Дмитрий Быков - О зверьках и зверюшах
В общем, Филька думал, думал, думал — и в конце концов зверьки и зверюши одинаково ему надоели, потому что не могли дать ответа на его вопрос, а зверюшливые батюшки ограничивались советами читать Библию, молиться и поститься. Если зверек в чем уверен, он ради этого всю Землю босиком обойдет, но если сомневается, то даже такая ерунда, как месячное воздержание от мяса, окажется ему не по силам. И Филя не желал ни поститься, ни молиться, а разговаривать с друзьями о пустяках и пить с ними пиво ему решительно расхотелось. Какое пиво, когда мы не знаем ответа на главный вопрос?
Если бы Филе встретилась особо умная зверюша, она бы легко объяснила ему, что вопрос, которым он мучается, называется теодицеей, или богооправданием, и однозначного ответа на него нет — над ним сломали голову тысячи зверьков, и каждый в конце концов что-то для себя придумал, но остальным этот ответ не годился, до него надо дорыться только самому. Но Филя не знал даже слова «теодицея» — и потому удалился от мира в лес. Как раз освободилась вакансия лесничего, потому что прежний был уже стар и не мог жить один в Среднем лесу. Он перебрался в Гордый к дочке, а Филя охотно занял его место.
Здесь никто его не тревожил и не отвлекал от главных размышлений. Зимой Филя питался грибами и ягодами, летом — соленьями и консервами, которых раз в полгода набирал в обоих городках. Лесничего традиционно назначают из зверьков — не глупой же зверюше противостоять лесным чудищам! — и подкармливают всем миром. С утра до вечера Филя рубил сухостой, перевязывал зайцам сломанные лапы, разбирал завалы бурелома, пугал холостыми выстрелами зверцов, забредавших на его территорию, и вел дневник наблюдений за природой. В природе все было устроено на редкость разумно, что еще раз доказывало присутствие Бога, но и совершенно бесчеловечно, что доказывало Его отсутствие. Все цвело и пахло — гораздо красивее и сильнее, чем нужно для размножения или маскировки, и это доказывало, что Бог есть. Но все друг друга ели, и это доказывало, что Бога нет. Правда, иногда у зверей случались чудеса самопожертвования и взаимовыручки, и получалось, что добро побеждает. Но те же звери сходили с ума в полнолуние или дико дрались за самку в период гона, и, внося это в дневник наблюдений за природой, Филя твердо приписывал, что никакого Бога нет. Вот так он колебался, постепенно сливаясь с дикой природой, но не находя в ней никакого умиротворения. За свою лесную жизнь он ходил в Гордый всего раз пять или шесть, давно не брился, хотя и мылся в небольшой, самостоятельно срубленной баньке, и здорово оброс, что делало его похожим на лешего. Усы у него свисали чуть не до пояса, глазки прятались в густой шерсти, и если пчелы, птицы и зайцы легко находили с ним общий язык, то зверьки и зверюши несколько опасались лесничего. Им казалось, что он постепенно превращается в медведя.
В один прекрасный летний день Филя с утра испытывал смутное беспокойство, о причинах которого мог только догадываться. Все в лесу было как всегда — ночью прошел дождь, капли его стекали по листьям и блестели в траве, небо сияло, березы шумели, осины трепетали, липы цвели, из чего мы можем заключить, что дело было в начале июня. Грибам еще время не пришло, но первая земляника кое-где уже розовела. Внизу свиристело и жужжало, вверху чирикало, ветер был умеренный, влажность как всегда, барометр не предвещал бури. Однако Филе не сиделось в его уютной избе, которую он регулярно обновлял и подлатывал. Ему все казалось, что в лесу что-то не так. Он начал обходить свою территорию, помахивая топориком, поглядывая на небо и время от времени неизвестно кому аукая. Обычно он гулял по лесу молча, но сейчас почему-то покрикивал «Ау!» — словно надеялся встретить гостя. В Средний лес зверьки забредали редко, а зверюши и вовсе избегали его.
Он шел все дальше и дальше от избушки, и лес вокруг темнел, сходился плотней, коряги напоминали змей, а овраги пугали темнотой, в которую почти не проникало солнце: листва тут закрывала его, и все указывало на то, что близок Третий лес, страшный и непроходимый, растянувшийся на многие десятки километров. Филя никогда не заходил в Третий лес. И хотя он прекрасно ориентировался в дикой природе, ему стало сильно не по себе, — но что-то не давало ему остановиться. Надо было обязательно идти дальше, словно ему назначили встречу.
— Да что это со мной! — сказал Филя вслух, но не остановился и углубился в лес еще на триста шагов, чувствуя, что близка тайная граница, за которой начнется совсем другая жизнь, и хода оттуда уже не будет.
— Ой! — пискнуло вдруг под кустом.
