Николай Бораненков - Тринадцатая рота (Часть 2)
- Мой фельдмаршал! - заговорил начальник штаба. - Произошло невероятное. Сто восьмая егерская дивизия...
Фельдмаршал налил из графина стакан воды, протянул его начальнику штаба:
- Выпейте. Успокойтесь, генерал. Генерал подчинился, выпил воду, смахнул снежно-белым носовым платочком пот со лба, щек, шеи.
- Я до сих пор не приду в себя. Меня потрясло, мой фельдмаршал, заговорил все с той же тревогой в голосе начальник штаба.
- Да говорите же, что случилось?
- На окраинах Вязьмы появилась сто восьмая егерская дивизия.
Фельдмаршал вздрогнул:
- Что за вздор! Как она здесь оказалась? Она же отправлена форсированным маршем под Москву и... и в семь утра должна вступить в бой.
- Все это так, мой фельдмаршал, но скрыть истину я не имею права. Дивизия вернулась в Вязьму.
- Что?! Прорыв? Отступление?! - вскрикнул фон Бок.
- Не могу понять, мой фельдмаршал. Армии сокращают фронт весьма эластично, а туда и обратно двести километров!
- Тогда саботаж! Уклонение от боя!
- Это исключается. Командир дивизии предан фюреру. У него крест с дубовыми листьями. Фельдмаршал уперся кулаками в стол:
- Тогда что же это? Что?!
- Я запрашивал командира дивизии. Он утверждает, что дивизия шла к Москве точно по дорожным указателям, а как очутилась там, откуда вышла, он в полном неведении.
- Безобразие! У вас нет в тылах порядка. Разберитесь. Виновных под суд трибунала! Под суд! Всех до единого... Всех!
Фельдмаршал, задыхаясь от гнева, шагнул к графину с водой и остолбенел. Из-под стола на него смотрела кошка. Жгуче-черная, совсем похожая на ту, которую солдаты пятой пехотной роты перед походом в Россию повесили на осинке.
20. СОЛДАТ КАРКЕ ЕДЕТ В ОТПУСК К ЛЮБЯЩЕЙ СУПРУГЕ
- Господин комендант! Один билет. Лишь один билет до Берлина.
- Билетов нет и не будет.
Комендант с пшеничными усами сердито захлопнул оконце. Фриц Карке обождал немного и постучал опять. Оконце распахнулось. Комендант, увидев все то же рыжее лицо, закричал еще злее:
- Что стучите, болван! Я же сказал вам: билетов нет и не будет. Все поезда увозят раненых. Все! Фриц Карке ухватился за дверцу:
- Господин комендант. Я вас очень прошу. Я национальный герой Германии. У меня отпуск с личного разрешения фельдмаршала. Вот документ. И затем...
- Что затем?
- И затем я еду... на первую ночь, господин комендант. Вы понимаете меня?
Пшеничноусый комендант заулыбался, вознес над головой указательный палец:
- О-о! Как не понять! Это понимает каждый мужчина! И как она? Прекрасна собой?
Фриц Карке зажмурился, потряс головой:
- Ой, не спрашивайте, господин комендант. Необыкновенна! Я каждую ночь вижу ее во сне. И она от меня без ума. По числу писем моя Эльза заняла в нашей роте первое место, господин комендант.
- И давно вы женаты?
- Девятнадцатого июня, господин комендант.
- Выходит, женились еще до начала войны с Россией.
- Так точно, господин комендант!
- И почему ж вы остались без первой ночи?
- Торопился, как бы не опоздать на войну с Россией, господин комендант.
- Вы поступили сверхпатриотично, - сказал комендант. - И потому я достану вам билет. Стойте у окошка и не уходите.
Комендант вышел в другую комнату и вскоре возвратился, держа в руках отпускное удостоверение Карке и проездной билет.
- Можете ехать, егерь. Желаю вам приятной ночи! Фриц Карке садился в вагон с калеками из-под Москвы в беспамятстве. Перед его глазами была в эти минуты Эльза, милая пампушечка Эльза. Через два дня он обнимет ее, как только могут обнять руки истосковавшегося в окопах солдата. И она обнимет его своими нежными, еще никого не ласкавшими руками. О, это будет чудесная, полная неизведанной радости ночь! Уснет ли он? Нисколько. Он будет смотреть на милое, божественное создание, не смыкая глаз, целуя ее черные покорные глаза, ее загорелую, как у южанки, шею, ее словно точеные плечи, станет гладить, расчесывать пальцами ее длинные, русалочьи волосы, наговорит ей миллион горячих слов, расскажет, как тосковал по ней в окопах, как беспричинно ревновал ее к Отто, как ждал эту обжигающую сердце первую и неповторимую ночь. А она? Она припадет своей милой головкой к груди и тоже станет рассказывать, как страдала одна без него, с каким трепетом ждала писем, как молила бога, чтоб остался жив и невредим, с каким презрением отвергала домогания квартиранта Отто...
- Да когда ж ты, наконец, уснешь? - заворчал сосед по верхней полке. - И вертишься, и вертишься, будто у тебя в седалище кусок шрапнели.
