Джером Джером - Трое в лодке (не считая собаки)
– Здоровенная форель, а? – сказал Джордж, обращаясь к нему.
– Что и говорить, сэр, не маленькая, – ответил возчик; потом он отхлебнул пива и добавил: – Может, вас здесь не было, сэр, когда ее поймали?
– Нет, не было, – сказали мы. – Мы приезжие.
– Ах, вот как, – сказал возчик, – тогда, конечно, это случилось не при вас. Я поймал эту форель лет пять назад.
– Так, значит, это вы ее поймали? – сказал я.
– Да, сэр, – ответил наш общительный собеседник, – я поймал ее как-то в пятницу днем, малость пониже шлюза, а лучше сказать, пониже того места, где тогда был шлюз, и ведь поймал-то просто на муху, вот здорово! Я собирался наловить щучек, а форель мне и в голову не приходила, будь я проклят, так что, когда я увидел у себя на крючке эту громадину, я, черт побери, чуть не окочурился. Ведь в ней, как-никак, двадцать шесть фунтов! Спокойной ночи, джентльмены, спокойной ночи!
Спустя несколько минут пришел третий посетитель и описал, как он поймал эту форель ранним утром на уклейку. Затем он ушел, а на смену ему явился флегматичный джентльмен средних лет, который с важным видом уселся у окна.
Сперва все молчали. Потом Джордж повернулся к вновь прибывшему и сказал:
– Прошу прощения, сэр, и надеюсь, что вы извините нашу смелость, но мой друг и я совсем чужие в этих местах и были бы весьма признательны вам, если бы вы рассказали нам, как вам удалось поймать эту форель.
– А кто вам сказал, что эту форель поймал я? – удивился посетитель.
Мы ответили, что никто не говорил, но мы инстинктивно почувствовали, что это дело его рук.
– Вот уж это действительно поразительный случай, – рассмеялся флегматичный джентльмен, – совершенно поразительный, так как вы попали в самую точку! Действительно, ее поймал я. Подумать только! Как вы угадали? Нет, это совершенно поразительно!
Он совсем разошелся и рассказал нам, как потратил полчаса, чтобы вытащить эту форель, и как у него сломалось удилище. Он сообщил нам, что, придя домой, тщательно взвесил ее и она потянула тридцать четыре фунта.
Потом и он, в свою очередь, ушел, а к нам заглянул хозяин гостиницы. Мы передали ему все варианты рассказа о поимке форели. Он был в полном восторге, и мы хохотали до упаду.
– Неужели Джим Бейтс, и Джо Магглз, и мистер Джонс, и старина Билли Мондерс уверяли вас, что они поймали эту рыбу? Ха-ха-ха!.. Вот здорово!..– потешался наш добрейший хозяин. – Да доведись любому из них поймать такую форель, разве он отдал бы ее мне, чтобы украсить мою гостиную? Как бы не так! Ха-ха-ха!!.
И тут он рассказал нам подлинную историю этой форели. Оказывается, поймал ее он сам, много лет тому назад, когда был совсем еще молодым пареньком. Для этого не потребовалось никакого искусства, – ему просто повезло, как везет иной раз мальчугану, который, соблазнившись солнечным днем, убегает из школы, чтобы посидеть на берегу с удочкой, сделанной из обрывка бечевки, привязанного к концу длинного прута.
Он рассказал нам, как притащил эту форель домой, и как она спасла его от заслуженной порки, и как сам учитель признал, что она стоит всех четырех действий арифметики с тройным правилом в придачу.
Тут его зачем-то вызвали из комнаты, а мы с Джорджем уставились на необыкновенную рыбу.
Это была воистину поразительная форель. Чем больше мы на нее смотрели, тем больше восхищались.
Джордж был так очарован, что взобрался на спинку стула, чтобы получше рассмотреть это чудо.
И вдруг стул пошатнулся; Джордж, чтобы удержаться, судорожно уцепился за шкафчик с форелью, шкафчик с грохотом полетел на пол, а за ним последовал сперва стул, а затем и сам Джордж.
– Рыба цела? – в ужасе вскричал я, бросаясь к нему.
– Надеюсь, что да, – ответил Джордж, осторожно поднимаясь на ноги и осматриваясь.
Но он ошибся. Форель лежала на полу, разбитая на тысячу кусков, – я сказал тысячу, но, возможно, их было только девятьсот. Я не считал.
Нам показалось весьма странным и непонятным, как чучело форели могло разлететься на такие мелкие куски.
Это и впрямь было бы весьма странно и непонятно, будь перед нами действительно чучело. Но чучела не было.
Форель была гипсовая.
ГЛАВА XVIII
Шлюзы. – Мы с Джорджем фотографируемся. – Уоллингфорд. – Дорчестер. – Эбингдон. – Отец семейства. – Подходящее местечко, чтобы утопиться. – Трудный участок реки. – Деморализующее влияние речного воздуха.
