Джером Джером - Трое в лодке (не считая собаки)
Паровым катерам приходилось гудеть до потери сознания, чтобы заставить нас убраться с дороги. Пусть не сочтут меня хвастуном, если я честно признаюсь, что одна наша лодочка, болтаясь у них на дороге, доставила им за эту неделю больше хлопот, задержек и неприятностей, чем все остальные лодки, вместе взятые.
«Катер идет!» – кричит кто-нибудь из нас, едва только враг покажется вдалеке, и мы мгновенно начинаем готовиться достойно его встретить. Я хватаю рулевые шнурки, Гаррис и Джордж садятся рядом, обязательно спиной к катеру, и лодка тихонько дрейфует прямо на середину реки.
Куда нетерпеливо сворачивает катер, туда безмятежно дрейфуем и мы. Когда до нас остается какая-нибудь сотня ярдов, катер начинает гудеть как сумасшедший, и пассажиры перевешиваются через борт и орут во все горло, но мы их, конечно, не слышим. Гаррис рассказывает очередную историю о своей матушке, а мы с Джорджем жадно внимаем ему и не хотим упустить ни слова.
Наконец катер разражается таким ревом, что у него чуть не лопается котел, и он дает задний ход, и выпускает пар, и начинает сворачивать, и садится на мель. Люди на палубе кидаются к носовой части и поднимают страшный крик, на берегу собирается народ и ругает нас на чем свет стоит; все лодки останавливаются и принимают горячее участие в происходящем, и вскоре вся Темза на несколько миль вверх и вниз от места происшествия приходит в волнение. И тут только Гаррис обрывает свой рассказ на самом интересном месте, оглядывается и с легким удивлением говорит Джорджу:
«Господи боже, Джордж, уж не катер ли это?»
А Джордж отвечает:
«Смотри-ка, в самом деле! То-то я как будто слышал какой-то шум!»
После чего мы начинаем нервничать, теряемся и не можем сообразить, как увести лодку в сторону, а на палубе собирается целая толпа и все поучают нас:
«Загребай правой!.. Тебе говорят, идиот! Табань левой! Да не ты, а тот, что рядом!.. Оставь руль в покое, слышишь? Теперь оба дружно!.. Да не так! Ах, чтоб вам…»
Затем они спускают шлюпку и идут к нам на помощь, и после пятнадцатиминутной возни им удается оттащить нас в сторону, так что катер может теперь пройти. И мы горячо благодарим их и просим взять нас на буксир. Но они, как правило, не соглашаются.
Мы изобрели еще один превосходный способ доводить этих аристократов до белого каления. Мы делали вид, что принимаем их за участников пикника, устроенного какой-нибудь фирмой для своих служащих, спрашивали, не работают ли они у «Братьев Кюбит» или в страховой конторе «Бермондси», и в заключение просили их одолжить нам кастрюлю.
Престарелые леди, непривычные к катанию в лодке, обычно ужасно боятся паровых катеров. Помню, как однажды мы плыли из Стейнза в Виндзор (участок Темзы, который прямо-таки кишит этими механическими чудовищами) в компании с тремя леди упомянутого образца. Тревожное это было путешествие.
Стоило катеру появиться на горизонте, как они начинали требовать, чтобы мы пристали, высадились на берег и ждали, пока он не скроется из виду. Они твердили, что им очень жаль, но долг перед близкими не позволяет им рисковать жизнью.
Возле Хэмблдонского шлюза мы обнаружили, что у нас кончается питьевая вода; мы взяли кувшин и, поднявшись в домику шлюзового сторожа, попросили его пополнить наш запас.
Переговоры вел Джордж. Он изобразил приятную улыбку и сказал:
«Не будете ли вы так добры дать нам немного воды?»
«Пожалуйста, – ответил старик. – Берите сколько влезет. Тут хватит на всех и еще останется».
«Очень вам благодарен, – пробормотал Джордж, озираясь по сторонам. – Только… только, где вы ее держите?»
«Всегда в одном и том же месте, приятель, – хладнокровно ответил сторож, – как раз за вашей спиной».
«Не вижу», – сказал Джордж, оглядываясь.
«Да где ваши глаза, черт побери! – обозлился шлюзовщик, поворачивая Джорджа и указывая на реку. – Здесь не так уж мало, можно было и заметить».
«О! – воскликнул Джордж, начиная что-то соображать. – Но не можем же мы пить реку!»
«Пожалуй, но отпивать по глоточку вполне можете, – последовал ответ. – Я пью ее уже пятнадцать лет».
Джордж возразил сторожу, что его внешность никак не может служить рекламой речной воды и что он, Джордж, предпочитает колодезную.
Мы достали немного воды в коттедже, расположенном чуть повыше. Думаю, что, если бы мы стали допытываться, оказалось бы, что и эта вода взята прямо из реки. Но мы не стали допытываться, и все было в порядке. Чего не видит око, того не чувствует и желудок.
