Борис Егоров - Сюрприз в рыжем портфеле (сборник)
— Ну и ну! — восхитился Пётр Филиппович. — Это, смею вас заверить, целый роман.
— А вот ещё… — продолжал Беленький. — Ах ты, чёрт, только начало забыл.
Пётр Филиппович блаженно затянулся «Казбеком», сказал:
— Ну ладно, пока ты вспомнишь, я нашему гостю про УКСУС рассказать хочу. Помнишь, Ромашкин, ты критиковал лесогорский УКСУС?
— Критиковал, — согласился Костя.
— Изволю тебе заметить, что в этой критике правда, конечно, была. Но вы, молодые, всегда немножко перехватываете. Что поделаешь — возраст! В чём беда того УКСУСа заключалась? Народу было мало. С таким ограниченным штатом работу не поставишь. А здесь штат в пять раз больше! Тут, понимаешь, настоящий боевой размах!
— Я заметил, что у вас все бегают, — поддержал Груздева Ромашкин.
— Действительно, бегают! — обрадованно сказал Пётр Филиппович. — Раньше мы что делали? Собирали заявки снизу — посылали наверх, получали развёрстку сверху — рассылали по низам. Теперь масштаб шире! Дыхнуть некогда!
— А что вы делаете с поступающими документами?
— О! С каждой бумагой несколько дней работы. Мы протоколируем, регистрируем, инвентаризуем, визируем, ротапринтируем, конвертуем, экспедируем! Так что, братец мой, это уже настоящий обработанный документ, а не какая-нибудь макулатура!
— Ой! — взвизгнул Чёрненький. — Я знаю одну такую историю про макулатуру! Значит, так. Муж отсутствует, к жене пришёл любовник. Стук в дверь. Потом ещё, только громче. Жена и любовник в панике. Любовник, как полагается, лезет в шкаф. Перепуганная жена открывает дверь. На пороге — незнакомая девочка, спрашивает: «Макулатура есть?»
Кабинет снова огласился дружным смехом. Не смеялся только Ромашкин. Он думал о том, что лесогорский УКСУС был тунеядческим учреждением. Люди получали зарплату и ничего не делали. Но тот УКСУС никому не мешал, а этот — вредный. Люди придумывают себе работу, во всё вмешиваются и всё путают.
Тот УКСУС бездействовал, сам доказал, что он никому не нужен, и его прикрыли как лишнее межведомственное звено. А этот, к сожалению, не прикроют: он всячески цепляется за жизнь, старается доказать необходимость своего существования. Без меня, мол, всё погибнет… А ведь это та же передаточная инстанция. Вот, поди же, выбей у них эти насосы! Проще было бы взять их прямо с завода. Нет, пожалте в Управление координации снабжения и урегулирования сбыта!..
— Так о чём мы говорили? — спохватился Груздев, ещё не перестав радостно стонать. — Ах, да! Вот, значит, так мы и работаем. Я ведь тут, Ромашкин, недавно, но уже успел провести три реорганизации…
С этими словами Пётр Филиппович поднялся с кресла, подошёл к стенду, откинул прикрывавшую его шёлковую шторку, и глазам Ромашкина предстала раскрашенная полным набором акварели схема.
— Вот видите, розовый кружочек? Это я! От кружочка идут пять усиков. Это мои заместители.
«В старом УКСУСе был только один зам — Чарушин», — вспомнил Ромашкин.
— А этот усик идёт к канцелярии. Тут красненький ромбик — бухгалтерия, дальше отдел руководящих кадров, тут отдел рабочих кадров… Вот эти голубенькие прямоугольнички — управления: управление инвентаризации, управление транспортизации, управление тарификации, управление корреспонденции, управление координации, управление экспедиции. Дальше ещё три управления: реализации, интенсификации и спецификации. Это новые, раньше их не было.
— А почему они называются управлениями? — недоуменно спросил Ромашкин. — Получается: управлении в управлении. Ведь УКСУС — это тоже управление.
— Э-э, дорогой, — сияя счастливой улыбкой мудреца, произнёс Груздев, — э-э-э, вот тут в чём вся тайна: в лесогорском УКСУСе были отделы, были группы маломощные единицы. Управление — крупнее, солиднее! А УКСУС будет называться главным управлением. Мы уже послали прошение. И чтобы ГУКСУС к республиканскому министерству приравняли. По зарплате и вообще. Одна только буква «Г» добавляется, а сколько она значит! И почему мы всё это делаем? Смею тебя заверить, потому, что целесообразно!
Ромашкин разглядывал стенд — квадратики, ромбики, прямоугольнички, треугольнички. Да, широко раскинул свои усики УКСУС. Это даже но усики, а настоящие, хваткие, все опутывающие щупальца.
Чёрненький с Беленьким ушли, и, наконец, объявился Ферзухин — Топорик, как его называли в лесогорском УКСУСе за узкое вытянутое вперёд лицо с длинным тонким носом.