Рано поутру мы покинули Стритли, прошли на веслах до Калэма, ввели лодку в заводь и, натянув над собой брезент, легли спать.
Река между Стритли и Уоллингфордом не представляет особого интереса. За Кливом тянется длинный, в шесть с половиной миль, плес без единого шлюза. На верхней Темзе, считая от Теддингтона, это, по-моему, самый длинный непрерывный плес, и на нем Оксфордский клуб устраивает традиционные состязания восьмерок.
Однако это отсутствие шлюзов, столь удобное для заправских гребцов, весьма огорчает всех, кто путешествует для развлечения.
Я, например, очень люблю шлюзы. Они приятно разнообразят монотонное плавание. Мне нравится сидеть в лодке и медленно подниматься из прохладных глубин к новым горизонтам и новым пейзажам, или погружаться в бездну и потом следить, как расширяется узкая полоска дневного света между створками мрачных, скрипучих ворот; и вот вашему взору уже открывается гладь ласково улыбающейся реки и вы выводите свою лодочку из недолгого плена на приветливый простор Темзы.
Как они живописны, эти шлюзы! Как приятно перекинуться словечком с пожилым толстяком – смотрителем шлюза, с его веселой женой и ясноглазой дочкой[2]. Здесь всегда можно встретить другие лодки и обменяться сплетнями. Без этих обсаженных цветами шлюзов Темза перестала бы казаться страной чудес.
Разговор о шлюзах напомнил мне катастрофу, которая чуть не случилась со мною и Джорджем однажды прекрасным летним утром у Хэмптон-Корта. День был чудесный, шлюз буквально кишел лодками, и, как повелось на Темзе, какой-то предприимчивый фотограф нацелился снять нас в тот момент, когда шлюз начнет наполняться.
Я его сперва не заметил и поэтому был весьма удивлен, обнаружив, что Джордж лихорадочно подтягивает брюки, взбивает чуб и залихватски сдвигает шапочку на самый затылок, потом, скроив снисходительно-скорбную мину, принимает изящную позу и пытается куда-нибудь спрятать ноги.
Сперва мне пришло в голову, что он заметил какую-нибудь знакомую девушку, и я стал оглядываться, чтобы выяснить, кто она. Тут я увидел, что все вокруг меня словно окаменели. Люди сидели или стояли в таких причудливых и нелепых позах, какие встретишь разве только на картинках, украшающих японские веера. Все девушки улыбались. Ах, как мило они выглядели! А молодые люди хмурились, и лица их выражали строгость и благородство. Тут меня наконец осенило, я все понял и страшно испугался, что не успею приготовиться. Лодка наша стояла впереди всех, и с моей стороны было бы просто невежливо испортить фотографу снимок.
Я быстро повернулся лицом к аппарату и стал в позу на носу лодки; с небрежной грацией я опирался на багор, и вся моя фигура дышала силой и ловкостью. Я пригладил волосы, выпустил на лоб вьющуюся прядь и придал лицу выражение томной грусти с легким оттенком цинизма, которое, как я слышал, мне очень идет.
Пока мы так стояли в ожидании решительного момента, сзади раздался чей-то голос:
«Эй, вы, посмотрите на свой нос!»
Мне нельзя было оглянуться, чтобы выяснить, в чем дело и чей это нос нуждается в осмотре. Я только украдкой взглянул на нос Джорджа. Нос как нос, – во всяком случае, никаких поправимых изъянов я в нем не обнаружил. Тогда я скосил глаза на свой собственный нос, но и он как будто был в порядке.
«Посмотрите же на свой нос, осел вы этакий!» – крикнул тот же голос, но уже громче.
Затем другой подхватил:
«Вытаскивайте скорее свой нос, эй, вы, вы, двое с собакой!»
Ни я, ни Джордж не решались оглянуться. Фотограф уже взялся рукой за крышечку и приготовился делать снимок. С чего это они так орут? Что там такое с нашими носами? Откуда и зачем их вытаскивать?
Но тут завопил уже весь шлюз и чей-то могучий бас проревел:
«Посмотрите на свою лодку, сэр! Вы, вы, в черно-красной шапочке! Пошевеливайтесь, не то на снимке выйдут ваши трупы!»
Тут мы-оглянулись и увидели, что нос нашей лодки застрял между брусьями стенки шлюза, а вода прибывает и лодка все наклоняется вперед. Еще секунда – и мы перевернемся. С быстротой молнии мы схватили по веслу и сильным ударом оттолкнулись от стенки; лодка освободилась, а мы полетели вверх тормашками.
Нет, мы не стали украшением этой фотографии – ни я, ни Джордж. Как и следовало ожидать при нашей незадачливости, фотограф пустил в ход свою чертову машину как раз в тот момент, когда мы лежали на дне лодки, отчаянно болтая ногами в воздухе, а на наших физиономиях было написано: «Где мы? Что случилось?»
