Арсений Миронов - Тупик Гуманизма
Квестор перестал рисовать паучков. Оторвал лицо от бумаги, с наслаждением изгрыз тупой кончик пластикового карандаша – и без сожаления отбросил в жерло утилизатора. Вот так! Вот так мы распутываем хитрые дела. Любуйтесь и восхищайтесь, скромно улыбнулся он, поднимая голые ноги и закладывая ступни на бежевый бархат письменного стола. Бросил взгляд на часы: 03:15. Только половина рабочей ночи прошла, а он уже вплотную приблизился к разгадке дела.
Вы спрашиваете, за что очкастому чистюле в белых носках платят его гигантское жалованье? Вот за это умение судорожно рисовать паучков и грызть карандашики, а потом вдруг раз – и картина преступления как на ладони.
Очень хотелось еды. Не однообразной пищевой пасты, не попсовых петербургеров или генетических мутантов с внешностью банана и вкусом туалетного мыла – хотелось настоящей, изощренной, на открытом огне приготовленной еды.
Квестор понимал, что не имеет на это никакого права. Возможно, ему так никогда и не придется насладиться вкусом настоящего овощного шашлыка, натурального сыра или свежего крабового мяса. Иногда он остро сожалел, что в начале жизненного пути избрал в качестве вторичной цели своего земного существования – жажду Независимости.
Да, в свое время он выбрал Справедливость и Независимость [18]. Понятно, что царствующее психостремление сотрудника правоохранительных органов должно быть именно тягой к Справедливости – без покровительства Марса и Минервы ни о какой карьере в Претории не может быть и речи. Но зачем, зачем он отдал второе место в своей душе именно Независимости? Это не дало ему ничего, кроме права изучать философию, посещать интеллектуальные шоу, сочинять эссе, стихи и музыку, путешествовать без ограничений и когда-нибудь – возможно – уйти из жизни не в пошлой койке дома престарелых, а в рамках красивого сюжета, подготовленного клубом «Эффектный выход»… Квестор не любил свою вторичную жизненную цель. Ах, если бы вернуться назад, в 2085 год, когда он вместе с друзьями-одноклассниками готовился к подписанию Общественного договора и выбирал жизненные цели! Юпитера надо выбирать, Юпитера и его восхитительное раблезианское Братство!
Порфирий хорошо помнил эти весенние дни, последние дни учебы в колледже. Все они, молодые ребята, были как на иголках: каждый понимал, что именно сейчас определяется, закладывается его жизненная программа. Тот, кто мечтал о женщинах или собирался посвятить себя служению изящным искусствам, молился Венере и готовился избрать путь абсолютной Свободы, не скованной никакими предрассудками. Многих подростков привлекал этот путь свободного творчества, свободной любви и свободного стиля жизни. Однако ближайший приятель Порфирия, маленький и сообразительный Кунц Лейбниц Конкубин, ловкий воришка и обманщик, ни минуты не сомневаясь, выбрал служение благам Меркурия: богатству, предприимчивости, риску и конкуренции. Порфирий тоже заранее знал свою первоочередную жизненную цель: он мечтал охранять общество, он уже тогда был без ума от бронзовой статуи Паллады Нэшвиллской, от ее блистающего шлема, золотой эгиды и маленькой мудрой совы на левом плече.
Первоочередную (так называемую царственную) жизненную цель он выбрал быстро, а вот со вторичной, вспомогательной, было сложнее. Если царственное эговлечение определяет карьеру гражданина, то сопутствующее – становится главным проявлением его индивидуальности, оно служит как бы для личного пользования. Многие выбирали Аполлона с его горделивыми искусствами, надеясь прославиться; девушки поголовно предпочитали Венеру, желчные и завистливые правдоискатели – Диану с Гекатой. И мало кто выбрал Юпитера с его ставкой на желудок и печень, на здоровую материальную основу бытия: подростки брезгливо морщились: неужели цель жизни – вкусно пожрать?
Порфирий тоже тогда, после долгих колебаний, отверг Юпитера в пользу Сатурна с его возвышенной ленью, тягой к перемене мест и страстью коллекционировать развлекающие ум жизненные впечатления [19]. Честно говоря, как он понимал теперь, Сатурн с его идеями Независимости был избран во многом потому, что Порфирию тогда нравился образ Печорина, легендарного служителя этого изысканного культа. Кроме того, посвящение себя Сатурну давало доступ к эксклюзивной философской рок-музыке древности, которая не в ходила в базовый комплект произведений искусства, доступный (согласно Конституции) любому гражданину и предназначалась только тем, кто выберет стезю Независимости. Порфирий мечтал тогда своими ушами послушать Ника Кэйва и Курта Кобейна – и вот, решился. В заявлении на заключение Общественного договора дрожащей рукой по-атлантийски! в соответствующей графе вписал: «Independo» [20].
