Неизвестен Автор - Туда и оттуда
Уголька рыцари сразу окружили заботой и вниманием, и командор граф де Ла Тур долго с ним беседовал наедине. После этой беседы Уголек, исполненный сознания собственной значимости, велел Дракону извлечь из вьюков чашу и торжественно подал ее графу.
Словом, вечером был устроен торжественный ритуал с испитием из чаши, благословениями и предбитвенными напутствиями, поскольку назавтра ожидалась битва - от Страж-Башен вышло войско, и стояло лагерем на другом краю долины.
Когда все поутихло, Майк отозвал в сторонку Гила и Инку, достал свой меч и попросил прочесть руны.
- "От зла обороняю..." или "охраняю", - прочел Гил. - Черт, не разбираю я дальше.
- Дай сюда, - сказала Инка и поднесла клинок к самому лицу. Ага, дальше написано "тенеты рассекаю, молнии разрубаю".
- Понятно? - спросил Майк.
- А то! - обиделась Инка. - Небось со Старым Ником не ты один разговаривал!
Меч Айренара казался самым обычным на совесть сработанным мечом. Но неисповедимы пути господни - как оказался он у прадеда отца Ивейна, был отдан именно Майку и прочее - все это стечение обстоятельств, которое простые смертные называют случайностью, а люди более сведущие - божьим промыслом.
У костра, у которого сидели молодые рыцари, пели. Инка, Майк и Гил тихонько пристроились сбоку. Гитара пела и плакала в руках смуглого темноволосого юноши в алой тунике, да так, что даже у сидевшей рядом с музыкантом Тайки восторженно горели глаза. Голос у него был приятный, сильный и красивый, и владел он им мастерски.
Запели под вечер сверчки
В залах усталого замка,
И пока королевский трон
Не изъеден последним червем,
Нас манит тепло очага,
Гонит прочь нас сырая землянка.
Славен замок сей был,
Но иссяк монет звон
Мы теперь этот город займем!
Веселись, воровская рать!
Хоть на день, но мы здесь будем править.
Крыша есть - и тепло,
А что город был пуст
Так ведь это не наша вина.
И уж если бродячий певец
Наши подвиги песней восславит,
Пусть останется с нами
Мы все здесь певцы,
Коли дело дошло до вина!
В общем, славой гремим на страну,
Кружкой эля плеснув наземь пену,
И дрожит проезжий купец,
Видя вымпел над башней ворот.
А вчера нанялись на войну,
Заломив баснословную цену,
Да с казной прихватили ларец,
Королевству добавив забот.
Но пройдут недели, года,
Надоест шататься без дела,
И глядишь - гнилая вода
Серебром уж снимает боль.
Коли гости стучат в ворота,
Кто-нибудь да промолвит несмело:
"Вроде воины все, повара и шуты,
Эй, а кто у нас будет король?"
И уж если пройдоха-колдун
Вдруг предъявит права на владенье,
Говоря, что, мол, прадед и дед
Ткали здесь колдовское руно,
Лейтенант трет глаза сквозь бодун,
Проклиная свое невезенье,
Смеясь, ищет стрелу, да и шепчет в усы:
"Наша магия - меч и вино!"
И уже не умолкнут сверчки
В проснувшихся залах замка,
И наш королевский трон
Сделан из серебра.
Славен город сей будь на века!
Дождь монет с небес - словно овсянка,
И пополнится наша казна,
Из награбленного добра!
Из темноты возник Анри и пристроился рядом с Майком.
- Кто это? - шепотом спросил его Майк, кивком головы указывая на певца.
- Это Дик-менестрель, - так же шепотом ответил Анри таким тоном, как будто всем должно быть известно, кто такой Дик-менестрель. Впрочем, человек, который поет так, как пел Дик, должен был быть знаменит.
И не только музыкой - в свете костра позади Дика можно было различить прислоненное к дереву его оружие, каковое состояло из доброго английского лука со стрелами. На поясе у менестреля висел кинжал, который при желании можно было счесть коротким мечом. Дик, казалось, был замкнут в каком-то своем мире - вместе с гитарой и песней, а все остальное для него сейчас просто не существовало. Наверное, он пел бы, даже если бы никто его не слушал - просто потому, что не петь он не мог.
Песня сменялась песней, костер трещал сгорающими сучьями, кидался в небо искрами, которые уносились к звездам, бледным в свете полной луны, полускрытой прозрачным облаком.
Скажи мне, гордый рыцарь,
Куда ты держишь путь?
Ведь славы не добиться,
А смерть не обмануть.
За честь и справедливость,
За безответный спрос
Немало крови лилось,
Немало лилось слез.
Камень-гранит в поле лежит,
Выбрать дорогу камень велит:
Кого судьба помилует, кому поможет щит.