Филя вздрогнул и огляделся. В лесу никого не было, но шумел он угрожающе. Хоть бы заяц какой пробежал, все веселей, — но до границы Третьего леса зайцы не добегали.
— Ой, дяденька! — еще жалобнее пискнуло из-под куста.
— Это что такое?! — грозно спросил Филя и заглянул под орешник. Там, на сырой траве, сидел совсем маленький зверек и смотрел на него блестящими испуганными глазами.
— Это мы, дяденька, — еле слышно сказал зверек.
— Кто — мы?! — не понял Филя.
— Мы бедные зверек и зверюша, — ужасно жалобно сказал зверек, — мы пошли гулять и вот.
— Что — вот? Где зверюша?!
— Зверюша — вот, — сказал зверек и лапой указал на кучу листьев, из которой в самом деле торчал хвост с кисточкой. — Она устала и спит, а я сижу и сторожу.
— Да как же вы сюда забрались?! — не поверил Филя.
— Мы вчера пошли гулять. Я ей обещал показать, как папоротник цветет.
— Идиот, — сказал Филя. — Какой папоротник, откуда? Во-первых, папоротник растет на кислых почвах, а тут щелочная. Во-вторых, папоротник не цветет.
— Обязательно цветет, дяденька, — сказал маленький зверек. — Он над кладами расцветает. Ой!
— Что «ой»?!
— А вы… вы не леший, дяденька? — побледнев до зелени и почти слившись с кустом, пропищал зверек.
— Леший, сожру щас, — сказал Филя. — Папоротник он ищет цветущий, дубина… В школу надо ходить, ты понял?!
— Я, дяденька, беспризорный, — гордо сказал зверек, — и в школу мне не положено. В школу вон пусть зверюши ходят.
— Ишь ты! — подивился Филя. — От горшка не видать, а гордость зверьковая так и кипит! Как же ее с тобой, беспризорным, отпустили?!
— А она не сказала никому, — гордясь храброй зверюшей, признался зверек. — Ее бы заругали сразу. Так и сбежала. Это же ночью надо смотреть, он ночью цветет…
— И ты дурак, и она не лучше, — подытожил Филя. — А чего она спит-то?
— Устала очень. Ее уже ищут, наверное. Но они же не знают, где искать…
— Ну вот что, — сказал Филя. — Я здешний лесничий. Меня бояться не надо. Ты понял?
— Понял, — сказал зверек, но было видно, что он все еще боится. Филя и впрямь жутковато выглядел на непривычный взгляд.
— Я вас сейчас отведу к себе в избу, приведу в порядок, пропарю в бане, чтобы не простудились, и пойдем в город. Понял?
— П-понял, — сказал окончательно испугавшийся зверек. Он был уверен, что теперь им точно конец, потому что Баба Яга во всех сказках обязательно топила путникам баньку, где и пожирала их, расслабленных и подобревших.
— И чтобы больше со зверюшей по лесам не шлялся! Ну, буди ее, пошли.
— Сейчас, — сказал зверек и начал осторожно тормошить зверюшу. Она, однако, только постанывала и не просыпалась.
— Устала очень, — виновато сказал зверек. — Мы же всю ночь тут и все утро!
Филя нагнулся к зверюше и попытался ее растормошить, но она была очень горячая и явно в беспамятстве.
— Не устала, а заболела, дурацкая твоя башка, — прокряхтел Филя. — Вот дубина беспризорная, что они там думают в городе! Сколько бесхозных зверьков развелось, это ужас. Как тебя звать, кладоискатель?
— Я Петя, дяденька, — пискнул зверек.
— О Господи, — сказал Филя, беря на руку горячую зверюшу. — У нее же тридцать девять, не меньше. Как ее зовут хоть?
— Она Катя, дяденька, — сказал зверек и пустил слезу.
— Катя, — передразнил Филя. — Короче, пошли.
Он осторожно нес зверюшу, а Петя семенил следом, держась за его штаны. Несмотря на беспризорную зверьковую гордость, он был страшно напуган и очень мал, особенно по сравнению с огромным лесником Филей. Филя шел через лес, с трудом ориентируясь в отдаленных полузнакомых местах, и мысленно роптал.
— Нет, ну что же это такое! — говорил он сам себе, хотя обращался, конечно, не к себе. — Как это называется, я Тебя спрашиваю! Крошечные зверек и зверюша дождливой ночью в густом пустом лесу! Куда Ты смотришь, где совесть, какие могут быть мотивы? Ну хорошо, допустим, Ты решил их проучить, чтобы они не сбегали в лес без разрешения. Но одной ночи под кустом вполне хватило бы, чтобы на всю жизнь закаяться делать такие глупости! Почему Ты не спас их, я спрашиваю! Ведь это дети, что они такого сделали?! Подумаешь, сбежали без спросу! Не надо только говорить мне про грехи отцов, не надо! Я вообще не понимаю этого — расплата за чужие грехи…