Сейчас, разумеется, он уже не слушал ни Кэйва, ни Кобейна, путешествовать и философствовать было некогда, равно как и коллекционировать яркие жизненные впечатления. А хорошо пожрать иной раз очень и очень хотелось. Признаться, временами квестор подумывал даже о перемене курирующей планеты. Все равно он немногого достиг на путях служения Сатурну – всего лишь второй градус! Между тем, безусловные дарования Литота, будучи правильно приложенными, могли бы привести к весьма неплохим результатам: удалось ведь ему, служа Минерве и Марсу, достигнуть 21-го градуса Гильдии Гнева. Столь высокий градус основного эговлечения свидетельствовал о продвинутой личности – тем обиднее было Порфирию скрывать и замалчивать зачаточный уровень развития своей вторичной жизненной ипостаси.
Он даже поинтересовался в справочниках, какой могла быть его жизнь, если бы он достиг того же 21-го градуса на путях служения Юпитеру. Подумать только… он уже имел бы право завести собственного повара-китайца! Получил бы доступ к винным погребам элит-категорий! Еще года три назад узнал бы, что такое настоящий коньяк! С 15-го градуса можно заказывать стерляжью уху, с 18-го – обезьянью печень с тараканами, а с 20-го – соловьиные языки в дельфиньем молоке!
– Эх, Мамай-Мамай… – горько вздохнул квестор. – Давай, что ли, мне петербургеров с соевым картофелем. Обедать пора, уже четвертый час.
В стене возле камина открылось окошечко раздатчика – такое же, как в ванной. Где-то за стеной, в холодильной комнате, загудели манипуляторы, выбрали из кассеты подходящий петербургер, бросили на ползущую ленту. Вмиг пронизанный волнами сверхвысокой частоты, петербургер разогрелся, задымился – и нырнул в воронку приемника, оттуда – в трубу пневматической системы, потом – со свистом – проделал свой путь внутри полых стен квесторского жилища – и вынырнул в кабинете хозяина: упал на блестящий принимающий лоток, аппетитно паря и пованивая горячей упаковкой из тончайшего пенопласта.
Литот опустил ноги со стола, покинул кресло – подошел к окну. Жалюзи вежливо раздвинулись, открывая вид на горное озеро в цветущих берегах, где в зарослях черемухи виднелось уютное двухэтажное шале, прилепившееся к черной и мужественной, обветренной скале.
– Убери заставки, на улицу хочу поглядеть.
Мамай послушно погасил искусственный пейзаж за окном, поднял антирадиационный экран – и Порфирий увидел хорошо знакомую закопченную стену соседнего корпуса, обросшую рыхлой пылью и ржавыми антеннами, точно корабельное днище полипами. Сбоку виднелся фрагмент черного неба, расчерченный узкими полосами голубых огоньков аэротрафика. Ниже торчала одинокая труба старенького опиумного заводика имени Элвиса Пресли, рядом на цепи висел чей-то припаркованный гирокоптер с разбитыми стеклами и веселыми фонариками на фюзеляже. Скоро День Конституции, с ужасом вспомнил Литот. Надо готовить ежегодный отчет о проделанной работе…
Он надкусил тугой бортик петербургера, отгрыз передними зубами клочок и начал с усилием пережевывать. Мысли его вернулись в заколдованный дом в Тупике Гуманизма. Он представил, как это было: старый Кир Урбан, не вылезая из своей ванны, колдует на клавиатуре и запускает в домашнюю сеть компьютерный вирус. Гейя Целеста берет тонкими пальцами первую кусачую муху, нежно целует ее и – выпускает в коридор. Хари Эрцгерц залезает в хрустальный кокон, как пилот в кабину истребителя, – и готовится к ментальной атаке на психику соседей. А в оранжерее под крышей, в пустой комнате с древними картинами на стенах, недвижно возвышается фигура гамма-призрака – не то девушки, не то старухи с пронзительно-синими глазами. Призрак прислушивается, он ждет своего часа…
– Вы вторглись в запретную зону! Немедленно разойдитесь! – вдруг прогремел утробный бас за спиной квестора. Литот выронил половину бутерброда – и оглянулся так резко, что снова потянул мышцы шеи.
Он увидел штурмовика Паченгу с «винторезом» в руке.
Впрочем, это было всего лишь голографическое изображение. Проклятый, гнусный Мамай без предупреждения включил домашний театр – это было самое начало выпуска свежих новостей.
