Джером Джером - Трое в лодке (не считая собаки)
Мальчик от кондитера, с корзиной.
Мальчик от бакалейщика, с корзиной.
Лохматый пес.
Мальчик из молочной, с корзиной.
Носильщик, с саквояжем.
Приятель носильщика, — руки в брюки и глиняная трубка в зубах.
Мальчик от фруктовщика, с корзиной.
Я сам, с видом человека, понятия не имеющего о том, что у него в руках три шляпы и пара башмаков.
Шестеро мальчишек и четверка бродячих собак.
Когда мы добрались до пристани, лодочник спросил:
— Разрешите узнать, сэр, вы что арендовали: паровой катер или понтон?
Услыхав, что всего лишь четырехвесельный ялик, он был, видимо, поражен.
Уйму хлопот доставили нам в это утро паровые катера; они тянулись вверх по реке один за другим, направляясь в Хенли, где на следующей неделе должны были начаться гребные гонки. Некоторые шли в одиночку, другие вели на буксире понтонный домик. Я ненавижу паровые катера; думаю, что это чувство знакомо всем любителям гребли. Стоит мне увидеть такой катер, как мною овладевает желание заманить его в какой-нибудь укромный, тихий, безлюдный уголок и там придушить.
Крикливое самодовольство этих катеров пробуждает во мне самые дурные инстинкты, и я горюю о добрых старых временах, когда можно было изложить человеку свое мнение о нем с помощью меча, лука и стрел. Уже одно выражение лица того субъекта, который, засунув руки в карманы, стоит на корме и курит сигару, само по себе дает достаточный повод для открытия военных действий, а повелительный гудок, означающий: «Прочь с дороги!», явится, я уверен, для любого состава присяжных, причастных к лодочному спорту, неоспоримым основанием, чтобы вынести вердикт: «Убийство при оправдывающих обстоятельствах».
Паровым катерам приходилось гудеть до потери сознания, чтобы заставить нас убраться с дороги. Пусть не сочтут меня хвастуном, если я честно признаюсь, что одна наша лодочка, болтаясь у них на дороге, доставила им за эту неделю больше хлопот, задержек и неприятностей, чем все остальные лодки, вместе взятые.
«Катер идет!» — кричит кто-нибудь из нас, едва только враг покажется вдалеке, и мы мгновенно начинаем готовиться достойно его встретить. Я хватаю рулевые шнурки, Гаррис и Джордж садятся рядом, обязательно спиной к катеру, и лодка тихонько дрейфует прямо на середину реки.
Куда нетерпеливо сворачивает катер, туда безмятежно дрейфуем и мы. Когда до нас остается какая-нибудь сотня ярдов, катер начинает гудеть как сумасшедший, и пассажиры перевешиваются через борт и орут во все горло, но мы их, конечно, не слышим. Гаррис рассказывает очередную историю о своей матушке, а мы с Джорджем жадно внимаем ему и не хотим упустить ни слова.
Наконец катер разражается таким ревом, что у него чуть не лопается котел, и он дает задний ход, и выпускает пар, и начинает сворачивать, и садится на мель. Люди на палубе кидаются к носовой части и поднимают страшный крик, на берегу собирается народ и ругает нас на чем свет стоит; все лодки останавливаются и принимают горячее участие в происходящем, и вскоре вся Темза на несколько миль вверх и вниз от места происшествия приходит в волнение. И тут только Гаррис обрывает свой рассказ на самом интересном месте, оглядывается и с легким удивлением говорит Джорджу:
«Господи боже, Джордж, уж не катер ли это?»
А Джордж отвечает:
«Смотри-ка, в самом деле! То-то я как будто слышал какой-то шум!»
После чего мы начинаем нервничать, теряемся и не можем сообразить, как увести лодку в сторону, а на палубе собирается целая толпа и все поучают нас:
«Загребай правой!.. Тебе говорят, идиот! Табань левой! Да не ты, а тот, что рядом!.. Оставь руль в покое, слышишь? Теперь оба дружно!.. Да не так! Ах, чтоб вам…»
Затем они спускают шлюпку и идут к нам на помощь, и после пятнадцатиминутной возни им удается оттащить нас в сторону, так что катер может теперь пройти. И мы горячо благодарим их и просим взять нас на буксир. Но они, как правило, не соглашаются.
Мы изобрели еще один превосходный способ доводить этих аристократов до белого каления. Мы делали вид, что принимаем их за участников пикника, устроенного какой-нибудь фирмой для своих служащих, спрашивали, не работают ли они у «Братьев Кюбит» или в страховой конторе «Бермондси», и в заключение просили их одолжить нам кастрюлю.