Несколько позже, тем же летом, нам пришлось попробовать речную воду, и она не привела нас в восторг. Мы спускались по течению и гребли изо всех сил, собираясь устроить чаепитие в заводи возле Виндзора. Наш кувшин был пуст, и мы стояли перед альтернативой: остаться без чая или взять воду из реки. Гаррис советовал рискнуть. Он сказал, что эту воду нужно только вскипятить и тогда все будет в порядке. Он сказал, что зловредные микробы, которые живут в воде, скончаются при кипячении. Мы наполнили котелок и старательно наблюдали за тем, чтобы вода действительно вскипела.
Мы все приготовили, устроились поудобнее и собирались приступить к чаепитию, когда Джордж, поднеся чашку к губам, вдруг остановился и воскликнул:
«Это что?»
«Что это?» – спросили мы с Гаррисом.
«А вот это!» – повторил Джордж, глядя на запад.
Проследив за направлением его взгляда, мы с Гаррисом увидели собаку, медленно плывшую по течению. Это была самая беззлобная и мирная собака из всех, когда-либо встречавшихся на моем жизненном пути. Более довольной, более ублаготворенной собаки просто невозможно себе представить. Она мечтательно плыла на спине, задрав к небу все четыре лапы. Я бы сказал, что это была хорошо упитанная собака, с сильной мускулистой грудью. Она безмятежно, чинно и неторопливо приближалась к нам, поравнялась с лодкой и здесь, среди тростников, задержалась и уютно расположилась на ночлег.
Джордж сказал, что ему не хочется чаю, и выплеснул содержимое своей чашки в реку. Гаррис тоже больше не чувствовал жажды и последовал его примеру. Я уже выпил с полчашки и горько раскаивался в этом.
Я спросил Джорджа, как он думает: не заболею ли я тифом?
Он сказал: «О нет!» Он считал, что надежды терять не следует, – может быть, и обойдется. Во всяком случае, через две недели станет ясно, заболел я или нет.
Мы подошли к Уоргрейву по каналу, который отходит от правого берега реки, полумилей выше Маршского шлюза; этот канал – прелестное тенистое местечко, и на нем стоит побывать. К тому же, он сокращает путь на добрых полмили.
Вход в него, конечно, прегражден сваями и цепями и окружен множеством надписей, угрожающих тюремным заключением, всевозможными пытками и смертной казнью каждому, кто отважится сунуть свое весло в эти воды. Остается лишь удивляться, как эти береговые разбойники не наложили еще лапу на речной воздух и не взимают штраф в сорок шиллингов с каждого, кому придет в голову им подышать. К счастью, сваи и цепи, при известном умении, нетрудно обойти, а дощечки с надписями побросать в воду, если у вас найдется для этого пять минут свободного времени и поблизости никого не будет.
Пройдя половину канала, мы высадились и устроили ленч. За этим ленчем мы с Джорджем испытали страшное потрясение.
Гаррис был тоже потрясен, но я думаю, что потрясение Гарриса даже сравнить нельзя с потрясением, пережитым Джорджем и мною.
Случилось это, видите ли, следующим образом: мы только что удобно устроились на лужайке, ярдах в десяти от воды, и собирались позавтракать. Гаррис делил мясной пудинг, который он держал у себя на коленях, а мы с Джорджем в нетерпении держали наготове тарелки.
– Чем прикажете разливать соус? – сказал Гаррис. – Где у вас там ложка?
Корзина была позади нас; мы с Джорджем одновременно повернулись и стали открывать ее. Это не заняло и пяти секунд. Но, найдя ложку, мы обнаружили, что Гаррис и пудинг бесследно исчезли.
Мы сидели в чистом поле. На протяжении нескольких сот ярдов вокруг не было ни деревца, ни кустика. Гаррис не мог свалиться в реку: между ним и рекой находились мы, так что ему пришлось бы для этого перелезть через нас.
Мы с Джорджем озирались в полном недоумении. Затем мы уставились друг на друга.
– Может быть, ангелы взяли его живым на небо? – предположил я.
– Едва ли они захватили бы с собой пудинг, – возразил Джордж.
Возражение было не лишено оснований, и мы отвергли небесную теорию.
– По-моему, все очень просто, – объявил Джордж, спускаясь с заоблачных высот и переходя на почву повседневности и практицизма. – По-видимому, произошло землетрясение.
И он добавил, с оттенком страдания в голосе:
– Какая досада, что он как раз в это время делил пудинг!
С тяжким вздохом мы обратили взоры к тому месту, где Гаррис и пудинг окончили свое земное существование, и тут у нас кровь застыла в жилах и волосы поднялись дыбом, ибо мы вдруг увидели голову Гарриса, – одну только голову, без всего остального, торчавшую совершенно прямо среди высокой травы. Лицо Гарриса было багрово и выражало величайшее негодование.
