Дитрих Киттнер - Когда-то был человеком
«Да нет. Теперь не так уж и опасно», – улыбнулась светловолосая «единомышленница». Она запустила руку в слегка прикрытый ящик и протянула мне пачку со словами: «Вот то, что нужно!» Это были листки, предназначенные для расклеивания на стенах домов, заборах, ветровых стеклах машин и т. д. На них я увидел сверху свастику, а под ней: «Немцы, не покупайте у евреев!», на другом листе было написано: «НСДАП сегодня нужна, как никогда!» – откровенная пропаганда нацизма.
Держа эти мерзкие листки в руке, я подошел к близстоящему полицейскому. «Вот что там распространяют. Прошу вас конфисковать эту литературу. Демонстрация нацистских эмблем и агитация за НСДАП запрещены законом». Блюститель порядка, молодой парень, долго и задумчиво смотрел на улики. Потом он собрался с духом и заговорил: «Понимаете, господин Киттнер, я и сам не жалую этих людей. Но если я сейчас это конфискую, у меня будут неприятности с начальством. Мне придется расхлебывать эту кашу. Надеюсь, вы понимаете меня». И он смущенно отвернулся. По лицу было видно, что совесть его нечиста. Честный человек.
Он, конечно, все прекрасно понимал. Его самый большой начальник, министр внутренних дел Нижней Саксонии, в ответ на упреки общественности по поводу его слабой активности в борьбе против участившихся в последнее время нацистских эксцессов, заявил с раздражением, что неонацистов не следует переоценивать. Было это в 1979 году. Однако уже в 1980 году на счету неонацистов было 17 убитых, более 200 раненых, 1533 нападения и хулиганские выходки. «Не переоценивать…» Все на свете, конечно, относительно.
КАК Я ОДНАЖДЫ БЫЛ МЕЙСТЕРЗИНГЕРОМ В НЮРНБЕРГЕ
Я нередко выступал в Нюрнберге, в Мейстерзингер-халле, но играть под присмотром полиции мне еще не доводилось. Если стражи порядка и присутствуют на моих представлениях, то сидят чаще всего в партере, в штатском, стараясь не бросаться в глаза. Сегодня же целый отряд полицейских в форме толпился за кулисами в курительной комнате. На все вопросы, зачем они здесь, начальник отряда отделывался ничего не значащими фразами. Меня все это удивило, но не встревожило. Покуда блюстители закона мирно, как сегодня, сидели за сценой и шлепали картами, мне они не мешали. В конце концов могло так случиться, что на завтра было запланировано выступление политика высокого ранга, и полиция среди других превентивных мер сочла необходимым послать наряд уже сегодня. Почем мне знать, как они тут, в Баварии, обеспечивают безопасность.
В тот вечер, когда я выступал в Нюрнберге, в Дортмунде проходила массовая демонстрация против безработицы, организованная профсоюзами. Все, кто чувствовал себя приверженным делу рабочего класса и, естественно, у кого была возможность, поехали туда. Я, разумеется, не собирался конкурировать с этим мероприятием, просто мое выступление было намечено на этот день задолго до него. Так вот, в результате всего процент левых зрителей в почти полном зале был не слишком высоким.
Программу, как мы это всегда делали со времени путча в Чили, предполагалось закончить боевой песней против пиночетовской клики. Кстати, к этому времени у нас постепенно набралось свыше 80 тысяч марок, поскольку с первыми тактами песни я бросал в публику фуражку, приглашая делать пожертвования в пользу народа Чили. Так я поступил и сегодня. Однако результат был неожиданным. Призыв к пожертвованиям был, судя по всему, для группы хулиганов правого толка, сидевших в зале, сигналом к действиям. До сих пор, если не считать двух- трех выкриков с мест, они вели себя спокойно, поэтому нам и в голову не приходило, что они явились специально, чтобы затеять скандал. Не успели прозвучать первые слова песни, как они буквально сорвались с цепи. 10–15 молодчиков пытались завладеть фуражкой с деньгами, еще дюжина членов Союза школьников (ХСС), скандировавшая «Левак!», «Фашист!», начала штурмовать сцену.
Три из четырех моих микрофонов были тут же сломаны. Один из хулиганов, молниеносно набросивший мне на ногу кабель, пытался стащить меня вниз, где уже заварилась каша. Одновременно с этим солидный господин (депутат ландтага от ХСС, как я узнал позднее) взобрался на сцену и, завладев единственным уцелевшим микрофоном (может, его потому и не тронули?), прогнусавил свою «зажигательную» речь: Киттнеру, дескать, следовало бы лучше прекратить забивать голову молодежи своими политическими доктринами. Я же в этот момент хотел одного: добраться до моего рабочего места.