Престарелые леди, непривычные к катанию в лодке, обычно ужасно боятся паровых катеров. Помню, как однажды мы плыли из Стейнза в Виндзор (участок Темзы, который прямо-таки кишит этими механическими чудовищами) в компании с тремя леди упомянутого образца. Тревожное это было путешествие.
Стоило катеру появиться на горизонте, как они начинали требовать, чтобы мы пристали, высадились на берег и ждали, пока он не скроется из виду. Они твердили, что им очень жаль, но долг перед близкими не позволяет им рисковать жизнью.
Возле Хэмблдонского шлюза мы обнаружили, что у нас кончается питьевая вода; мы взяли кувшин и, поднявшись в домику шлюзового сторожа, попросили его пополнить наш запас.
Переговоры вел Джордж. Он изобразил приятную улыбку и сказал:
«Не будете ли вы так добры дать нам немного воды?»
«Пожалуйста, — ответил старик. — Берите сколько влезет. Тут хватит на всех и еще останется».
«Очень вам благодарен, — пробормотал Джордж, озираясь по сторонам. — Только… только, где вы ее держите?»
«Всегда в одном и том же месте, приятель, — хладнокровно ответил сторож, — как раз за вашей спиной».
«Не вижу», — сказал Джордж, оглядываясь.
«Да где ваши глаза, черт побери! — обозлился шлюзовщик, поворачивая Джорджа и указывая на реку. — Здесь не так уж мало, можно было и заметить».
«О! — воскликнул Джордж, начиная что-то соображать. — Но не можем же мы пить реку!»
«Пожалуй, но отпивать по глоточку вполне можете, — последовал ответ. — Я пью ее уже пятнадцать лет».
Джордж возразил сторожу, что его внешность никак не может служить рекламой речной воды и что он, Джордж, предпочитает колодезную.
Мы достали немного воды в коттедже, расположенном чуть повыше. Думаю, что, если бы мы стали допытываться, оказалось бы, что и эта вода взята прямо из реки. Но мы не стали допытываться, и все было в порядке. Чего не видит око, того не чувствует и желудок.
Несколько позже, тем же летом, нам пришлось попробовать речную воду, и она не привела нас в восторг. Мы спускались по течению и гребли изо всех сил, собираясь устроить чаепитие в заводи возле Виндзора. Наш кувшин был пуст, и мы стояли перед альтернативой: остаться без чая или взять воду из реки. Гаррис советовал рискнуть. Он сказал, что эту воду нужно только вскипятить и тогда все будет в порядке. Он сказал, что зловредные микробы, которые живут в воде, скончаются при кипячении. Мы наполнили котелок и старательно наблюдали за тем, чтобы вода действительно вскипела.
Мы все приготовили, устроились поудобнее и собирались приступить к чаепитию, когда Джордж, поднеся чашку к губам, вдруг остановился и воскликнул:
«Это что?»
«Что это?» — спросили мы с Гаррисом.
«А вот это!» — повторил Джордж, глядя на запад.
Проследив за направлением его взгляда, мы с Гаррисом увидели собаку, медленно плывшую по течению. Это была самая беззлобная и мирная собака из всех, когда-либо встречавшихся на моем жизненном пути. Более довольной, более ублаготворенной собаки просто невозможно себе представить. Она мечтательно плыла на спине, задрав к небу все четыре лапы. Я бы сказал, что это была хорошо упитанная собака, с сильной мускулистой грудью. Она безмятежно, чинно и неторопливо приближалась к нам, поравнялась с лодкой и здесь, среди тростников, задержалась и уютно расположилась на ночлег.
Джордж сказал, что ему не хочется чаю, и выплеснул содержимое своей чашки в реку. Гаррис тоже больше не чувствовал жажды и последовал его примеру. Я уже выпил с полчашки и горько раскаивался в этом.
Я спросил Джорджа, как он думает: не заболею ли я тифом?
Он сказал: «О нет!» Он считал, что надежды терять не следует, — может быть, и обойдется. Во всяком случае, через две недели станет ясно, заболел я или нет.
Мы подошли к Уоргрейву по каналу, который отходит от правого берега реки, полумилей выше Маршского шлюза; этот канал — прелестное тенистое местечко, и на нем стоит побывать. К тому же, он сокращает путь на добрых полмили.
Вход в него, конечно, прегражден сваями и цепями и окружен множеством надписей, угрожающих тюремным заключением, всевозможными пытками и смертной казнью каждому, кто отважится сунуть свое весло в эти воды. Остается лишь удивляться, как эти береговые разбойники не наложили еще лапу на речной воздух и не взимают штраф в сорок шиллингов с каждого, кому придет в голову им подышать. К счастью, сваи и цепи, при известном умении, нетрудно обойти, а дощечки с надписями побросать в воду, если у вас найдется для этого пять минут свободного времени и поблизости никого не будет.