- Ах, приятель! - вздохнул Карке. - Если б ты знал, куда я еду и что меня ждет...
- Господин доктор. Скажите, что с моей женой? Я только что с Восточного фронта. Я так к ней спешил! Я национальный герой Германии.
Бледный, измученный заботами доктор кивнул на стул:
- Сядьте. С какого вы направления? С Северного, Южного, Центрального?
- С Центрального, господин доктор. Из войск фельдмаршала фон Бока!
Доктор закрыл глаза:
- Ах, фон Бок, фон Бок! Друг моей юности Бок. Разошлись наши житейские направления. Я - простой доктор. Он - прославленный полководец, гроза Европы! На меня сыпятся неприятности, на него - Железные кресты. Да что говорить? Он еще в ту пору мечтал о крестах и славе. Помню, сидели мы в гамбургском пивном подвальчике...
- Господин доктор, что с моей женой? - не вытерпел Карке.
Доктор не открыл глаз. Редкие седые ресницы его не шевелились.
- После пятой или шестой кружки мы, помню, заспорили. Я стал доказывать: маленькой стране не нужны полководцы, ни к чему большая армия, ей некуда ходить походами да и ни к чему. Все равно ее разобьют, благополучие надо строить не за счет соседа, а своим собственным горбом... Он страшно вскипятился, обозвал меня барсуком, которому дальше своей норы ничего не видно. Я возразил. Он...
- Господин доктор. Умоляю. Скажите, что с моей женой? - протянул руки Карке.
- Ах, жены, жены! - вздохнул, пребывая все в том же устало-дремном состоянии доктор. - В тот раз мы спорили и о них. Фон Бок, помнится, говорил, что высшая миссия жен снаряжать в поход мужей и терпеливо ждать их. Я утверждал, что главная миссия жен рожать детей и воспитывать. Он твердил: война рождает патриотизм у женщин. Я что-то нес насчет разврата и прочего...
- Доктор, не терзайте меня. Скажите, чем больна Эльза Карке? Что с ней? Я так к ней торопился! Так торопился! После обручения я видел ее не больше часа. Не было даже первой ночи!
Доктор забарабанил пальцами по кожаному подлокотнику кресла:
- Странно, странно, молодой человек. Извините, вы кто ей будете? - доктор в первый раз посмотрел на сидящего перед ним посетителя.
- Как кто? Я ее муж. Фриц Карке. Прибыл в отпуск.
- А тот?.. Толстый, с этакой бычьей шеей? Разве не муж? Он навещал ее. Мы хотели и его в наш диспансер, но он, кажется, уехал в другой город.
- Нет, нет. Что вы, доктор! Какой муж? Это совсем посторонний человек. Штурмовик Отто. Он просто стоял у жены на квартире.
- Да, да. Я понимаю. Муж на фронте. В доме квартирант...
Карке встал. Слезы душили его.
- Доктор, пощадите. Одно лишь слово: чем она?.. Мы так любим друг друга! Доктор тоже встал.
- Каждый перед тем, как войти в ту или иную клинику, в то или иное учреждение, читает вывеску. На нашем диспансере она, правда, не такая большая, броская, но, прочитав и эту малую, вы, национальный герой Германии, надеюсь, и без моей консультации поймете, какие болезни мы здесь лечим. Если не поймете зайдите.
Фриц Карке на консультацию не зашел. Эшелон с новым пополнением, с солдатами, не видавшими первой ночи, увозил его снова на Восточный фронт. И за трое суток, пока эшелон шел до последней прифронтовой станции, Фриц Карке не обронил ни слова. Только, когда выгрузились, он разыскал батальонного фельдшера и, назвав ему диспансер, где лечили Эльзу, спросил:
- Скажите, фельдшер: а через штору этой болезнью заразиться можно?
Фельдшер посмотрел долгим, изучающим взглядом на странного солдата и, так и не придя ни к какому выводу, сказал:
- Можно... Если муж долго на фронте.
21. ЗАСЕДАНИЕ РУКОВОДЯЩЕГО СОСТАВА БЕИПСА В ВЯЗЬМЕ
- Очередное заседание "Благотворительного единения искренней помощи сражающемуся Адольфу" объявляю открытым, - сказал Гуляйбабка, сидя за столом городского особняка, пропахшего немецкой сбруей и эрзац-едою. - На заседании присутствуют: советник президента по ловле партизан Трущобин, начальник личной охраны Волович, помощник президента по свадебным и гробовым вопросам Цаплин, заведующий протокольным отделом Чистоквасенко, его преосвященство отец Ахтыро-Волынский. Все названные лица здесь. Имею честь приступить к делу. В последнее время фюрером и командованием германской армии издан ряд приказов и директив. Я позволю себе ознакомить вас с ними. Итак, документ первый. Приказ фюрера "Мрак и туман". Он гласит:
"После начала русской кампании коммунистические элементы и другие враждебные Германии круги на оккупированных территориях усилили свои выступления против империи и оккупационных властей. Масштаб и опасность этих подрывных действий вынуждают принимать против виновных лиц в качестве устрашения строжайшие меры. А именно.