Тем временем другая группа зрителей, образовав круг, закрыла фуражку с деньгами, пожертвованными в пользу народа Чили, и спасла их от разграбления. Перед сценой также постепенно образовалась цепочка из молодых людей. Нападение было отбито. В моем распоряжении оставался еще один исправный микрофон. Теперь был только один выход из положения: спеть мою антифашистскую песню «Мы все равно добьемся своего» – призыв к единству действий против фашистов. После того как песня была объявлена, раздался взрыв аплодисментов. К ним присоединились и нацисты, поскольку как раз в этот момент один из пробравшихся к сцене активистов из правых выдернул кабель последнего микрофона и разбил вилку. В огромном зале даже при нормальных условиях без микрофона не обойтись, теперь же мне приходилось совсем худо. Без усилительной техники я беспомощен. Все пропало. Конец.
Во время демонстраций, митингов оркестр с его мощным звучанием производит больше впечатления, чем одинокая гитара. И поскольку не всегда есть возможность брать с собой в поездку восемь музыкантов, мы записали в студии фонограмму оркестрового сопровождения – своего рода музыкальные консервы – для некоторых из моих песен. В случае необходимости я пою в сопровождении записанного на пленку оркестра. Техник называет этот способ "Halb-Playback" (полуфонограмма). Я подумал, что есть смысл записать таким образом «Мы все равно добьемся своего».
В этот вечер в Нюрнберге эффективность этого способа подтвердилась еще и в другом смысле: критическое кабаре Киттнера – это отнюдь не театр одного актера, а коллектив, который за четверть века хорошо сработался. Коллектив этот состоит из меня и Кристель. Кристель для меня то, что в цирке называют «унтерман» (человек, поддерживающий всю пирамиду). Она, чаще всего скрытая от глаз публики, отвечает за звук и освещение. Я могу слепо полагаться на нее – вся техническая сторона выступления будет обеспечена. Вот и сегодня она сидела над сценой, двумя этажами выше, в кабине, куда хулиганам доступа не было. Она как раз собиралась поставить пленку с оркестровым сопровождением. Когда последний микрофон был выведен из строя, мне показалось, что все пропало. Орда правых скандировала и перепеть их без микрофона было немыслимо. Конец представления – но не для Кристель.
В чемоданчике с аппаратурой случайно оказалась последняя пленка, на которую была переписана пластинка «Мы все равно добьемся своего». Мой голос в сопровождении оркестра. Техник называет его "Voll-Playback" (полная фонограмма). Вот таким образом моя жена и помощница решила эту проблему.
Но я еще ни о чем не догадывался. Когда по моему знаку вступил оркестр, меня охватила паника: судя по всему, Кристель не знала, что микрофон испорчен. Ну, все равно, теперь ничего не оставалось, как выкрикивать текст песни, даже если никто в зале его не поймет. Я набрал воздуху и хотел уже что было сил выкрикнуть первые слова, как вдруг услышал из динамиков собственный голос. Это «работала» пленка. На какую-то долю секунды мне показалось, что кто-то починил микрофон, но потом я все понял и ограничился тем, что стал беззвучно проговаривать слова песни. Публика ничего не заметила. Все подпевали припев: «Фашисты не пройдут, фашисты не пройдут!» Штурмовики – после я услышал, что среди них находились члены печально известной военно-спортивной группы Хоффмана, – были обескуражены: все микрофоны отключены и тем не менее… Чудо? Может, эти левые умеют колдовать?
Но присутствие полицейского отряда за сценой и в самом деле можно было объяснить только ясновидением. Иначе откуда они могли знать заранее, что здесь что-то затевается?
Во всяком случае, стражи порядка ограничились тем, что наблюдали за происходящим через боковую дверь.
Только четверть часа спустя, когда группа хулиганов в расстроенных чувствах удалилась, руководитель полицейского отряда, подчиняясь настойчивым просьбам устроителей, важно вступил в зал, с тем чтобы констатировать: «Нарушители исчезли». Его комментарий к происходящему был кратким: «Взгляды на политику, знаете ли, не всегда совпадают».
Когда же ему было сделано замечание, что инакомыслящие попали бы в полицейский участок или в больницу, вздумай они скандировать во время выступления Штрауса, он ответил: «Что же, тут, может, вы и правы…»
В нашем же случае за то, что все прошло успешно, мы должны благодарить не полицию, а Кристель, да еще современный метод "Playback".
