Люда и Игорь Тимуриды - Моя профессия ураган
Сначала я просто гребла, не зная куда.
Но как-то так получилось, что я расклеилась, не видя цели, к которой стремится. Так со мной и дальше бывало. Не люблю неопределенности и пустоты.
Мысли как-то сами перекинулись на брата.
Задумавшись, я и не заметила, как плот, предоставленный сам себе, на излучине этого ответвления сам ткнулся в песок одного из бесчисленных заросших островков. Впрочем, непонятно почему я могла назвать их точное количество — тех, которых я сегодня видела и абсолютно точное их расположение со всеми приметами. Я могла рисовать карту с точностью до нескольких метров пройденного пути. Хотя думала о другом… Что за притча? Точно в глубине сознания долгим упражнением был создан самостоятельный страж, который работал без вмешательства рассудка. Как мы ходим не замечая. Такой же выработанный навык, но только в сознании, работающий себе так же незаметно, как живот переваривает пищу и дает нам энергию — безо всякого видимого вмешательства рассудка. Я почему-то вспомнила, что обучением в нашей стране называлась такая выработка "навыка" сознания, что навык словно сливался с сознанием, становился твоим "телом", твоим сознанием. Изнутри. То есть, доводили это как обычно до логического конца, когда ты считала мгновенно, даже не задумываясь, как ты делаешь, вычисляла формулы, использовала любые знания уже вложенными в твою мысль, как сознание. Это не была дрессировка. Эта выработка была расширением сознания, просто упражнение навыка ума, применение в сознании формул, доводился до той естественной стадии каждого навыка, когда как чтение или язык, они сворачиваются в тебе, и ты особо не думаешь, когда применяешь их, ибо они есть уже ты. Ты знаешь, что это Иванэ не думая. Ты решаешь задачу, просто взглянув. Знание стало чувством, или сознанием. Навык не бросался на полпути, как в других странах в их школах. Где люди не претворяли знание в свое сознание, в чувство, которым наполняли свою мысль, а полагались на память. Которой абсолютно не умели пользоваться. Ведь знания в памяти — это пустое, это сухие кости, которые не обогащают, а наоборот загромождают твой ум. Нужно довести знание до того момента, когда оно претворится в чувство и будет уже внутри твоего я, применяясь в каждой мысли бессознательно. Тьфу — правильней будет сознательно, с чувством, но без рассуждения и вспоминания. Ты сразу осознаешь, а не вспоминаешь, не заставляешь себя через слова в памяти заново моделировать сознание данного текста… Ибо каждый текст через слова вызывает изнутри аппарата сознание… Нечто, текст в памяти — он словно отягощает тебя, он снаружи тебя. Он не помогает в бою. Даже знание этих островов должно превратиться в чувство, чтобы ты тут плавал как в своем дому, с закрытыми глазами, не думая. А для этого нужна мысль, длительно сосредоточенная на объекте внимания. Она вынашивает чувство. Ибо это она вырабатывает структуру сознания. Слитую с ним и с действием. С собой. Потому и неразделимо оно. Если хочешь выработать настоящее знания, ты должен мыслить, мыслить, мыслить, вращать предмет в сознании до тех пор, пока не выносишь чувствознание. Точно так, как поэт вынашивает стих. Это придет после определенной задержки, если вы вложили достаточно мысли…
Я как-то почувствовала, что у меня есть много таких "сторожей", подчиненных сознания, точнее, подчиненных сознанию как навык… и могущих работать самостоятельно или же наполняться моим я и действовать полностью как часть сознания. Выработанных упорным трудом, тренировкой, мышлением, опытом, реальной работой в реальных ситуациях. Все это не было чудом, а было мое сознание, моя плоть и кровь. И, можно сказать, пот. Пользуясь своим узким сознанием, я расширяла его самое, наслаивая его в качестве навыка. Если йоги, возвышаясь сознанием, наполнялись духом и становились способными охватывать сотни явлений единовременно в одно мгновение в одном чувстве, то я, видимо не обладая этим, использовала свое обычное сознание, чтобы наслоить его мысль и умение в определенных направлениях и навыках. И тем тоже могла охватывать целые структуры, охватывать целые периоды одной мыслью — это называлось знанием. И умением. А внутреннее знание вырабатывается не учебой, а именно сосредоточенной, наполненной пространственной безличной мыслью. Как художник или музыкант вынашивает новую картину напряженным мышлением, так точно сознание по тому же процессу вынашивает знание. То есть новый кусочек сознания внутри себя…
Все эти и многие другие истины были настолько вбиты в меня, что их не смогла затронуть даже тотальная амнезия.
