Лев Лукьянов - Вести с того света
Первые машины были уже совсем рядом. Стоял такой рев и такой грохот, что совсем не было слышно, о чем кричали солдаты, прыгавшие на обочине.
Они кричали, размахивали белым платком, поочередно вырывая его друг у друга, поднимали руки, швыряли свои винтовки на землю, снова прыгали с поднятыми руками. Танкисты, глядя на них, смеялись. Некоторые показывали в ту сторону, откуда пришла колонна.
Пожилой не выдержал, опустился на землю и обхватил голову руками. А молодой все прыгал и прыгал, все поднимал, и поднимал руки - все медленней и медленней, как детская заводная игрушка, у которой кончался завод пружины...
Хвост колонны уже скрылся в пыльном облаке, поднятом гусеницами, а Ганс все еще не мог прийти в себя. В ушах не смолкали лязг и скрежет. В нос лез горячий запах солярки. В голове в безумном танце кружились страх и недоумение.
- Они вас не хотят брать в плен! - не понимая своего злорадства, крикнул Ганс солдатам, уныло сидевшим на обочине. - Они не хотят!
- Не хотят, - согласился старший. - Третий раз за день сдаемся - и не берут. Не до вас, мол...
Страшная злоба, внезапная, слепящая, поднимающая на ноги, толкающая вперед, захлестнула Ганса: предатели! Народ, армия, фюрер вот-вот поломают врагу хребет! А эти двое пляшут на обочине с поднятыми руками! И их еще не берут в плен! Господин рейхсминистр не спит ночами! А их не берут в плен! Несчастная Матильда жрет консервированную конину! А эти едут и смеются!
Ефрейтор прижал автомат к животу и дернул спуск.
Но время, проведенное в обществе кошек его превосходительства, сыграло с Гансом Шрамом, двадцати одного года, вероисповедания протестантского, к суду не привлекавшимся, холостым, в прошлом - учеником мясника, а ныне ефрейтором, награжденным крестом и двумя медалями, последнюю шутку.
Автомат, отдавая, больно застучал по животу, а пули взрыхлили землю чуть ли не в полусотне метров от солдат.
- Ты что! - вскрикнул пожилой и скатился в кювет.
- Предатели! Заговорщики! - вопил Ганс, сшибая свинцом весенние листья, щелкая по исчерченному гусеницами асфальту, дырявя пронумерованную жестянку на столбе. - Фюрер кует оружие победы! Матильда не спит ночами! Его высокопревосходительство жрут консервированную конину!..
Ганс видел, как молодой, не прячась, вскинул винтовку.
Ганс слышал, как он совсем негромко, спокойно сказал:
- Получай, недобитая нацистская шкура!..
* * *
В историю с сокровищами Эзельлоха История, которую, бывает, пишут с большой буквы, внесла несущественную поправку. Это произошло около полудня в один из майских дней сорок пятого года на тридцать первом километре пригородного шоссе...
Ганс Шрам по независящим от него обстоятельствам не сумел выполнить специального задания рейхсминистра. И, естественно, фрау Икс не получила адресованного ей письма. А потому она не потревожила председателя Эдди. Генералу фон Нойгаузену не удалось окончить свои дни на боевом посту, а лейтенанту фон Наину побывать в горном ущелье. Понятно, что вследствие этого мистер Джек не лишился такого ценного сотрудника, как господин Гуго, а последнему не пришлось вступить на политическое поприще...
В Истории возможны случайности. Могут меняться имена, чины, внешность, возраст, привычки и склонности людей. Больше того, История в состоянии изменить название ущелья, улицы, города, даже политической партии. История может остановить ефрейтора Ганса Шрама на тридцать первом километре шоссе, а может пропустить дальше - в мир, в жизнь. Это, конечно, случайность.
Но, несмотря на случайности, то, что должно произойти, происходит. То, что должно случиться, случается.
Вот почему никто не может утверждать, что рано или поздно пресса, документы, показания участников и свидетелей не подтвердят историю сокровищ Ослиной дыры.
Впрочем, возможно, тогда станут известны другие имена и названия.
Но это и будет та самая случайность, которую допускает История...