— Ха-ха! Пламенный привет ветеранам! — тоном весельчака-бодрячка сказал он, пожимал руку Ромашкину. — Не ко мне ли в гости?
— К тебе, угадал, — ответил за Ромашкина Пётр Филиппович. — Где насосы для Однотрубненского рудника? Мы с этим делом что-то затянули…
Гроссмейстер межведомственных комбинаций помрачнел и вполголоса пролопотал:
— Насосы? Да были они, насосы.
— И куда делись?
— Да вот, делись…
— Куда, Ферзухин?
Топорик растерянно топтался на месте. Присутствие Ромашкина, видимо, мешало Ферзухину ответить на груздевский вопрос.
Выяснилось, что дефицитные насосы он отдал Каналстрою, тот за них «подкинул» несколько вагонов леса, лес Ферзухин «сплавил» заводу стройматериалов и получил от него, минуя планирующие организации, кирпич, и шифер для строительства жилого дома работников УКСУСа.
«Старые ферзухинские штучки! — подумал Ромашкин. — Я — тебе, ты — мне. А что же всё-таки делать? Нельзя же возвращаться в Однотрубный с пустыми руками. Надо как-то надавить на этих координаторов-экспедиторов».
И тут Ромашкина осенила мысль, показавшаяся ему спасительной.
— Видите ли, если бы не одно очень важное обстоятельство, мы, возможно, подождали бы… — сказал он подчёркнуто многозначительно. — Это такое обстоятельство. К нам через полмесяца, максимум недели через три, приедет государственная комиссия… Возможно, даже сам…
— Товарищ Кристальный? — насторожённо спросил Груздев.
— …и он тоже. Вот так. Это уже известно, хотя они стараются сделать приезд неожиданным… И представляете, что получится? Не только мы, но и вы окажетесь в деликатном положении. Стройка, сами знаете, первостепенная. Приедут, начнут головы рубить!
Пётр Филиппович озабоченно затянулся «Казбеком», побарабанил пальцами по столу.
— Да-а-а… Тут мы, Ферзухин, смею вас заверить, можем сесть в калошу. Что же это, скажут, пришёл в УКСУС Груздев и начал дело заваливать? Этак и влепить что-нибудь могут. И не разрешат нам тогда приставить «Г» к названию… Давай-ка дуй на этот насосный завод и вышибай там. Чёрт с ним, пойдём на то, чтобы этому заводу что-нибудь подкинуть сверх фондов и лимитов, если он в чём нуждается.
Топорик щёлкнул каблуками и сказал:
— Будет сделано, Пётр Филиппович!
10. «Прибавочной вам стоимости!»
Вилли делает успехи
«Какой нынче праздник?»
Гром с ясного неба
Ромашкин вступил на однотрубненскую землю с гарантийным письмом, что насосы будут отгружены в течение недели: гроссмейстер межведомственных комбинаций Ферзухин слово сдержал.
Едва спрыгнув с подножии пассажирского экспресса «Восток — Запад», Ромашкин увидел Настю. Настя в белом кружевном кокошнике торговала пирожками.
— Торгуете, Настенька? — спросил Костя. — Сбываете домашнюю продукцию?
Настя зарделась, сказала смущённо:
— Мамка заставляет. Телёночка зарезали. Хотите пирожок? Вы ведь с дороги.
— Нет, спасибо, Настя. Не надо мне этого пирожка. Не та в нём начинка!
— Что нового в центре?
— Что нового? — с беспечной весёлостью переспросил Ромашкин. — Много нового. Едет к нам в Однотрубный большая государственная комиссии… Человек тридцать или сорок.
— Что же она — с проверкой?
— С проверкой, Настя. Всё будет смотреть: и город, и стройку, и как живём, и как работаем.
— А это у вас что? — спросила Настя, указывая рукой на киноаппарат.
— Кино будем снимать, Настенька. Хотите, вас запечатлею?
— Ой, нет, ни в коем случае!
— Моё дело — предложить. Ну, привет! Желаю дохода с оборота! Прибавочной вам стоимости!
По обочинам дороги, идущей со станции, стояли новые фанерные щиты, взывающие: «Не проходите мимо!»
Рисунки Орликова сопровождались стихами Вилли Сапрыкина.
Часть из них посвящалась текучке кадров. Новых людей на стройке не всегда встречают радушно: не сразу устроят, не торопятся обеспечить крышей над головой. Заместитель Росомахина по быту Чаевых отдал только что выстроенное двухэтажное, общежитие иод показательный Дом техники. Понаставили там стендов с фотографиями, завели «учёного секретаря совета дома». Учёный пребывает в одиночестве, дичает оттого, что нет собеседников, грызёт ногти от скуки, бьёт хлопушкой мух, чтобы не засидели стенды… А жилья недостаёт. Со столовыми по-прежнему малоблагополучно. И люди уходят со стройки. Вот и возникает текучка.