Не поняв даже как оказавшись на острове, лежа в траве и заложив руки за голову, я поняла, что я устала. Я вообще замечала перерывы осознания, видимо сумасшествие еще полностью не ушло. И надо отдохнуть. А может и поспать. И продумать план спасения, замаскировавшись. Потому что плыть без плана — это значит попасть в руки тэйвонту и вообще делать разные глупости.
Но план надо было не просто сконструировать, а тоже выносить, как тот стих, чтоб он был настоящий, самый лучший…
Попотев, я вытащила плот на берег. Так, чтоб его не было видно из протоки, но можно было легко столкнуть в случае чего. А сама, раздевшись, переплыла на соседний островок. Взяв с собой лишь весло. Не столько для того, чтоб плавать с ним без лодки, сколько как оружие. Хотя и дурное. И там устроилась так, чтоб можно было наблюдать за протокой. Вообще-то черт вынес меня туда, где самое сильное течение выходило на многочисленные мели и камни при повороте.
Я решила сладко поспать. В общем, обдумать план…
Ясно было, что плыть на плоту через озеро в пятьдесят километров поперек и еще более вдоль, это бредовая идея. Ибо ты побелеешь, пока их проплывешь на плоту.
Махая лопаточкой… Тем более, под ветром. Тот, кто не гонял плот через большую реку, тебя не поймет. Тебя после этого можно будет повесить на веревочку и выкрутить. Хотя именно я вполне была на это способна и даже вполне собиралась это сделать. В принципе — чепуха. И не такое преодолевали. Но именно эта способность и готовность дернуть на таком фигенпугеле через ледяное озеро меня во мне и смущала. Совсем ли я нормальна, как говорится?
Впрочем, если честно, смущало меня только то, что на плоту будет трудновато уйти от любой лодки или корабля, а заметить его на глади моря можно даже с десятка километров, если забраться повыше на дерево или гору. Но это уже самокритика. И тогда — бери меня тепленькую. Об остальном я просто не думала.
Не думай о своем положении, мысли о движении из него, — бывало, говорил мой тренер. Что не нужно, то не годно.
Я даже не заметила, как уснула. Разбудил меня какой-то глухой шорох на плесе.
Точно ткнулось что-то в песок. Я осторожно открыла глаза и ахнула от удивления. Вот уж чудо из чудес! Никогда бы не поверила. Буквально в сорока метрах от меня течение вынесло на мель утопленную мной самой лодку и било волной, шкрябая ее о камни.
Почти не думая, я кинулась к ней с веслом. Одним рывком вылив воду, приподняв.
Только теперь я сообразила, что лодку вынесло течением как раз в то место, где была я, где вынесло меня, и что я ее затопила уже напротив данного русла, а сам плот мой, когда я задумалась, потащило как раз по наибольшему течению.
Видимо, как я и предполагала, лодка так и не достигла дна, из-за своего легкого, пористого материала. И просто дрейфовала за мной на глубине. Тем более, что из-за известных событий и встречного ветра на плоту я недалеко ушла.
Я спустила ее на воду и хотела уже сама прыгнуть в нее, как сгорбленно застыла, поднимая руки и не делая резких движений…
— Не двигайся! — холодно сказал жесткий голос.
Все-все, я повинуюсь! Только не стреляйте, — говорила я, услышав хладнокровный приказ. Руки мои подрагивали.
Я снова так по-глупому погибла…
Глава 17
Меня покачнуло ветром.
— …Стоять! — снова прозвучал этот жестокий голос, когда я слегка дрогнула. Я поежилась — в любой момент мне могли выдать стрелу под черепушку. Я ж даже не знаю сколько их!
Вот теперь-то я на своей шкуре поняла, стоя спиной к врагу с поднятыми руками, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Дура стоеросовая! Я ж должна была догадаться, что сюда тэйвонту придут искать лодку. Они же реку знают как ноги жены. Сто раз облазили. Позднее я узнала, что сюда выносит весь мусор и ценности, и тэйвонту собирают тут большой "урожай" всяких бревен, лодок и вещей, продавая их потом местным жителям.
— Набегались? — спросили меня кусты с ближайшего острова голосом старого тэйвонту. — А теперь медленно отойди от лодки, а то я всажу в тебя арбалетную стрелу.
Я замерла. А потом медленно повернулась, чтобы увидеть противную физиономию на островке за пятьдесят метров. Далеко. Больше никого не было. Видимо не успел добраться до меня, и поспешил, увидев, как пытаюсь сесть в лодку. Спеша навстречу больной девочке с арбалетом в руках. Тэйвонтуйское лекарство…
