прожили, стыдиться нам нечего.
Вася и Зойка переглянулись. У Юрия Андреевича опять екнуло сердце: «Чего это они?»
Выпили. Христофоров привычно похвалил грузди:
— Хороши! И как ты их, мать, только сберегаешь?
Счастливая, что все, кажется, обошлось по-хорошему, Марья Павловна простила мужу обиды и, как всегда, со смехом ответила:
— Слово я такое знаю. Вы только подумайте, Вася, сама я с юга, у нас там грибов и в помине нет, а научилась, как будто всю жизнь в Краюхе прожила.
Христофоров несколько раз посмотрел на ключи от погреба, висевшие на законном их месте. Неожиданно для себя спросил дочь:
— Хорошо погреб заперла?
Зойка совершенно спокойно ответила:
— Хорошо. А что?
— На днях у Мочаловых очистили. Поросенка они накануне зарезали — одну голову оставили.
Вася успокаивающе пошутил:
— Ваши кадушки не унесут. Надорвутся…
Посоветовались, где Васе ночевать: здесь, или идти домой. Он был бы рад остаться, но Юрий Андреевич запротестовал:
— Родителям не сказал? Иди домой. Яков Михайлович с Еленой Сергеевной на нас обидятся. Скажут: «Украли сына!»
* * *Зойка вышла проводить Васю до калитки. Юрий Андреевич слышал, как она сказала матери:
— Я, мама, в чулане лягу. Душно дома.
И еще Христофоров слышал, как молодые стояли у крыльца, шептались. Потом хлопнула калитка, скрипнула дверь чулана.
В доме стояла тишина.
* * *Юрий Андреевич проснулся словно от толчка. Первой мыслью было: «Надо сходить в погреб, посмотреть». Потом его чуткий слух уловил какую-то подозрительную возню. Он вышел в кухню и даже не удивился, увидев, что ключей от погреба на гвозде нет.
«Ах подлец!» Христофоров торопливо натянул пижамные брюки, всунул ноги в тапочки и, стараясь не скрипнуть дверью, крадучись, подошел к погребу — замка на дверях тоже не было. «Что мне делать с ним? Что?» Его охватила острая, тоскливая ненависть. Он с трудом сдержал злые, бранные слова.
Из ямы доносился шепот:
— Заверни получше.
— Не мешай… Им тут не долго лежать…
Юрий Андреевич рванул дверку и спрыгнул в яму.
Зойка заплакала, закрыв руками лицо. Василий стоял на коленях, собирая пачки денег.
— Положи! — злым шепотом приказал Христофоров.
Василий бросил деньги и выпрямился.
— Зойка! Пошли…
Зойка не могла сказать ни слова, она только замахала руками.
— Идем, Зоя…
Василий не договорил. Юрий Андреевич со всей силой ударил зятя в. подбородок, схватил за брючный ремень и повалил на кадушки…
— Я тебе, сволочь! Гадина! Я тебе покажу…
Он был страшен, разъяренный председатель «Тонапа». Только об одном он не забыл — об осторожности — и произносил гадкие, мерзкие слова шепотом. Он плевался, хрипел, царапал Василию лицо. Зойка хватала его за руки, но он ударил и ее.
Зойка дико закричала:
— Мама!
Сверху раздался спокойный голос:
— Граждане! Что это у вас происходит? Может, подниметесь наружу? Здесь вам будет сподручнее.
Над ямой склонилась голова в бело-красной милицейской фуражке.
— Поднимайтесь, граждане, поднимайтесь. Гражданин Христофоров тут проживаем? Вы будете? Разрешите предъявить вам ордерок. Шаповалов, закрой калитку.
Он был очень вежлив, младший лейтенант милиции Столяров. Старался не смотреть на Зойку, на которой отец порвал кофточку.
Василий кивнул на погреб:
— Вы бы, товарищ лейтенант, в яму спустились. Там кое-что для вас припасено.
— Спустимся, молодой человек. Все посмотрим. Имеем на то особое распоряжение. Пройдемте, граждане, в помещение. Шаповалов! Обеспечьте понятых.
На пороге стояла полусонная, но все сразу понявшая Марья Павловна. Зойка с плачем кинулась к ней:
— Мамочка!
* * *Юрий Андреевич сидел нагнув голову, зажав руки меж колен.