Влево пойдешь - шею свернешь,
Вправо пойдешь - сгубишь коня,
Прямо - спасешься сам, но убьешь меня.
Принцессы лыком шиты,
Злодеям не до них.
И коль искать защиты
Так от себя самих.
Сними же с глаз повязку,
Брось меч, не мни ковыль!
Ты сплел из жизни сказку,
А мы - из сказки быль...
Инка, видимо, задремала на полминуты, и ей привиделась степь, дорога, и бел-горюч камень с полустертыми рунами, оплетенный повиликой и душистым горошком.
...Ступай же мимо, конный,
В том нет твоей вины,
Что нам нужны драконы,
Которым мы верны.
Камень-гранит в поле лежит,
Выбрать дорогу камень велит:
Кого судьба помилует, кому поможет щит.
Влево пойдешь - шею свернешь,
Вправо пойдешь - сгубишь коня,
Прямо - погибнешь сам, но спасешь меня.
А наутро был бой. Правда, наши герои в нем не участвовали, да и не больно-то хотелось. Добро бы там была многоногая нечисть, а то люди. Ландскнехты, похожие на пешки в своих шлемах с полями, с которых свисала кольчужная сетка, немного ледяных солдат, и Черные Рыцари Страны Теней, в основном наемники, выстроились в боевые порядки. Граф де Ла Тур и государь Сталин посоветовали нашим героям стать лагерем на склоне холма, чтобы в случае поражения быстренько убраться, и строго-настрого запретили соваться в битву. Эйнар, которому никто ничего запретить не мог, и Эйкин, который был добропорядочный гном, в бой прямо-таки рвались. Уголек тоже, но его отговорил Анри - огня у Уголька так и не было, а без этого какой толк от дракона в битве? Так что Уголек с несчастным видом лежал в сторонке и слушал увещевания Дракона. Тайка тренькала на гитаре. Эллен курила одну сигарету за другой. Инка наблюдала за этим процессом, размышляя над тем, откуда у Эллен берутся ментоловые сигареты в таких количествах - у нее что, неиссякаемый источник табака в сумочке открылся? При этом она чесала за ухом Керри, который в кошачьем обличье разлегся у нее на коленях и грелся на солнышке. Ари латала прохудившийся чехол для гитары Мора. Мрачные и слегка на взводе Майк, Гил и Мор играли в преферанс, то и дело путаясь и делая ошибки в элементарных арифметических подсчетах.
Битва началась с перебранки. То есть сначала оба войска одно черное, другое сверкающее - долго стояли друг напротив друга. Позиция была такая, что тот, кто начнет первым, мог проиграть. А пока играли на нервах. Черное воинство состояло на сей раз из людей, и их предводитель гордо восседал под черным стягом на могучем вороном жеребце.
Наскучив этим топтанием и ленивой перестрелкой, Эйнар вышел вперед и завел речь:
- Эй, ты! Когда покормишь свиней и собак, да зайдешь к жене, не забудь зайти к своему владыке и сказать, что у ворот его стоит Эйнар Белый Волк, а с ним сильная дружина.
Слышно было на удивление хорошо - не то в долине была потрясающая акустика, не то это было вроде как в сказании, когда все войско слышит одного-единственного скальда или менестреля. Отвечать вышел один из предводителей, сильно смахивавший на Шварценеггера, если того перекрасить в блондина. Эдакая белокурая бестия в чистом виде.
- Невежда ты, и молвить-то пристойно не умеешь, коли врешь мне прямо в глаза. Уж верно от волков лесных набрался ты эдакой наглости, когда бегал вместе с ними за тощим оленем! - заревел он в ответ.
- А ты, видать, забыл, как бегал волчицею на пустошах и родил трех волчат, и говорят, что я-то и был им отцом! - насмешливо зазвенел голос Эйнара.
- Здоров ты врать! Верно, запамятовал, как прокляла тебя дочь Атли-конунга, когда узнала, что ты спутался с эльфийской девкой, так что ничьим отцом не мог ты быть с той поры! А потом убил ты брата своего и стяжал дурную славу!
- Да неужели ты не помнишь, как пас коз у Скатни-йотуна и доил их?
- И отец тебя выгнал и наследства лишил, пока ты бегал в волчьей шкуре и служил эльфам!
- А помнишь ли, как скакал ты кобылой жеребой, а тролль болотный ехал на тебе верхом, погоняя кнутом? Не поверю я, что ты об этом забыл - вон, сушеный уд округлившего тебя жеребца и по сей день висит у тебя на шее! - продолжал издеваться Эйнар.
Видимо, соперник был уже достаточно взбешен, потому что выхватил устрашающих размеров секиру и, потрясая ею, заорал:
