Коллектив авторов - Одесский юмор: Антология
– Беня, – ответил я, содрогаясь, – я написал с тебя много печатных листов, но, накажи меня Бог, Беня, я не умею составить сценариев.
– Очкарь! – закричал Беня ослепительным шепотом и, вытащив неописуемый наган, помахал им. – Сделай мне одолжение, или я сделаю тебе неслыханную сцену!
– Беня, – ответил я, ликуя и содрогаясь, – не хватай меня за грудки, Беня. Я постараюсь сделать об чем ты просишь.
– Хорошо, – пробормотал Беня и похлопал меня наганом по спине.
Он похлопал меня по спине, как хлопают жеребца на конюшне, и сунул наган в неописуемые складки своих несказанных штанов.
За окном, в незатейливом небе, сияло ликующее солнце. Оно сияло, как лысина утопленника, и, неописуемо задрожав, стремительно закатилось за невыносимый горизонт.
Чудовищные сумерки как пальцы налетчика зашарили по несказанной земле. Неисчерпаемая луна заерзала в ослепительном небе. Она заерзала, как зарезанная курица, и, ликуя и содрогаясь, застряла в частоколах блуждающих звезд.
– Исаак, – сказал Беня, – ты очень грамотный и носишь очки. Ты носишь очки и ты напишешь с меня сценарий. Но пускай его сделает только Эйзенштейн. Слышишь, Исаак?
– Хвороба мне на голову! – ответил я страшным голосом, ликуя и содрогаясь. – А если он не захочет? Он работает из жизни коров и быков, и он может не захотеть, Беня.
– …в Бога, печенку, селезенку! – закричал Беня с ужасным шепотом. – Не выводи меня из спокойствия, Исаак! Нехай он крутит коровам хвосты и гоняется за бугаями, но нехай он сделает с моей жизни картину, чтоб смеялась вся Одесса: и Фроим Грач, и Каплун, и Рувим Тартаковский, и Любка Шнейвейс.
За окном стояла неистощимая ночь, она сияла, как тонзура, и на ее неописуемой спине сыпь чудовищных звезд напоминала веснушки на лице Афоньки Бида.
– Хорошо, – ответил я неслыханным голосом, ликуя и содрогаясь. – Хорошо, Беня. Я напишу с твоей жизни сценарий, и его накрутит Эйзенштейн.
И я пододвинул к себе стопку бумаги. Я пододвинул стопку бумаги, чистой, как слюна новорожденного, и в невообразимом молчании принялся водить стремительным пером.
Беня Крик, как ликующий слепоглухонемой, с благоговением смотрел на мои пальцы. Он смотрел на мои пальцы, шелестящие в лучах необузданного заката, вопиющего, как помидор, раздавленный неслыханным каблуком начдива-десять.
Раскаянье
Пародия на Ю. Олешу
Директору треста пищевой промышленности, члену общества политкаторжан Бабичеву.
Андрей Петрович!
Я плачу по утрам в клозете. Можете представить, до чего довела меня зависть. Несколько месяцев назад вы подобрали меня у порога пивной. Вы приютили меня в своей прекрасной квартире. На третьем этаже. С балконом.
Всякий на моем месте ответил бы вам благодарностью.
Я возненавидел вас. Я возненавидел вашу спину и нормально работающий кишечник, ваши синие подтяжки и перламутровую пуговицу трикотажных кальсон.
По вечерам вы работали. Вы изобретали необыкновенную чайную колбасу из телятины. Вы думали о снижении себестоимости обедов в четвертак. Вы не замечали меня.
Я лежал на вашем роскошном клеенчатом диване и завидовал вам. Я называл вас колбасником и обжорой, барином и чревоугодником.
Простите меня. Я беру свои слова обратно. Кто я такой? Деклассированный интеллигент. Обыватель с невыдержанной идеологией. Мелкобуржуазная прослойка.
Андрей Петрович! Я раскаиваюсь. Я отмежевываюсь от вашего брата. Я постараюсь загладить свою вину. Я больше не буду.
У меня неплохие литературные способности. Дайте мне место на колбасной фабрике. Я хочу служить пролетариату. Я буду писать рекламные частушки о колбасе и носить образцы ее Соломону Шапиро.
Это письмо я пишу в пивной. В кружке пива отражается вселенная. На носу буфетчика движется спектральный анализ солнца. В моченом горохе плывут облака.
Андрей Петрович! Не оставьте меня без внимания. Окажите поддержку раскаявшемуся интеллигенту.
В ожидании вашего благоприятного ответа остаюсь уважающий вас
Николай Кавалеров
P. S. Мой адрес:
Здесь, вдове Аничке Прокопович – для меня.
Я спешно…
Пародия на В. Катаева
Я спешно приближался к географическому месту моего назначения. Вокруг меня простирались хирургические простыни пустынь, пересеченные злокачественными опухолями холмов и черной оспой оврагов. Все было густо посыпано бертолетовой солью снега. Шикарно садилось страшно утопическое солнце.
Крепостническая кибитка, перехваченная склеротическими венами веревок, ехала по узкому каллиграфическому следу. Параллельные линии крестьянских полозьев дружно морщинили марлевый бинт дороги.
Вдруг ямщик хлопотливо посмотрел в сторону. Он снял с головы крупнозернистую барашковую шапку и повернул ко мне потрескавшееся, как печеный картофель, лицо кучера диккенсовского дилижанса.
– Барин, – жалобно сказал он, напирая на букву «а», – не прикажешь ли воротиться?
– Здрасте! – изумленно воскликнул я. – Это зачем?
– Время ненадежное, – мрачно ответил ямщик, – ветер подымается. Вишь, как он закручивает порошу. Чистый кордебалет!
– Что за беда! – беспечно воскликнул я. – Гони, гони! Нечего ваньку валять!
– А видишь там что? – Ямщик дирижерски ткнул татарским кнутом на восток.
– Черт возьми! Я ничего не вижу!
– А вон, вон облачко.
Я выглянул из кибитки, как кукушка.
Гуттаперчевое облачко круто висело на краю алюминиевого неба. Оно было похоже на хорошо созревший волдырь. Ветер был суетлив и проворен. Он был похож на престидижитатора. Ямщик пошевелил деревенскими губами. Они были похожи на высохшие штемпельные подушки. Он панически сообщил, что облачко предвещает буран.
Я спрятался в кибитку. Она была похожа на обугленный кокон. В ней было темно, как в пушечном стволе неосвещенного метрополитена.
Нашатырный запах поземки дружно ударил в нос. Черт подери! У старика был страшно шикарный нюх.
Это действительно приближался доброкачественный, хорошо срепетированный буран.
Пародии на Э. Багрицкого
Арго
Дума про Эдуарда
Вы послухайте, ребята,
Слухайте, суседи:
Были на селе два брата —
Опанас да Эдя.
Не одна во поле чистом
Дороженька вьется,
А одна – к конструктивистам,
Другая – к махновцам.
Не шуми ты, мое жито,
Не лайте, собаки, —
Опанас пошел в бандиты,
Эдуард – в писаки!
Было Опанасу скучно,
Зарядил нагана
И убил собственноручно
Иосифа Когана.
Нацепил Панько кокарду
И – кругом шашнадцать!
А за это Эдуарду
Пришлось распинаться!
Ой, лиха беда стряслася!
Что-то только будет?
Эдуарда с Опанасом
Смешивают люди.
Ой ты, песня, лейся тише
Над скошенным стогом.
Кто ж статью про Эдю пишет?
Опять-таки Коган!
Пишет Коган, пишет яро
Про Махнову сгоночь,
Да не тот, что комиссар, а
Тот, что Петр Семеныч!
Аноним
Мы на лодочке катались
По Черному морю, по волнам белесым
С тобою в шаланде мы плыли в Одессу.
Летели над нами соленые брызги.
Сидели в шаланде влюбленные вдрызг мы.
Но только к тебе я хотел прислониться,
Чтоб вместе с тобою под ручку пройтиться,
А ветер как взвоет, а ветер как всвищет,
Как двинет волною под самое днище!
Хлебнула шаланда воды по края.
– Постой, – говорю, – дорогая моя!
Катись со своею «под ручкою» к бесу,
Добраться б нам только живыми в Одессу!
Рабинович и другие
Одесские анекдоты
Звонок по телефону.
– Рабиновича можно?
– Нет.
– Он в командировке?
– Нет.
– В отпуске?
– Нет.
– Болеет?
– Нет.
– Я вас правильно понял?
– Да.
* * *Еврейская мама дарит своему сыну два галстука. Он повязывает один из них, приходит к ней в гости, она открывает дверь и говорит:
– Лева, а что, другой галстук тебе не понравился?
* * *Жена упрекает мужа:
– Позавчера ночью ты вернулся вчера. Вчера ты вернулся сегодня. Если сегодня ты вернешься завтра, то я сейчас же возвращаюсь к маме!
* * *Муж пишет жене письмо из длительной командировки: «Дорогая Соня, лучше тебя нет ни одной женщины на свете. Вчера я опять в этом убедился».
* * *– Гуревич, а вот сколько вы дадите за мою жену?
– Ни копейки.
– Уже договорились!
* * *Он нежно обнял ее и спросил:
– Я твой первый мужчина?
Она долго смотрела на него, потом ответила:
– Может быть… То-то, думаю, где я тебя раньше видела?
* * *– Рабинович, скажите: что такое счастье?
– Счастье – это жить в нашей советской стране.
– А несчастье?
– Это иметь такое счастье.
* * *Телефонный звонок.
– Абраша, привет! Как жизнь?
